Ловушка

Кровь и мех.

Кровь и смерть.

Осмотрелся.

Следы бурых пятен на мятой траве у колеса. Птаха сидела.

Следы уводят в заросли. Она ушла…

Его Таша ранена? Главное — жива.

Обернулся на подошедшего воина:

— Обыскать всё вокруг. Найти живых. Допросить.

Скинув давящую кольчужную броню, налегке направился по примятой траве, по следам пфальцграфини.

Сонная тишина, путаясь в верхушках смешанного леса, настораживала. В его глубине мерещилось что-то зловещее. Ожидание опасности напрягало нервы до предела.

Вслушивался до звона в ушах.

Всматривался до рези в глазах.

— Таша… — позвал негромко, словно она находится совсем рядом и слышит его.

Голос потонул в смутной непробиваемой тиши.

Следы петляли, сбивая с пути. Так уходит зверь от погони. Знала ли она, что никто за ней не идёт?

Остановился, снова прислушиваясь, отирая пот со лба. Тело лихорадило. Душа чуяла неладное, направляя путника в нужном направлении. Впервые слушал голос сердца, а не разума.

Раздалось ленивое постукивание дятла. Испуганно вскрикнула пёстрая сойка. Ей ответила другая.

Птицы… Звук их крыльев разбил безмолвие сонного леса.

Туда… Нужно идти туда. Кто-то спугнул птицу.

Он не сразу увидел овраг с густой порослью вереса по его крутому склону с отметинами деятельности кабана. Дремучий, тенистый и влажный, со слабым извилистым водным потоком, бесшумно текущим по корытообразному днищу. В нос ударил гнилостный запах преющей травы.

Стоя на краю водороины, бездумно шарил взором по каменистому дну собираясь уходить.

Блеснувшая горячая искра привлекла внимание. Так блестит на солнце металл. Всмотрелся. Взгляд зацепился за выступающие валуны. Сквозь листву стелющегося кустарника, запутавшись в пожухлой траве, забитые грязью звенья цепи ловили робко пробивающиеся холодные лучи солнца. Проследив по её длине, ахнул:

— Таша!

В осклизлой мути оврага, такая же грязная, как сама земля, она сливалась с её фоном. Казалось, природа прячет свою дочь, нашедшую здесь последний покой, от человеческого ока, охраняя её. Прыткая ящерка, пробежав по бездыханной груди девы, скрылась в складках сбившейся потемневшей от крови накидки, через мгновение показалась среди рассыпавшихся спутанных волос.

Спрыгнув с буерка, в несколько шагов Герард оказался у тела пфальцграфини.

Рухнув на колени, застыл в немом изумлении.

Ошейник. От его вида передёрнуло. Это то, о чём он подумал? Всевышний! Его женщина и ошейник! Его женщина и рабство. Сейчас он жалел, что Карл издох не от его меча.

Всматривался в милый лик, кажущийся чужим и отрешённым.

Приложив голову к груди, заглушая звук собственного сердца, не слышал стука её сердечка.

Прижав подрагивающие пальцы к её шее, не ощутил толчков пульса.

С ужасом понял, что опоздал.

— Таша… — не решался прикоснуться к тронутым тленом рукам.

— Таша… — шептал бескровными губами, уставившись в её лицо в надежде заметить дрогнувшие веки, безуспешно выискивая на любимом лице ожившую морщинку у губ.

— Та-аша… — леденящий душу стон раздвинул заросшие стены оврага.

Смерть не выбирает. Она забирает всех. В любое время.

— Почему ты? — бережно согревал её руки горячим дыханием.

— Почему сейчас? — осторожно, словно боясь потревожить, гладил подушечками пальцев её лицо.

— Почему такой смертью? — скулы сводило от боли. Наплывающие слёзы туманили взор.

Он бы понял, если бы пришло её время.

Он не всё сказал ей.

Не всё сделал для неё, что хотел.

Не успел.

Не дали.

Сильные мужчины тоже плачут.

Неслышно.

Незаметно.

Давясь слезами, сглатывая застрявший ком в горле. И только глаза выдают боль обагрённой кровью души. Скатившаяся одинокая слеза, тут же спрятанная под ладонью, прикоснувшейся к щеке, не делает его уязвимым. Мысли работают чётко и собранно. Только боль, поселившаяся в сердце, уже начинает разъедать разум самоедством. Это ты виноват во всём случившемся. Ты мог поступить иначе. Это ты убил её. Этому нет оправдания. Время не повернуть вспять. Ты больше никогда её не увидишь. Только во сне. Если она пожелает прийти к тебе. Ты знаешь — она не придёт, потому что причиной её ухода стала твоя медлительность, твоё предательство бездействием.

Любой выбор мы делаем сами. Да, он зависит от обстоятельств. Ты сделал то, что по своей совести считал единственно правильным. Но на что бы мы ни опирались, совершая этот выбор — жить с результатами потом нам.

Природа замерла в ожидании твоих слов, которые не искупят вину, но облегчат твою душу. Слов, которых не услышит та, которой они предназначены.

— Таша, прости…

Слёзы застили взор. Лицо любимой расплывалось.

Он не сразу услышал угрожающий рык позади себя. Погрузившись в горе, пропустил момент появления зверя. И лишь когда повторный настойчивый утробный рёв усилился, внезапно оборвавшись, Герард обернулся.

Медведь.

Взрослый самец, нагулявший жировой запас для зимовки, осторожно присматривался к противнику, проникшему на помеченную им территорию.

Такой хищник одним ударом легко сломает хребет оленю, и если он голоден и добыча рядом, то не заставит себя терпеть.

От тяжеловеса несло влажной шерстью и застарелым прогорклым потом. Он не спешил нападать, изучая стоящего на коленях человека, принюхиваясь к нему, демонстрируя свою неуклюжесть и медлительность, усыпляя бдительность, выбирая наиболее удобный момент для нападения.

Герард в свою очередь неторопливо нащупывал на боку кинжал. Он, захваченный тревожным азартом поиска женщины, неосмотрительно сняв кольчужную броню и оставив притороченный к седлу меч, не позаботился о своей безопасности.

Теперь, глядя на бурого великана, состояние смертельной опасности не вызывало у него должного страха. Моментально проанализировав обстановку, понял, что находится в невыгодном положении. Запах крови пфальцграфини привлёк дикого зверя, и он так просто не отступит. Если бы не её тело, которое мужчина закрывал собой и ни при каких обстоятельствах не собирался уступить хозяину леса, он бы сумел выманить медведя наверх, где меньше деревьев и поросли. Узкое пространство оврага и его обрывистые стены не позволяли выбрать удобное для борьбы место.

— Ничего, Птаха, похоже, я скоро догоню тебя, — шепнул сухими стянутыми губами.

Два опытных противника — зверь и человек.

Друг напротив друга…

Равны ли их шансы?

Сдаваться нельзя. Борьба — единственный, хоть и мизерный шанс выжить.

Хищник медлил, и в какой-то миг Герарду показалось, что он сыт и не станет нападать. А вот разминуться в узком зеве водороины не получится.

Кинжал слился с рукой, став её продолжением. Главное — рассчитать силу удара и направить его под голову между плечами зверя. Если успеет.