Ловушка

Девушка хмыкнула, звеня поводком:

— Вилли успокоит всех и погасит долги, когда станет мужем Эрмелинды. Весной, когда ей исполнится шестнадцать лет. — Замолчала, усмиряя стук собственного сердца, чувствуя, что устала. Как всё ловко получается!

А ведь у малолетки есть золото, которое заплатил Фальгахен за рощу и за… свадебный выкуп. Кстати, роща её, Наташи, значит, и деньги за неё принадлежат ей. И выкуп. Да у неё в замке куча денег осталась! Подумалось об украшениях матери в серебряной шкатулке, о пиксиде с жемчугом, о припрятанных мешочках с монетами. Её личные вещи в сумочке и тайниках. И титул. И поместье. Как быть со всем этим? Это всё пригребёт сестра, которая принимала активное участие в её похищении и возможной смерти? Зачем ей приданое, спонсированное Карлом, если можно вернуть титул и всё к нему прилагающееся?

— А вот вы воскреснете, и нужно будет отдавать долги… — Фиона таращилась в темноту.

Вторая лошадь, справив нужду, отойдя в сторонку, опустилась на мох. Запахло конской мочой.

Наташа задумалась. Если она всё золото отдаст за долги, как будет выкарабкиваться из нужды? Верители шли на уступки Манфреду, и это совсем не значит, что захотят иметь дело с ней. Судя по всему, долгов много.

— А как вы поступите с сестрой? — не унималась Рыбка.

— А как я докажу, что она причастна? Может быть, Фальгахен лгал? Нельзя, чтобы пострадали невиновные. Причастна ли бывшая экономка? Подучивает сестру? Или она сама достаточно изобретательна и хитра? — Вспомнилось, что рассказывал отец о матери Эрмелинды. Яблочко от яблоньки!

— Хенрике снова всем заведует, — кашлянул Руди.

— Кто б сомневался… — согласилась пфальцграфиня. Удавка скользнула вбок, напоминая о себе. В голове царил бардак. В висках глухо ухало.

— Сможешь снять сейчас или будем ждать утра? — забренчала цепью.

— Дайте глянуть. Не думал, что она такая большая.

— Я показывала, какая она и сказала из чего, — поднялась Фиона, отходя в темень и возвращаясь с корзиной, доставая округлую буханку хлеба и завёрнутые в салфетку пирожки с кусочками вяленого мяса.

Кузнец зыркнул на баламутку:

— Так не поверил… Разве такое бывает?

— Кхе, — кашлянула знахарка, то ли презрительно, то ли першило в горле. Разочарованно протянула: — Вы ничего не ели, госпожа Вэлэри.

— Рыжая, идём сюда, светить будешь, — встал, направляясь к выходу.

— Сам рыжий!

— Вы золотые, — попробовала снова примирить их пфальцграфиня. — Мне вас штрафовать, что ли? Взрослые же люди… — Укоризненно качала головой.

— Держи ровнее, — Руди, оттянув ворот вязаной накидки, рассматривал ошейник хозяйки.

Фиона, выгнувшись, водила свечой, то приближая её, то относя дальше, чтобы не поджечь волосы кузнецу и всякий раз отдёргивала плошку, чтобы она его не зацепила.

Наташа, отклонив голову назад, косилась на его руки, слыша прерывистое дыхание мужчины на своей щеке. Прядь его волос щекотала её лицо. Близость сбивала ритм сердца. Образ обнажённого Герарда всплыл в памяти. Она нахмурилась.

Пальцы Рыжего ощупывали золотую дугу, невзначай касаясь кожи на шее хозяйки, вызывая прикосновениями невольный озноб. Он украдкой поглядывал на её бледное лицо, подрагивающие опущенные ресницы. Как она прикусила и выпустила нижнюю губу, влажную и блестящую, приоткрывая рот, втягивая воздух. Прижать бы деву к себе, успокоить. Не отпускать. Он резко выдохнул при воспоминании о том ночном поцелуе. Тело отозвалось ноющим жжением в паху. Нет, Минна никогда не вызывала в нём таких чувств.

— Похоже, вот здесь есть защёлка, — отстранился, задерживая дыхание, просовывая пальцы рук под обруч. — Сейчас я постараюсь, чтобы вам… — Напрягся.

Пфальцграфиня почувствовала удушье. Сглотнула и… Удавка, увлекаемая массивной цепью, скатилась по её спине, а Руди беспокойно заглядывал в глаза:

— Не придушил вас, хозяйка?

Она массировала шею, вращая головой:

— Как-то я к нему уже привыкла. Теперь голой себя ощущаю.

— Скажете тоже, — Фиона со свечой отошла к выходу. — Есть будете?

— Не хочу, — девушка отодвинулась в тень. Наблюдала, как Рыжая, сканируя мужчину, расстилает перед ним салфетку и выкладывает из корзины еду.

Он, подтянув седельную суму, присоединял привезённые харчи к общему столу.

Неторопливая суета вызвала в памяти образ Манфреда. Умер… Её второй отец умер. Она снова сирота. Знакомое чувство безвозвратной потери затопило, защипало в носу, выдавливая слезу. Фон Россен не успел стать для неё по-настоящему родным и понятным. Винить некого. Времени было мало, чтобы понять друг друга и принять такими, какие они есть. Ничего не вернуть. Но мужчина по-своему позаботился о ней, старшей дочери, оставив, хоть и разорённое, но вполне приличное поместье. И не она тому виной, что стала помехой младшей сестре, так и не признавшей её. А что она сделала, чтобы сблизиться с Эрмелиндой, убедить её в своей искренности и бескорыстии? С головой окунулась в дела поместья, когда следовало строить отношения с малолеткой, окружить заботой, любовью и лаской, расположить к себе. Не получила бы удар в спину. Она старше, опытнее, умнее. Должна была предусмотреть всё.

— Что вы будете делать с цепью? — не удержалась Рыбка от интересующего её вопроса.

— Не знаю, — Наташа пожала плечами. — Забирайте себе. Делите. Вы заслужили.

Да, она проверяла помощников, по её милости оказавшихся втянутыми в опасное дело. Наученная горьким опытом общения с сестрой, боялась вновь допустить ошибку, боялась очередного разочарования. Чужая душа — потёмки. Чем живут эти люди? Какие мысли бродят в их головах? Не достаточно ли она уже наказана за доверчивость?

— Я не возьму, — травница перестала жевать. — Меня за золото удавят, если прознают, что есть. Жила я без него и дальше проживу.

— И я здесь не из-за благодарности, — поддержал Руди. — Её надо отдать за долги поместья. — Притянул цепь, загребая в руку, взвешивая. — Тяжёлая.

— Не знаю, как велики долги и хватит ли этого. А цепь не страшно показывать? Не станут докапываться, откуда богатство? Да ещё в таком виде. — Пришла в себя пфальцграфиня. Она заблуждается или, в самом деле, приобрела друзей? Нужда учит думать.

— Дьявол его знает, хозяйка, — чесал затылок Рыжий. — Никогда в таком обороте не был. Может, и опасно. Как бы из одной беды в другую не попасть.

— Так вы со мной? Или только до ворот поместья? — потирала переносицу, сдерживая выступающие слёзы. Требовалось всё прояснить до конца.

— Вас ещё лечить нужно, госпожа Вэлэри, — уверенно пропела Фиона. — Если возьмёте меня с собой, то не откажусь. Я вольная, иду куда хочу и когда хочу.

Наташа перехватила её быстрый взор на мужчине. Ах, Фиона, Фиона… У него невеста есть.

Тишину нарушало утробное дыхание лошадей. Шурша, скатился мелкий камешек. Ночью жизнь не замирала. А кузнец молчал.

— Поможешь переплавить цепь в маленькие слитки? — уставилась на него девушка. Неужели Руди трусит? — Больше я тебя ни о чём не попрошу. И не осужу. Понимаю, что у тебя братья, сёстры. Скоро у самого будет семья.

— Сделаю, хозяйка, — встрепенулся он. — Вот думаю, как нам быть.

Ведунья закашлялась, хлопая себя по груди.

— Фиона, кажется, ты простыла. Тебе бы в воде прогреться. — Наташа вздумала травницу учить? Стало смешно. — И тебе, Руди, не помешает выкупаться.

— Я и не откажусь, — пил из кувшина. — Грех от тёплого купания отказываться.