Ложь. Записки кулака

Мишка, молча, указал на свои разбитые лапти, из которых клоками торчала грязная и мокрая солома.

— Да пойдешь ли ты, наконец? Чего размахался руками?

Мишка, преодолевая страх, поднялся на второй этаж. Такой же пышный и нарядный гардеробщик, как и швейцар, внизу, уже помогал Жандару снять шубу, шапку и галоши. Повесив все на вешалку, он подошел к Мишке и вежливо попросил его расстегнуть полушубок и снять шапку. Он, было, заупрямился, но Жандар прикрикнул на него и Мишка покорился. Развязав на поясе веревку, Мишка снял полушубок, шапку и подал гардеробщику. Тот принял рваный полушубок и отнес его вместе с шапкой на самую дальнюю вешалку.

Пышный, чистый и светлый зал ресторана поразил Мишку больше, чем фасад здания и ковровая дорожка на лестнице. Стены и потолок были окрашены светлыми масляными красками. На окнах пышными складками свисала шторы, аккуратные столы отливали белизной накрахмаленных скатертей, вокруг которых теснились мягкие кресла. На стенах разместились огромные картины в золотых рамах. Особенно Мишку поразила одна картина, на которой были изображены мужики в чудных одеждах. Мужики внимательно рассматривали голую девку, которая от стыда прикрывала руками свои груди. В ресторане было пусто. Но стоило дружкам войти в зал, как к ним, из за малиновых портьер, выскочил молодой человек с прямым пробором на голове, лихими усиками и застывшей на лице улыбкой. Он подвел их к крайнему столику, усадил и вежливо осведомился, что хотят господа. Жандар небрежно осмотрев меню, отбросил его и сказал, что господа хотят обслужиться по полной программе и побыстрей. Молодого человека словно сдуло с места и через мгновение на столе появилось ведерко с шампанским, коньяк, графинчик с водкой и закуски, о существовании которых Мишка не имел никакого понятия. Но главное было в том, что за все это богатство не требовали денег, а лишь желали приятного аппетита. Только тут Мишка убедился, что Жандар действительно не брехал. Принимали его, как большого начальника. Мишка никогда не отказывался поесть, а тут с голодухи и на дармовщину у него от жадности загорелись глаза на небывалую роскошь на столе. И он стал подметать подчистую все, что подавал им официант, не забывая о водке, хотя и не был любителем выпивки. Вскоре от тепла и выпитого, его развезло, глаза посоловели, язык стал заплетаться и он стал плохо соображать, где он и что с ним. Он забыл, зачем он приехал в город, забыл о мясе, о чужой лошади. И когда, Жандар встал и сказал, что идет договариваться насчет продажи мяса, Мишка махнул рукой и повалился на стол, уткнувшись мордой в тарелку с остатками обглоданной индейки.

Когда Мишку растолкали и поставили на ноги, он ошалело смотрел на всех окружающих его людей, ничего не понимая. С помощью официантов и гардеробщика его одели, вывели во двор, запрягли лошадь и бросили в сани, выпроводив вместе с лошадью за ворота. Дворник сумел укутать его в веретье, валявшееся в санях, что и сберегло Мишку в этот день от смерти. У лошади хватило ума довезти своего бесчувственного ездока до дома. Правда, лошадь, прекрасно знавшая знакомую дорогу, привезла Мишку к дому Рыбиных. Жена Митрона с трудом растолкала Мишку и проводила его домой. Долго потом на селе судачили о том, как в такой мороз он не замерз в своей ветхой одежонке. Одни утверждали, что Митрон дал ему в дорогу тулуп, другие говорили, что его спасло веретье, а Иван Хохол заключил, что навоз в самые жуткие морозы до конца не промерзает. Сам же Мишка ничего не мог объяснить, и куда делась коровья туша, не помнил.

Очухавшись от выпитого, Мишка долго горевал и, наконец, решил пойти к Сергею Пономареву попросить у него совета. Выслушав путаный рассказ о разорительной коммерческой деятельности и неподъемных долгах, Сергей посоветовал вместе съездить в город, поговорить с купцами и поискать выход из сложившейся ситуации. На Малой Дворянской они зашли в небольшую лавочку, с полками, уставленными незамысловатым товаром. Но все это служило лишь для отвода глаз. Главный товар хранился у хозяина заведения в подвальных помещениях дома. Сергей знал, что купец торговал не из-за прилавка, а вел оптовую продажу, причем не всегда честно. Во-первых, он скупал все конфискованное по суду для перепродажи, начиная с одежды, мебели, музыкальных инструментов и кончая домами. Во-вторых, он не брезговал краденым, лишь бы было дешево и ценно. Короче, был воровским барыгой.

Хозяин встретил их радушно, пригласил гостей присесть, но его маленькие глазки под густыми бровями смотрели настороженно, словно ожидая какого-то подвоха. Сергей окинул купца презрительным взглядом и, отбросив всякую дипломатичность, сурово спросил:

— Тебе, Иван Данилович, знаком этот человек? — кивнул он в сторону Мишки.

— Да что-то не припоминаю!

— А мне казалось, что ты помнишь в лицо всех, кого ограбил. Ну ладно, простительно, когда ты скупаешь за бесценок у тех, кто проматывает нажитое их дедами и отцами, а ты обидел нищего, а еще крест носишь на шее.

— А я никого не обманывал, он сам отбирал товар, — выпалил купец, забыв, что минуту назад сам утверждал, что Мишку не знает.

— Ты, Иван Данилович, опытный торгаш. Не тебя учить, как торговать. А тут тебе в руки попал профан и ты решил всучить ему залежалое барахло, да еще по цене ходового. Ты всучил ему то, что не только в деревне, но и в городе не продашь. Кто будет брать у него театральные фраки, шляпы, пальто с каракулевыми воротниками. Ты всучил ему гнилое сукно, пальто с молью, сапоги с подметками из картона. Продолжать, а может принести из саней кое-что из твоих вещей?

Сергей уже сталкивался с таким типом людей, и знал, что напрасно взывать к их совести, стыдить их, ибо они живут по принципу: не обманешь, не продашь. Поэтому он просто старался вызвать ответную реакцию купца, но тот заткнулся и больше не оправдывался, а выжидал, когда Сергей выдохнется и замолчит. Но и Сергей старался не дать купцу говорить, не дать ему одуматься.

— Ну да черт с ним, с товаром. Я приехал договориться с тобой об оплате за другую партию вещей, а испорченные, ты можешь прямо сейчас забрать обратно.

— Ах, вон что! Так я скажу тебе прямо, что вы не получите не того, ни другого. У меня на руках договор, где стоит его подпись, и требовать пересмотра вы не имеете права. А теперь господа, до свиданья, мне некогда!

— Разрешите, Иван Данилович, тогда сказать прямо и честно. Сейчас мы поедем к прокурору и заявим не о том, что ты обманул бедного человека, а о том, что ты хранишь в подвале под полом. И придется тебе через пару часов объяснять следователю, откуда взялись в магазине краденые вещи и золото. То, что они там есть, я знаю от Жандара. К вашему сведению он является лучшим другом Михаила, и знают они друг друга очень давно. Жили рядом, дружили и играли вместе. Потом мы пойдем к Жандару и расскажем, как ты провел за нос его лучшего друга детства. Надеюсь, тебе хорошо знакома его братва. Ребята они тертые и с ними лучше жить в мире.

Сергей встал, позвал за собой Мишку и направился к выходу. Купец вскочил на ноги и остановил их возле дверей.

— Так чего же вы хотите?

— Мы требуем пересмотра договора. Платим только за нужные вещи, а барахло ты заберешь обратно. Вот и все!

— Ну, что ж согласен. Платите половину договорной суммы, и кончим разговор!

— А ведь он, Мишка, так ничего и не понял. Мы заплатим только за то, что нам нужно, а это составит, в лучшем случае, десятую долю от договорной. Пошли Мишка!

— Я согласен на треть!

— Так и быть заплатим пятую часть и не копейки больше!

Сергей отсчитал деньги и потребовал от него договор. Прочитав бумагу, отдал ему деньги и не простившись вышел вместе с Мишкой из лавки, хлопнув на прощанье дверью. Сергей не только заплатил Мишкины долги, но еще отдал ему старую кобылу и телочку, сказав, что долг тот сможет вернуть по мере возможности.

И вот теперь, везя его семью в ссылку, Мишка сгорал от стыда, проклиная себя и свою трусость.

Заря только разгоралась, но обширная площадь перед низким зданием Семилукского вокзала была забита людьми всех возрастов и пола с лошадьми и телегами. Вокруг вокзала не было ни одного здания и только за бугром виднелись высокие фабричные трубы, из которых в небо поднимались пышные султаны белого дыма. Люди были так напуганы ночным выселением, что до сих пор не могли прийти в себя, и сидели в телегах опустив головы. Кроме того, удручающе действовало большое количество конных и пеших милиционеров, окружавших плотным кольцом скопище несчастных людей, привезенных сюда по воле злой судьбы со всех окрестных сел и деревень. Люди боялись спуститься на землю, чтобы размять ноги или справить нужду. Детишки, обычно непоседливые и неугомонные, подавленные общим настроением толпы, притихли, не капризничали. Даже грудные дети не плакали. Пока люди ждали, что же будет дальше, областное начальство сбилось с ног, выполняя строгое распоряжение Москвы о высылке всех раскулаченных к черту на кулички. Строго предписывалось проводить эту акцию в сжатые сроки, не делая ни каких поблажек, не допуская проводов и сочувствия со стороны местных жителей, категорически пресекая всякие нежелательные эксцессы.