Ложа чернокнижников

Но это еще не все, поначалу я был настолько сбит с толку, что, должно быть, прошло минут пять, прежде чем я понял, почему фильм производит эффект отстраненности. Я увидел себя с горящими глазами, залитого потом, торжествующего и вместе с тем напуганного. Из моего рта в потир выплеснулась странная жидкость, я передал потир Магистру, и он отпил из него. Пока он пил, я опустился на Элис и начал сношать ее в зад. Затем, поднявшись с ритуального ложа как на невидимых нитях, я отступил. Мои одежды поднялись с пола и окутали меня. Движения участников обряда, столпившихся вокруг ложа, были какие-то странные, они как будто плыли — вместе мы образовывали рой причудливо толпящихся в воздухе насекомых. Какой же я тугодум. Конечно, все дело было в том, что фильм крутили задом наперед, чтобы мы могли своими собственными глазами увидеть, как делаются девственницы. Смотреть на неестественные жесты участников обряда, которые словно подхватывали в воздухе поднимающиеся с пола ритуальные предметы, на клубы ладана, втягивающиеся обратно в кадильницы, было жутковато. Но самым ужасным было выражение моего лица, когда я наконец повернулся к камере. Это был я, но я узнавал себя с трудом. В прошлом году Рон, мистер Козмик, Элис и я записались на лекции в Ложу. Потом лекции иногда стали заменять упражнениями по созиданию. Постепенно мы стали принимать участие в ритуалах — сначала не очень интересных. А теперь вот это… меня засняли на пленку.

Я обернулся, чтобы посмотреть на Элис, которая сидела в ряду позади меня. Хотя она дрожала, не думаю, чтобы это было от страха или чего-нибудь в этом роде. Скорее от неистовой гордости и восторга. Странная она девчонка. Мне не понравилось то, каким я себя увидел на пленке, так что я постарался как можно быстрее выйти из зала, но Фелтон перехватил меня в дверях:

— Ты должен ухаживать за мисс Боулскин. Завтра ты подаришь ей букет цветов и будешь оказывать тысячу мелких знаков внимания, которые так нравятся всем барышням. Поинтересуйся ее работой. Смейся ее шуткам. Скажи ей, что она красивая. Скажи, что таких красавиц и умниц ты еще не видал. Мисс Боулскин это мост к цели, а не сама цель.

— И что же это за цель?

— Могу сказать только, что твоя задача — привести ее в Хораполло-хаус, и как только она окажется здесь и наступит подходящий момент, ты лишишь ее девственности.

И вот я сижу у себя и пишу все это. Мысль о том, что придется заняться любовью с мостом, представляется мне довольно-таки эксцентричной. Почему не с лифтом или с башней? Если серьезно, то перспектива соблазнить невинную и нежеланную девушку вызывает в моем воображении разные картины: ее старомодная робость, моя отчаянная борьба с ее бюстгальтером, ее мольбы успокоить ее, ее жадные губы сливаются с моими, ее большие встревоженные глаза, ее руки бьются, как плавники, ее панический страх и последняя попытка помешать мне войти в нее, ее задыхающийся стон, ее посткоитальные мольбы успокоить, и, наконец, мой сжатый отчет обо всем этом в моем инфернальном дневнике. Но я зашел уже слишком далеко. Обратного пути нет.

16 июня, пятница

Сидя на стене, огораживающей детскую площадку, я наблюдал за детьми. Теоретически это и правда интересно, потому что они играют в игры, происхождение которых уходит корнями в древность, а формы так же ритуализованы, как все происходящее в Ложе чернокнижников. Но мысль о предстоящем свидании так меня угнетает, что мне никак не сосредоточиться. Я возвращаюсь в Хораполло-хаус и читаю, пока не приходит время вновь надевать ненавистный костюм.

Салон «Проворные ножницы» находится на Кэмден-Хай-стрит. На большом окне изображены женщины в стиле арт нуво, расположившиеся в изысканных позах среди цветочных гирлянд и разноцветных завитков. Увидев меня в окно, Мод знаком попросила зайти внутрь. Я помотал головой, но, поскольку она настаивала, осторожно вошел и, едва войдя, чуть не задохнулся от запаха жидкости для химической завивки. Мод положила розы, которые я ей подарил, в одну из раковин. С явной гордостью она представила меня своей подружке Филлис. Затем, без какого-либо вступления, она повернулась ко мне и сказала:

— Питер, дорогой, если ты думаешь, что я с тобой куда-нибудь пойду, пока у тебя волосы в таком виде, то ты очень ошибаешься. Ты хоть когда-нибудь причесываешься?

— По моей теории, мужчины лысеют именно потому, что часто причесываются, — ответил я.

— Ладно, можешь думать, что я строю из себя командиршу, но пока я тебя не причешу, мы никуда не пойдем.

И, надо сказать, тон у нее и правда был командирский. Она стояла подбоченясь посреди салона. Но тут мне в голову пришла одна штука, которая могла сбить с нее спесь.

— Да, это — правда, выглядит немного неопрятно, но вообще-то я всегда мечтал сделать химию.

Мод даже взвизгнула, Филлис была в ужасе, но я настаивал:

— Я всегда хотел химию.

Помимо того чтобы сбить Мод с толку, я преследовал еще одну цель: мне казалось, что это будет лучше, чем отсмотреть какой-нибудь жуткий заграничный фильм, а потом манерно обсуждать его в ресторане.

Мод покачала головой:

— Я не могу. Это исключительно женский салон, шеф не одобряет унисекс.

— Тогда позови шефа. Я готов хорошо заплатить за хорошую завивку со всеми примочками.

— Шефа сегодня вечером нет.

— Но ты-то есть.

— Я не могу. У тебя будет очень чудной вид.

— Но это же пустяк. Если тебя и вправду заботят мои волосы, ты бы согласилась это сделать.

Я наклонил голову, подставляя ее Мод. Она нерешительно протянула руку и, казалось, была готова погладить мои волосы, но тут же отдернула руку и отступила на шаг, словно противясь дьявольскому искушению. Но тут Филлис неожиданно сказала:

— Давай, Мод. Сделай.

— Почему бы и нет? — неуверенным голосом произнесла Мод, снова протягивая руку к моим волосам, — Ты уверен, что действительно хочешь этого, Питер?

Я подумал, что мне удалось разжечь в ней профессиональный азарт. Я прошел к одному из кресел, где меня укутали в белую хламиду. Женщина под феном в соседнем кресле посмотрела на меня с любопытством. Мод ощупала мою голову, и я почувствовал, как по коже у меня забегали мурашки. Что это было — дурное предчувствие? Возможно. Странное это было чувство, когда тебя ласкает кто-то физически тебе неприятный. В зеркале я видел, как она играет моими волосами, задумчиво разбирая спутавшиеся пряди.

— Просто удивительно, что волосы у тебя так хорошо выглядят, — сказала она, прежде чем наброситься на них с расческой. Затем подрезала концы. Я видел ее в зеркале и заметил, как она сунула один из отрезанных локонов в свою сумочку, лежавшую на соседнем кресле. Заметив, что за ней следят, Мод нахмурилась, покраснела и сказала:

— Это для медальона.

Потом Мод собралась вымыть мне голову шампунем. К этому моменту последняя посетительница, старая карга, сидевшая в соседнем кресле, ушла, и Филлис поспешила на помощь Мод. До этого момента я не обратил внимания, что в салоне играет «Радио Каролина», которое крутит «Good Morning Little Schoolgirl» Рода Стюарта, «Surprise Surprise» Лулу энд Лавверз, «We Love the Beatles» Вернонз Герлз и тому подобный бред — адская музыка. Филлис подпевала этим кошмарным звукам, а Мод деловито поясняла, из каких именно стадий состоит обработка волос клиента. Сначала шел эффлераж, то есть легкое поглаживание. Затем, прежде чем втереть в волосы шампунь, она их слегка взбила, что на профессиональном языке называется петриссажем. Потом последовал второй эффлераж. Весь процесс носил гипнотический характер, и я находился в некоем трансе. Потом Филлис сказала, что ей пора, а Мод смыла с волос шампунь и высушила их. Она низко наклонилась, чтобы поплотнее укутать меня в белую хламиду. Когда она нагнулась, я засмотрелся на тяжелое колыхание ее грудей.

Потом она выпрямилась, но в зеркале я видел, как она отступила назад, чтобы оценить свою работу. Потом она подошла ко мне и провела кончиками пальцев по моей шее. И снова по телу у меня пробежали мурашки. Ее отражение, казалось, парит над моей головой, как ночная птица. Она склонила голову набок, и ее волосы, черные и блестящие, рассыпались по плечам и упали ей на лицо, а она возвестила:

— Петтинг — это ладно, но девушка должна хранить свою девственность до свадьбы. Ты согласен? Теперь, когда у меня есть свой парень, я понимаю, что мне еще многому предстоит научиться. Твое дело — научить меня любви…