LSD. Галлюциногены, психоделия и феномен зависимости

Если бы читатель во второй половине 70-х годов оказался бы, например, в выходной день около кинотеатра «Космос» в Москве, то в пестрой толпе, шумевшей на площади около кинотеатра, он обнаружил бы большую группу парапсихологов и несколько знаменитых «целителей». Между ними вы обязательно встретили бы двух-трех биологов, находящихся в поиске снежного человека и обменивающихся «ксероксами» с последними данными о нем; большую группу людей, обсуждающих проблему летающих тарелок и намечающих место очередной подпольной лекции очередного «гуру» от проблемы НЛО.

Вместе с ними вы обязательно увидели бы одного или двух откровенно больных людей, пытающихся по глазам найти в толпе преследующих их инопланетян. Здесь же вы встретили бы кого-нибудь из учителей карате, занимающихся набором в подпольную группу, и пару мрачных бородатых дядек, одетых «по-таежному», — скорее всего, это кто-то из постоянно путешествующих эзотерических отшельников. Там же вы смогли бы записаться на трансцендентальную медитацию у кого-нибудь на квартире и встретиться с последователями суфизма вообще и Гурджиева в частности и особенности.

Почему существовали подобные постоянные места встреч «эзотериков» — до сих пор не понятно до конца. Конечно, «органам» они были известны, но почему-то слабо их интересовали. Может быть, потому, что так было удобно наблюдать всех «сумасшедших» одновременно.

Возможно, службы эти, зная отнюдь не по слухам факты из истории американской психоделии, понимали, что все усилия «духовных диссидентов» ни к каким социальным изменениям привести не могут, и относились к «саньясинам» по принципу «чем бы дитя ни тешилось, лишь бы в политику не играло». Профессионалы из КГБ отчетливо понимали «идеологическую близость» психоделии и коммунизма — их совместную направленность на растворение личного в человеке.

Скорее всего, они отдавали себе отчет в том, что ничем, кроме безумия, игры в «эзотерику», закончиться не могут, и просто следили за тем, чтобы наиболее активные «искатели истины» своевременно оказывались в психиатрических больницах. Преследованию подвергались лишь откровенно противоречащие уголовному законодательству выходки.

Однако панический страх КГБ — бытовало даже специальное словечко «гэбэфрения» — делал духовные искания еще более запретными и заманчивыми. Он «добавлял эзотеризма в эзотерику», по выражению одного из наших пациентов, — прибавлял искателям чисто советскую ауру нелегальности знания.

Феномен эзотерических поисков был настолько массовым, что советская психиатрия была вынуждена выработать собственное к нему отношение. В 70-е годы появился новый для этой науки термин — «метафизическая интоксикация». Обратите внимание на близость этого понятия к наркологии вообще. Оно подразумевает отравление (интоксикацию) человеческой психики мистическими, философскими или религиозными знаниями.

Это был очень удобный термин. Он позволял описывать любой искренний интерес к религии и к духовному опыту… как форму шизофрении.

Сам факт существования психиатрического синдрома как бы объявлял любые метафизические знания бессмыслицей, «отравляющей» человеческую психику, и позволял официальной медицине объявить сумасшедшим любого человека, искренне увлеченного проблемами души, которые, увы, могут иметь лишь метафизическое выражение.

Однако главный парадокс духовных поисков 70–80-х годов заключался в том, что, несмотря на всю политическую ангажированность самого термина, феномен «метафизической интоксикации» существовал в действительности.

Собственно говоря, само это понятие было лишь феноменологическим описанием тех же процессов распада и диссоциации личности, которые мы описывали в главе «Существует ли зависимость от LSD?».

Феномен отечественной «эзотерической эпидемии» 70-х годов никем толком еще не описан (появилась первая книга, пытающаяся в мемуарной форме рассказать об участниках этой эпидемии, — это «Хроники российской саньясы» В. Лебедько), статистических данных нет и, скорее всего, никогда не будет. Отечественные психиатрия и психология, как нам кажется, вообще не считают эру «эзотерических исканий» отдельным, достойным внимания, социально-психологическим процессом.

Однако число «искателей духовной истины» в 70-е годы измерялось, как минимум, сотнями тысяч, а скорее всего, и миллионами людей. Отечественная психоделия имела отнюдь не меньший размах, чем американская.

Давайте, для того чтобы сориентироваться, попробуем разделить отечественные мистические искания 70-х и начала 80-х годов хотя бы на несколько условных направлений.

1. Ученые.

К этой большой и противоречивой группе искателей чудесного автор относит людей, которые хотели встретиться с тайной, не изменяя научному мировоззрению. То были «романтики материализма» — люди, верившие в возможность прорыва к чудесному внутри той или иной формы научного знания. Они последовательно и убежденно искали преображения в просвещении.

Первой разрешенной свободой советского человека была свобода мышления физиков. Физики и математики создавали для советской власти атомную бомбу и ракеты. Они не могли работать не опираясь на современную информацию, приходящую из-за железного занавеса. Даже в «шарашках» — тюремных лабораториях за колючей проволокой — они могли позволить себе думать о том, что им было интересно. Прорывы математического и физического мышления 50–60-х годов были настолько мощными, что казалось, еще одно усилие — и науке откроется единое уравнение Вселенной — формула Господа Бога.

Мир физической науки казался людям, находящимся вне стен лабораторий и НИИ, миром особой романтики и духовности, а сами физики не хотели ограничиваться «оборонкой» и прикладной наукой. Многие из них на основе своих знаний пытались строить разнообразные теории о строении мира и поведении человека — физические теории психологии, медицины и… магии.

Оптимистическим ощущением возможности познания мира чудесного с помощью физики проникнуты, например, книги братьев Стругацких. Возможно, все мыслящее поколение 70-х проникнуто этим ощущением возможности постижения чуда с помощью науки. Биологические и психологические теории физиков вырастали как грибы после дождя. Именно в их рамках возникла парапсихология как отдельное научное направление, описывающее физические представления об экстрасенсорных (внечувственных) возможностях человека и целительстве.

Главным, повторяющимся в сотнях разных интерпретаций, понятием новой науки стало представление о «биологическом поле» — некоей не уловимой приборами полевой информационной структуре.

Новые шаманы (они же маги и спириты), имеющие врожденный дар управления энергиями вновь открытого поля, получили названия «экстрасенсов». За одну-две недели «настоящий экстрасенс» мог обучить любого желающего исцелять людей от самых разнообразных заболеваний.

Но, кроме парапсихологии, существовал и целый ряд других «научных концепций», которые пытались использовать физические теории для духовного преображения своих последователей. Чего здесь только не было!