Лубянка. Подвиги и трагедии

Когда 9 июля 1938 года Орлов принял шифрованную телеграмму № 1743, поступившую из Москвы, в нем с еще большей силой ожили прежние страхи. Она предписывала ему незамедлительно выехать в Париж, там встретиться с советским генконсулом Бинюковым, а затем вместе с ним 14 июля прибыть в порт Антверпена и найти пароход «Свирь». Следуя распоряжению, содержащемуся в телеграмме, он должен был подняться на борт судна и принять участие в совещании «с одним неназванным человеком, которого вы знаете». Этим человеком был не кто иной, как С. Шпигельглаз, известный «охотник на предателей».

Память услужливо подсказывала Орлову и другие настораживающие факты, которые складывались в пугающую цепочку. Ранее, в августе 1937 года, Центр неожиданно проявил трогательную заботу о его безопасности. В очередной шифровке начальник ИНО А. Слуцкий известил о выделении ему охраны из двенадцати человек, в связи с чем, как позже писал в своей книге Орлов, «мне сразу же подумалось, что эти телохранители, возможно, получили приказ ликвидировать меня». Но, пожалуй, больше всего его насторожил неожиданный приезд в Мадрид в октябре 1937 года самого Шпигельглаза. Свое появление тот объяснил необходимостью подготовки условий для вывода агента Фермера (Скоблина) из Франции после завершения операции, связанной с похищением генерала Миллера.

Возможно, Орлов и не придал бы этому большого значения, если бы не одно обстоятельство. Ему стало известно о конспиративной встрече Шпигельглаза с агентом НКВД Болодиным, руководившим «летучей группой». Последний о ней Орлову не доложил, и тот посчитал, что над ним сгущаются тучи. Будучи любящим мужем и отцом, он решил обезопасить от возможных убийц жену и дочь, тайно вывез их во Францию и поселил на известной только ему вилле.

Теперь же, с получением телеграммы Центра, Орлов встревожился не на шутку. Позже в своих воспоминаниях, а также в показаниях ФБР и на слушаниях в сенатской комиссии США, он мотивировал свои последующие действия тем, что подозревал: «Это судно должно было стать моей плавучей тюрьмой».

Но то было лишь его предположением. Несмотря на холодное в последнее время отношение к нему Ежова, тот каких-либо письменных указаний на сей счет не давал. У страха глаза оказались слишком велики. В воспаленном воображении Орлова, вероятно, рисовалась картина, что как только он поднимется на борт парохода «Свирь», так в тот же момент «неназванный человек» (Шпигельглаз) защелкнет на его руках наручники. В свою очередь, Шпигельглаз не решался сойти на берег, так как опасался быть арестованным полицией, перед которой засветился ранее при похищении генерала Миллера.

В пепельнице медленно догорали остатки телеграммы Центра. Вместе с ней Орлов сжигал за собой последние мосты, связывавшие его с НКВД. Не став искушать судьбу, 12 июля 1938 года он, прихватив с собой несколько десятков тысяч долларов, предназначавшихся на оперативные расходы, бросился в бега. На границе с Францией расстался с телохранителем и продолжил путь с водителем в Перпиньян. Там, в «Гранд-отеле», его ждали жена и дочь. Оттуда всей семьей ночным поездом они выехали в Париж, и потом на целых четырнадцать лет следы бывшего советского резидента затерялись.

Его неожиданное исчезновение вызвало переполох в Мадриде и Москве, а после того как обнаружилось отсутствие жены и дочери, он перерос в панику. Резидент-перебежчик, державший в своих руках нити всех операций не только в Испании, знавший тайну исчезновения ее золотого запаса, работавший с ключевыми агентами в Великобритании, осведомленный о пикантных деталях жизни кремлевских небожителей, на стороне противника мог оказаться пострашнее любой бомбы. В Кремле и на Лубянке пришли в ярость и потребовали от Шпигельглаза доставить «иуду» в Москву живым или мертвым. Тот рыскал по Европе, его «волкодавы» сбились с ног, разыскивая высокопоставленного перебежчика, но безрезультатно. На этот раз они имели дело не просто с профессионалом, а с умевшим путать следы мастером, в активе которого были десятки операций, связанных с ликвидацией агентов-двурушников, троцкистов.

Сам Орлов не питал иллюзий в отношении своей неуязвимости, так как хорошо знал систему изнутри. Всех его предшественников рано или поздно настигали либо пуля, либо нож боевиков из «летучей группы». Он ясно отдавал себе отчет в том, что руководство НКВД не пожалеет ни людей, ни средств, чтобы добраться до него, и потому первым сделал неординарный ход. Его обращение с личным письмом к Сталину, поступившее к Ежову, вызвало у того приступ бешеной ярости. Зарвавшийся предатель предложил торг: в обмен на свою жизнь, жизнь семьи и престарелой матери, оставшейся в СССР, сохранить все в тайне. В противном случае Орлов грозил предать огласке секретные материалы, которые предусмотрительно передал на хранение адвокату.

Достоверно не известно, дошло ли письмо до Сталина, поскольку на нем отсутствует его резолюция, но, вне всякого сомнения, его содержание стало ему известно. Подтверждением может служить то, что вряд ли Ежов и пришедший ему на смену Берия без санкции Хозяина решились бы отменить охоту на высокопоставленного перебежчика.

Орлов оказался единственным резидентом НКВД, которому удалось не только унести ноги от «летучих групп», но и спасти от расправы семью. Позже, из далекой Америки, когда умерли его главные враги — Ежов, Берия и Сталин, перебежчик позволил себе смелость обвинить их во всех смертных грехах, которых на собственной совести имел предостаточно. И как бы он ни пытался обелить себя, от одного ему никогда не отмыться. Разведчика, раскрывшего имена агентов, доверивших ему свою честь и жизнь, в лучшем случае можно считать сумасшедшим, а в худшем — банальным предателем.

С бегством Орлова работа советской разведки и контрразведки в Испании не была свернута. Часть агентуры была отозвана в СССР или законсервирована, а руководство резидентурой перешло к заместителю, восходящей звезде советской разведки Науму (Леониду) Эйтингону (оперативный псевдоним Полковник Котов). На тот момент ему исполнилось всего 37 лет, но за его спиной уже были годы полной риска нелегальной работы в качестве резидента в Шанхае, Пекине и Харбине. В 1930 году он прошел боевую обкатку в качестве заместителя Серебрянского в «группе Яши». Важная роль принадлежала ему в организации вывоза в СССР испанского золотого запаса. За успешное ее выполнение Эйтингон был награжден орденом Красного Знамени.

В тот трудный для советской резидентуры момент наиболее полно и ярко раскрылись его способности как разведчика-агентуриста. Разносторонний человек, ироничный и тонкий собеседник, хороший психолог, он обладал уникальным даром увидеть в кандидате на вербовку будущего политического или военного деятеля, крупного ученого. Несколько приобретенных им в Испании агентов, и не только из представителей левых движений, а и из числа троцкистов и фашистов, вошли в золотой фонд советской разведки и еще долго служили ее интересам.

Архивы спецслужб пока открыли только некоторых из них: Р. Меркадера и его мать К. Меркадер, сыгравших ключевую роль в операции советской разведки под кодовым названием «Утка», связанной с ликвидацией Троцкого. Другой агент, Г. Берджес, входивший в состав «великолепной кембриджской пятерки», с полным правом занимает центральное место в «Зале славы» Службы внешней разведки России (СВР). Еще один агент, Ф. де Куэста, основатель испанской фашистской партии Фаланги, также работал на советскую разведку.