Лубянская преступная группировка

— Именем Российской Федерации…

Я не слышал приговора, потому что был в шоке. Когда вошёл в зал суда, увидел прокуроров: в ряд стояли начальник отдела Иванов, старший следователь по особо важным делам Барсуков и ещё один прокурор. Стояли, как на параде. Я почему-то подумал: «Может, пришли извиниться?» Потом мелькнуло: «Нет, эти люди не умеют извиняться».

На последнем свидании в Лефортово я жене сказал, что меня, наверное, арестуют в зале суда.

После того как судья сказал: «Невиновен. Оправдать и выпустить из-под стражи немедленно», — конвой открыл двери решётки. Вдруг в зал врываются люди в масках с автоматами и в камуфляжной форме, точно на боевой операции. Кинулись они на меня, заорали, что это ФСБ и что я арестован.

Растолкали всех, надели на меня наручники и потащили из зала суда.

— Но суд же ещё не закончился?

— Судья кричит: «Верните подсудимого. Дайте мне закончить судебное заседание. Что вы делаете?»… Фактически прокуратура, вместе с ФСБ, устроила засаду в зале суда. Потом председатель Московского окружного суда написал заявление, что это явное неуважение к суду.

— А когда это было?

— 26 ноября 1999 года, около шести часов вечера. Я был арестован прямо по ходу судебного процесса.

— Как они могли арестовать человека, который ещё не освобождён?

— А вот растолкали конвой, схватили и выволокли. Для них суд — всё равно что ничего. Ведь ФСБ — над законом. Существуют только внутриведомственные правила игры, которые меняются в зависимости от того, с кем они играют.

И что удивительно, на арест опять приехал Борис Дицеев. Только в маске на этот раз. Начальник группы захвата, я его очень хорошо знал, был без маски, в гражданке, он удостоверение впереди себя нёс. Эту сцену по телевидению показывали.

— Ну хоть на этот раз не били? Или — по привычке…

— Нет. На этот раз почти тихо. Просто выволокли. Судья закричал:

«Верните его в зал суда!» И меня потащили обратно. Я начал вырываться, говорить: «Слушайте, я же под конвоем нахожусь». К начальнику конвоя обратился:.Я требую взять меня под конвой». Тогда прикладом объяснили: «Молчи».

Когда прокуроры стали зачитывать обвинения, судья опешил: «Подождите, господа прокуроры, дайте я закончу судебное заседание». Дали закончить. Зачитали обвинения. Новые.

Опять надели наручники. Сижу, изучаю своё новое преступление. Мне адвокат говорит: «Ничего не подписывай!» Прочитал, что на какой-то овощной базе у кого-то что-то вымогал. Хотя в жизни никогда на овощных базах не бывал.

— Тебе предъявили новое обвинение?

— Даже не обвинение. Я опять по подозрению был задержан. Как и в первый раз. Это очень важно. Такой арест разрешён или на месте преступления, то есть с поличным, или когда есть улики, но необходимо собрать — за десять дней! — дополнительные доказательства. Меня же арестовали оба раза грубо, незаконно, нечисто, по надуманным обвинениям. И что удивительно — не стесняясь ни себя самих, ни армии юристов, ни общества, которое всё же следило за тем, что со мной будет (хотя и не вмешивалось). Это был шантаж, торг: примешь наши условия — выпустим.

…Привезли в прокуратуру. Иванов входит и говорит: «Ну что, будешь давать показания?»

Спрашиваю, за что арестовали?

— Довыступался, — говорит. — Теперь сдохнешь в тюрьме, в Нижний Тагил загоним, там и загнёшься.

Пришли адвокаты, говорят: «Нам надо побеседовать с задержанным». Он говорит: «Нет'. Адвокаты настаивают: «Тогда мы напишем в протоколе, что вы нам отказываете во встрече с клиентом». Он подумал и решил:

«Ладно, беседуйте». Меня адвокаты спросили: «В чём тебя обвиняют?» А я сам не знаю в чём.

— Какие хоть вопросы задавали? Хоть что-то пытались выяснить?

— Вообще ничего. Спросили: «Где ты был 30 мая 1996 года в два часа дня?» Я ответил: «Не помню». — «Ну, раз не помнишь, значит, в тюрьму. Тебя помнят». Оказывается, в тот день я на овощной базе якобы ударил какого-то украинца резиновой палкой. Иванов сидит, печатает: «Знаешь гражданку Киселёву?» — «Не знаю, — говорю, — и отказываюсь давать показания». — «Сейчас в тюрьму поедешь».

Опять прибежала группа захвата, опять спрашивают: «Есть у вас претензии к группе захвата?» Я не стал с ними разговаривать.

Офицер оскалился:

— Ты в Бутырку поедешь. Это тебе не Лефортово. А я поеду к твоей жене.

У меня нет претензий к группе захвата. Какие могут быть претензии к бандитам?

Отвезли в тюрьму. Посадили в одиночный боксик, ни туалета, ни крана. Невозможно лечь. Если ложишься на спину, то ноги надо поднимать на стену.

Бутырка

Я всю ту ночь не спал — вспоминал советы Володи Кумаева про Бутырку — как себя вести.

— В чём состояли его советы?

— Ну, чтобы не нарываться. Вот зашёл в камеру, поставь свои вещи, Подошёл к дубку — это стол так называется — встал, представился. Сказал, кто ты есть, по какой статье. В каждой камере есть смотрящий. Он подзовёт к себе. Подойдёшь, расскажешь о себе коротко. Он тебе укажет место, где спать. И начнёшь жить камерной жизнью.

Тюрьма живёт не по законам власти, а по воровским. И это понимают все. Ну, конечно, администрация свои порядки наводит, но воровская власть противостоит официальной, и чем она сильнее, тем легче сидеть.

Все осуждённые просятся в тюрьмы, где установлена воровская власть, «чёрные» тюрьмы. И все боятся «красных» тюрем, где хозяйничает администрация.

В Бутырке, конечно, режим особый, это не Лефортово. Гонят по коридору толпу, человек сорок. Подводят к куче грязных матрасов. Что меня первое в Бутырке поразило — это страшная грязь. Вонь и грязь. Одеяла дали. Малюсенькие. Если укроешь ноги, то оно до пояса. Если укроешь голову, ноги будут голые. Ни простыней, ни наволочек не положено. Привели в камеру. Ту самую — 131. Там сидело восемь человек. А мест всего семь: шесть шконок в два яруса и одна под решёткой, под окном. Спросили: «Ты кто?» Я говорю: «Литвиненко». Они: «А-а, слышали. Знаем всё, что с тобой было. У тебя чего-нибудь есть?» А у меня всё в Лефортово осталось. И они дали мне тапочки, зубную щётку, пасту, одеяло, наволочки, всё дали.

— Какой-то супермаркет, а не Бутырка…

— Экипировали полностью. И говорят: «Вот еда. Хочешь, ешь с нами, хочешь — сам, как тебе удобно».

Когда мне жена через семь дней передала продукты, я ребят угощал. Ешё она мне передала полотенца и одеяло хорошее верблюжье, подушку нормальную. Я потом всё оставил ребятам. Вот так и супермаркет образуется. Но не вещи главное. А то, как их предлагают. Дали бы они мне дырявое одеяло — так и оно бы грело!

— А это камера специальная, для сотрудников милиции?