Лубянская справка

Ярчайшее воображение, которым Господь наделил И.О., иной раз едва не овеществляло его нетерпеливые желания. В детстве, например, его преследовала одна картина: он входит в троллейбус или трамвай и за сиденьем в углу видит старый, обшарпанный чемоданчик, обязательно перевязанный грязной бельевой веревкой, в котором оказывается несколько десятков тугих пачек сторублевых бумажек! И каково было его потрясение, как же у него забилось сердце, когда он однажды, войдя в трамвай все с этой же картиной перед глазами, на самом деле увидел точно такой чемоданчик, так же перевязанный грязной в узлах веревкой! Правда, вместо денег в нем оказались какие-то тухлые объедки, но И.О. в спорах с Мишаней всегда приводил этот пример в доказательство истинности своего пути. В последние годы у него так же ярко, с такими же фотографическими подробностями возникала перед глазами другая картина: он идет по вечерней Москве - одинокий, бездомный, красивый - и на бульварах (обязательно бульварах) у Покровских или Никитских ворот в открытом окне второго этажа или на балконе старинного особняка видит ослепительной красоты женщину! Они встречаются глазами, между ними мгновенно вспыхивает страсть, она делает знак, он поднимается по лестнице, входит... С какой отчетливостью он все это видел сотни, а может быть, и тысячи раз! Мудрый Мишаня, предчувствуя неприятности, ожидавшие И.О. в будущем, не приветствовал это ложное и губительное отношение к действительности и заклеймил его лаконичным названием "Открытое окно". "Надо работать, а не мечтать! Надо всегда отрабатывать свое! - тупо твердил он. - Глядишь, что-нибудь тебе и перепадет".

В тот вечер поднялся И.О. по Красной Пресне и вышел на улицу Герцена, еще издали услышал чарующую мелодию босса-новы и, открыв рот, так и пошел на музыку, пока не остановился перед распахнутыми настежь окнами. Окна были невысокие, и все, что происходило в просторном зале, хорошо было видно с улицы. Он знал, что это бразильское посольство, но ему так хотелось поспорить с Мишаней - ведь перед ним было долгожданное открытое окно! А неприятности - увы, он был слишком пьян, чтобы бояться неприятностей, да еще, как назло, уж больно захотелось ему потанцевать! И, недолго думая, он влез в одно из открытых окон, наивно гордясь тем, что так легко он все это проделал. В зале горели свечи, и первое, что он увидел с подоконника, была неземной красоты молодая женщина, стоявшая у рояля с бокалом в руке. И у него в глазах поплыли круги - красные, синие, черные, - и он чуть не закричал: "Да это же Гольстмановы пять баллов!!!" И.О. уже наверняка знал, что это была ОНА, что во сне он видел ее - никогда в жизни он не встречал подобной красоты. Никто в зале не заметил, как он спрыгнул с подоконника, там вовсю танцевали, и И.О., еще не вполне понимая, что делает, тут же пригласил ее танцевать, и она пошла с радостью, точно он был здесь с самого начала, и только потом, когда он спросил ее, говорит ли она по-английски, остановилась, всматриваясь в его лицо, и удивилась, что не видела его раньше. И.О. сказал, что он только что влез в окно, она засмеялась и не поверила. Когда И.О. более или менее протрезвел, почувствовал на себе недоуменные взгляды гостей, а под ложечкой остро ощутил неприятную холодящую пустоту, он понял, что выбраться отсюда сможет только через подъезд Лубянки, она залилась таким веселым хохотом, что И.О. совсем смутился и, раскланиваясь и извиняясь, направился обратно к окну - а, будь что будет! надеясь вылезти на улицу так же незаметно, как попал сюда. Все решили, что это остроумная шутка, а прекрасная незнакомка закричала по-английски: "Стойте, стойте!" - и, спросив шепотом, как его имя, громко объявила присутствующим, что И.О. ее старый друг и что шутка с окном входила в программу вечера. И.О. окружили гости, что-то лепетали на своем языке, представлялись, и И.О. с облегчением обнаружил, что среди этих людей нет ни одного русского, значит, если его не заметил наружный милиционер, есть время осмотреться и кое-что придумать. Красавица потащила его в угол, где стоял столик с двумя креслами, и там он вкратце рассказал ей, как все произошло, и еще рассказал кое-что о себе, а она продолжала хохотать и, видя, что он начинает беспокоиться, стала его успокаивать: сказала, что она племянница бразильского посла, что ей сегодня исполнилось двадцать лет и что сегодня ей можно все! "Ты будешь сегодня моим Ромео!" - сказала она и приколола ему на рубашку картонку с выгравированным золотыми буквами именем Ромео, и он тут только заметил, что у нее на платье приколота такая же карточка с именем Джульетта. "Ну, раз Ромео, так Ромео!" - промычал с удовольствием И.О. и только хотел спросить, где он может чего-нибудь выпить, как двери распахнулись и в комнату вошли два молодчика в белом с подносами. Один из них сразу же увидел И.О. и тупо остановился посреди комнаты, не зная, что предпринять, но второй, вероятно старший по чину, что-то буркнул первому, и тот мрачно двинулся к И.О. "Шампанское?" - спросил он угрожающе. "Нет, виски!" - ехидно ответил И.О. Ему уже было все равно, схватят ли его сейчас, или после вечеринки, - главное, что рядом с ним была красотка на пять баллов! "Гольстман, Мишаня, где вы?" - мысленно простонал И.О. и, взглянув восхищенно на улыбающуюся красавицу, захохотал от сознания своего опасного и кратковременного счастья. "Мо-ло-дец! - сказал он мрачному болвану и, взяв с подноса виски, хлопнул его по плечу. - Ты свободен, дружище!" А-а, катись все к чертям, пропади все пропадом! Берите, хватайте, пытайте, высылайте, стреляйте! А я все равно сегодня буду свободен, буду делать все, что захочу! И я плюю на вас, плюю на вас всех, плюю, плюю! Ур-р-р-а-а-а! И нельзя ли пригласить вас на танец, моя прекрасная именинница, моя фантастическая незнакомка, извините, немного пьян, но сегодня и мой праздник, и, клянусь всеми святыми, есть в ваших огромных глазках какой-то очень знакомый блеск, видел я его где-то раньше... Ой, да уж не вчера ли?! Ну-ка, посмотри-ка еще своими прекрасными глазищами... Ах, какие глаза! А губы! Бог мой, какие губы! Да тебе, кажется, тоже понравилось, что я вот так впрыгнул в окошко, а? Но, тсс-с, будем поскромнее, будем восхищаться твоей небесной красотой! И.О. с американским рыканьем стал нашептывать ей комплименты и выложил весь свой запас самых красивых английских слов. Потом они всю ночь танцевали, и тут ему пригодилась практика вечеров и ночей, проведенных в барах Румынии, нет, он в грязь лицом не ударил и только один раз остановился как вкопанный, глядя на танцующую Сузи - так звали девушку - более прекрасной танцовщицы он в жизни не видел. Ах, что это было! Это был идеал, это было совершенство это было... пять с половиной... Нет! Это были шесть баллов!!! И вот с этим-то идеалом у И.О. установилась тонкая, нервная связь, и достаточно было ему едва-едва прикоснуться к ее пальцам, как обоим становилось ясно, что они уже вовлечены в тайный чувственный заговор и что этот заговор рано или поздно раскроется, как бы они его не скрывали. И уже через час она смотрела на него нежно и страстно, не отрывая глаз, держа его руку в своей, перебирая пальцами, находя самые чувствительные места. Они все время были вместе, и толстый бразилец - посол и ее дядя - раза два подмигнул ему ободряюще, и в его подмигивании была какая-то милая и откровенная непристойность, так свойственная южанам. Часа в три ночи вся компания отправилась в гостиницу "Метрополь", в валютную чайную слушать балалаечников, где уже были накрыты столы и ждали крепкие, скуластые ребята, одетые в русские рубахи и красные сапожки, - и таким образом был решен вопрос о безопасном выходе И.О. из здания посольства. И ехали они вместе в посольском "мерседесе", и в чайной сидели рядом. И.О. галантно за ней ухаживал, и опять танцевали, и снова пили, а под утро она пригласила его поехать завтра с ними в Загорск, и они договорились, где встретиться. И.О. был на верху блаженства и раза два показал язык какому-то нерасторопному оперативнику, слишком явно прислушивавшемуся к их разговору. На вопрос И.О., кто ее родители, Сузи ответила, что ее отец - Лопес Домингес и еще какой-то там Альварес, бразильский миллионер и министр какой-то очень важной отрасли, что в данный момент он находится на лечении где-то на берегу Средиземного моря. Уже в машине, когда они отвозили И.О. к Мишане, Сузи его поцеловала, и как! - у И.О. дух захватило, - и еще раз напомнила о завтрашней поездке и просила ее не обманывать.

И опять для И.О. наступила красивая жизнь. Сузи, прекрасная, образованная, капризная, избалованная вниманием, единственная дочь миллионера и министра, племянница бразильского посла в СССР, по уши влюбилась в нищего, неустроенного, безработного И.О.

Что делать! Есть для иностранцев какая-то притягательная сила в советских полуинтеллектуалах - нелепые, отчаянные, нервные, но зато такие энергичные, веселые и независимые, так безнадежно свыкшиеся со своим положением, что, отказавшись от настоящего и будущего, с королевской щедростью могут с первым встречным поделиться всем, что у них есть, и, что еще более ценно, - всем последним или единственным - сигаретой, рубашкой, рублем, любовницей или раскладушкой. Конечно же, там, у них, тоже есть подобные типы, но в русских людях, находящихся вне общества или стоящих на грани и готовых вывалиться за его пределы, они всегда замечают необыкновенные способности и таланты, которые могли бы проявиться с неожиданной яркостью, если бы не десятки и сотни досаднейших причин, без которых, впрочем, не было бы и самих этих уникальных талантов. Как часто наши художники и изобретатели, артисты и ученые слышат от этих пришельцев из неведомых стран горькие слова: "Э-э, вот если бы вы были у нас!" И находит после этих слов тоскливое безразличие, и сверлит мозги безнадежно ясная мысль, что никогда уже не выбраться из этой привычной и родной ямы с дерьмом, так и придется в ней подыхать.

Итак, для И.О. снова началась прекрасная жизнь, этакий искрящийся пунш, коктейль из самых вкусных напитков, и только маленький, звенящий кусочек льда напоминал ему о возмездии. "Ох, - говорил он себе, видя, как насмешливо и спокойно наблюдают за ним из-за стоек бара и с соседних столиков, или оглядываясь из посольского "мерседеса", ставшего для него привычным, на черную "Волгу", неотступно следовавшую за ними, куда бы они не направлялись, - ох, допрыгаешься, И.О., доиграешься, пора кончать эту комедию, не то упекут тебя черт знает куда, и будет Бразилия тебе только сниться... Ах, если бы победить!"

И.О. даже не задумывался, любит ли он Сузи, - так как все его существо было поглощено борьбой, в которой пока никто из его знакомых не побеждал, но сам он где-то в глубине души надеялся оказаться первым победителем. "А вдруг? - думал он. - Вдруг повезет?!" А что до любви, так пять баллов говорили сами за себя - стоило ему только взглянуть на Сузи, как он застывал на месте, любуясь ею с какой-то жгучей, восторженной гордостью: "Знал ли ты, щенок азиатский, что в твоей гнусной и нелепой жизни появится такая богиня?"

Сузи тоже боролась, как могла: через неделю она была влюблена в него по уши, и это придавало ему силы. Ни часу она не могла прожить без него, таскала его за собой всюду, делала щедрые подарки и каждое утро, заезжая за ним к Мишане, прыгала от радости и висла у него на шее, привлекая внимание прохожих и умирающих от любопытства соседей по дому. Вся Москва уже знала, что у И.О. роман с племянницей бразильского посла, необыкновенной красавицей. Одни скрипели зубами от зависти и злобно шипели, другие восторженно восклицали: "Какая чудесная пара!" И вскоре пошли разговоры о женитьбе, а в Бразилии началась настоящая паника - полетели с американского континента тетушки и дядюшки, чтобы только взглянуть на русского монстра, в чьи лапы попала их божественная Сузи. И всем И.О. при встрече нравился, все были им очарованы, и паника от этого только росла.

Но опять - увы, увы! - на пути у влюбленных встал один из самых насущных вопросов нашей действительности: где? Где он мог, говоря высоким языком, разделить с ней ложе, поскольку одними поцелуями, хоть и пятибалльными, сыт не будешь: попробуй-ка, утоли жажду морской водой! А ведь прекрасная, ухоженная Сузи - это не Сонька с Фурманного, ее в подъезд или на чердак не потащишь! К Мишаниной тетке, как назло, приехали родственники, Гольстманова бабка заболела, остальные "конторские" были в таком же положении, что И.О., а снять квартиру оказалось просто невозможно, хотя этим занималась вся "контора". Для начала с помощью Сузи решили купить тетке и всем родственникам билеты в Большой театр на "Щелкунчика" и на это время остаться у Мишани. Мишаня на случай слежки придумал планчик: Сузи подъедет к театру, отпустит "мерседес" и пройдет внутрь (на нее тоже должен быть куплен билет), побудет там до начала, а потом выйдет и сядет в такси к И.О.

Сузи провела операцию, как прирожденная шпионка, а в машине неожиданно для обомлевшего И.О., дрожа и краснея, заговорила о женитьбе и потом со слезами счастья расписала их будущую жизнь в необыкновенной квартире, обставленной старинной мебелью, и, наконец, - подумать только! - она даже объявила о своем решении перебраться из своей Бразилии в Советский Союз! "Ах ты, мое золото! Я боюсь, что ты здесь или свихнешься, или выбросишься из окна!" - отвечал счастливый И.О., вспомнив два жутковатых случая, в одном из которых жена советского дипломата, прожившая в ФРГ пять лет, сошла с ума через неделю после возвращения на родину ("Психика села", - сказал про нее Мишаня), а в другом - девушка, проработавшая в Швеции в нашем "Аэрофлоте" и каким-то образом там провинившаяся, была выслана в Москву и на третий день выбросилась из окна пятнадцатого этажа своего нового офиса на Калининском проспекте. "Это своего рода кессонная болезнь, - объяснил в заключение И.О. пораженной Сузи, не привыкшей к такого рода историям, - разница давлений и прочее. Надо посоветовать властям пропускать возвращающихся с Запада через какие-нибудь промежуточные страны победнее - Румынию, например, Польшу или, на худой конец, через наши прибалтийские республики".

В это самое время И.О. оглянулся назад и почувствовал знакомую ноющую, сосущую боль под ложечкой, хватанул ртом воздух, точно рыба, выброшенная на берег, и уныло присвистнул: за ним ехала черная "Волга", набитая до отвращения знакомыми мордами - тупыми и целеустремленными, - за ним был "хвост", и уйти от него было невозможно. "Ах, чтоб тебя..." - чертыхался И.О. и чуть не плакал от обиды и отчаяния. И сейчас его не пугали просто неприятности по службе, возможное отсутствие самой службы или даже административные санкции - все это было ему уже безразлично, - но впервые он осознал одну поразительную вещь, которая была пострашнее многого другого: где-то там на них тратятся деньги! Кто-то там о них непрестанно думает, пишет отчеты, снаряжает за ними машины, шоферы получают путевки, кто-то в них расписывается; людям, ну, хотя бы вот этим, в машине, платят зарплату, да еще бензин, да амортизация машин, да мало ли чего еще! - словом, если на них тратятся деньги, если из-за них двоих там ведется какая-нибудь бухгалтерия, значит, дело худо - значит, им все равно понадобится какая-нибудь бумажка, или еще черт знает что, что могло бы закрыть это дело и списать потраченную на них сумму. В общем, в лепешку разобьются, но сделают по-своему, и будет в конце концов у них эта самая бумажка. А в день получки у кассы будут вспоминать свою последнюю жертву и злорадно потирать руки: "Ишь, чего захотел - жениться на иностранке, да еще на богатой и красивой! Нет уж, дудки!" И.О. чуть не завыл от досады. "Ну, что же ты плетешься?! - воскликнул он, обращаясь к водителю. - Нельзя ли поскорей?" Но водитель, вместо того чтобы прибавить скорость, нажал на тормоза и осклабился в зеркале, глянув на И.О. нагло и спокойно одним глазом: "Убежать хочешь? Да куда ты денешься?!" - так что И.О. даже всхлипнул от неожиданности - вот те на! - и "шеф" оттуда! Как он его пропустил? проглядел? ведь на лбу же написано - оттуда! Ах, чтоб тебя! Увлекся "операцией", как мальчишка, не разглядел скулы, точно щипцы для гигантских орехов, и лоб - наковальню (молотком бы!), и глаза, и уши, и шею... Потерял бдительность. "От вас не убежишь... - в отчаянии выдохнул И.О. и махнул на все рукой, - а, будь что будет!" В это время они выезжали с Чернышевского на Садовое кольцо. Сузи, свернувшись калачиком, отдыхала у него на коленях, "шеф" косил глазом в зеркало, И.О. с тоской и ненавистью поглядывал назад на черную "Волгу" и иногда помахивал им носовым платочком, - словом, кавалькада благополучно двигалась по направлению к Басманной и наконец остановилась у Мишиного подъезда.

И сколько же было разговоров на следующий день! Соседи гудели: в девяносто второй шпиона поймали! Оказывается, "ребята" очень хотели каким-нибудь образом заглянуть в окна Мишаниной квартиры и лезли ко всем соседям, окна которых во дворе дома были напротив, а Мишаня взахлеб рассказывал, как отгонял от дверей неуемных агентов: "Три раза выходил на лестничную площадку! Стоят, как бараны, глаза вылупили и каждый раз тупо спрашивают: "А где девяносто третья квартира?" - "А кто вам там нужен?" спрашиваю. А им на этот счет никаких указаний не давалось - поймал их врасплох. Но один - до чего смышленый! - покраснел, поднатужился и как выпалит: "Ивановы!" И все за ним: "Да, да, Ивановы!" - обрадовались, довольные стоят. "Странно, - говорю я, - в девяносто третьей одни Рабиновичи живут, а Ивановых там никогда не было". - "Нет, - говорят, - нам именно Ивановы нужны, из девяносто третьей квартиры". Тут уж их не собьешь - раз выбрали Иванова, так их хоть пытай, а уж своего Иванова будут держаться до посинения".

И лишь один И.О. молчал, несколько дней ходил сомнамбулой, обалдевший, счастливый, отрешенный и все старался восстановить каждую секунду их встречи, пронесшейся так мгновенно, что иногда И.О., встряхивая головой, задавал себе вслух вопрос: "Да было ли все это на самом деле?" И, почувствовав спазмы и дрожь в сердце от одного сладчайшего воспоминания, осознавал, что все было: и видавшая виды теткина кровать с чистой, накрахмаленной простыней, добытой по такому исключительному случаю Мишаней, и на ней - неописуемое тело Совершенной Женщины! Да разве можно рассказать о ее животе? О прожилках, голубеньких и еле видных на груди и шее? О сумасшедшей талии? О прохладной спине? О коже? А ее грудь? Бедра? И, наконец, ее сказочная, божественная, как у Венеры Каллипиги... Увы, до чего же скуден наш язык! Разве найдутся слова, соизмеримые с неистовым восторгом от запаха твоей любимой, со взрывами сполохов в глазах, дрожью внутри и непреодолимой тягой навсегда погрузиться в сладость бездонного омута (уж не идеальный ли это путь назад, в небытие?)... Ах, жизнь, будь благословенна за все твои щедрые дары, и да не оскудеет твоя кладовая!