Лучшая фантастика XXI века (сборник)
Шрифт:
Абдул Карим думает, что если ему удастся справиться с первыми двумя стадиями Адамара, возможно, Аллах вознаградит его озарением. А может, и нет. Когда-то он надеялся стать вторым Рамануджаном; теперь эти надежды умерли. Но ни один истинно Влюбленный не уйдет от порога дома Возлюбленной, даже зная, что его не впустят.
«Что меня действительно тревожит, – делится он с Гангадхаром во время одной дискуссии, – что меня всегда тревожило, так это теорема Гёделя о неполноте. Согласно Гёделю, в математике должны существовать утверждения, которые нельзя доказать. Он показал, что одно из таких утверждений – континуум-гипотеза Кантора. Бедный Кантор, он лишился ума,
Это очень его беспокоит. Он сидит над доказательством теоремы Гёделя, пытаясь понять его, пытаясь найти обходной путь. Гангадхар подбадривает друга: «Знаешь, в старых легендах великое сокровище обязательно охраняет чудовище соответствующей величины. Может, теорема Гёделя – это джинн, охраняющий истину, которую ты ищешь. Может, вместо того чтобы убивать его, тебе следует с ним, ну, подружиться…»
Благодаря своим занятиям, благодаря беседам с Ган-гадхаром Абдул Карим вновь начинает считать Архимеда, Аль-Хорезми, Хайяма, Арьябхату, Бхаскару, Римана, Кантора, Гаусса, Рамануджана, Харди своими подлинными друзьями.
Они учителя, а он – их скромный студент, ученик, поднимающийся на гору по их следам. Подъем дается нелегко. В конце концов, Абдул Карим стареет. Он предается мечтам о математике, приходя в себя лишь для того, чтобы позаботиться о матери, которая становится все слабее.
Некоторое время спустя даже Гангадхар делает ему выговор:
«Человек не может жить с такой одержимостью. Ты хочешь пойти по дорожке Кантора и Гёделя? Береги свой разум, друг мой. У тебя есть долг перед матерью и перед обществом».
Гангадхар не понимает. Разум Абдула Карима поет вместе с математикой.
Предел функции f(N) при N, стремящемся к бесконечности…
Сколько раз он задавал себе вопросы, начинающиеся с этих слов. Функция f(N) может быть функцией распределения простых чисел, или числом матрешек материи, или границей Вселенной. Она может быть абстрактной, как параметр в математическом пространстве, или земной, как ветвление морщинок на лице его матери, которая дряхлеет под деревьями личи на мощеном дворе. Дряхлеет, но не умирает, словно живая апория Зенона.
Он любит свою мать, как любит дерево личи: за то, что она существует, что сделала его тем, кто он есть, что дала ему приют и заботу.
Предел… при N, стремящемся к бесконечности…
Так начинаются многие теоремы математического анализа. Абдул Карим гадает, что за математика управляет медленной дугой умирания его матери. Что, если жизни не нужны минимальные пороговые условия? Что, если смерть – лишь предел некой функции f(N) при N, стремящемся к бесконечности?
Мир, в котором жизнь человека – лишь пешка,Мир, полный смертопоклонников,Где смерть стоит меньше, чем жизнь…Это не мой мир…Пока Абдул Карим, подобно многим заблуждавшимся дуракам и гениям, балуется математикой бесконечности, мир меняется.
Он смутно осознает, что снаружи что-то происходит – что люди живут и умирают, что случаются политические волнения, что это самое жаркое лето за всю историю, и в северной Индии тысяча
людей погибла от перегрева. Он знает, что Смерть стоит за плечом его матери, выжидая, и делает для нее все, что может. Хотя он не всегда соблюдал пять ежедневных молитв, теперь он исполняет намаз вместе с ней. Она уже начала превращаться в гражданина другого государства – живет обрывками и клочками минувших дней, зовет то Айшу, то давно умершего мужа. Слова утраченной юности слетают с ее дрожащих губ. Приходя в себя, она просит Аллаха забрать ее.Хотя Абдул Карим неусыпно заботится о матери, раз в неделю он с облегчением отправляется сыграть в шахматы и побеседовать с Гангадхаром. Пока его нет, соседская тетушка присматривает за матерью. Вздыхая, он идет по знакомым с детства улицам, его туфли вздымают облачка пыли под древними ямболанами, на которые он лазил мальчишкой. Он здоровается с соседями: старым господином Амином Кханом, который сидит на своей плетеной кровати, сопя над кальяном; близнецами Али, сумасбродными мальчишками, которые гоняют балкой велосипедную покрышку; торговцем Имраном. Немного побаиваясь, переходит оживленную рыночную дорогу, минуя выцветшие тенты Муншилаля и сыновей, минуя стоянку рикш, и сворачивает на тихую улочку, затененную палисандрами. Гангадхар живет в скромном белом бунгало, посеревшем от бесчисленных муссонов. Деревянная калитка в стене привычно скрипит, приветствуя Абдула Карима.
Но приходит день, когда в доме Гангадхара не играют в шахматы.
Мальчик-слуга – не Гангадхар – проводит Абдула Карима в знакомую комнату. Усаживаясь в привычное кресло, он замечает, что шахматная доска убрана. Из внутренних комнат доносится шум: женские голоса, скрип тяжелых предметов, которые волокут по полу.
Пожилой мужчина входит в комнату и при виде Абдула Карима останавливается. Он кажется смутно знакомым; наконец Абдул припоминает, что это какой-то родственник жены Гангадхара, возможно, дядя, который живет на той стороне города. Они пару раз встречались на семейных торжествах.
– Что ты здесь делаешь? – спрашивает мужчина без привычной вежливости. Он сед, но крепко сложен.
Озадаченный и немного оскорбленный, Абдул Карим говорит:
– Я пришел сыграть в шахматы с Гангадхаром. Его нет дома?
– Сегодня шахмат не будет. Тебе что, мало вреда, который вы причинили? Ты явился издеваться над нашей скорбью? Так вот что я скажу тебе…
– Что случилось? – Возмущение Абдула Карима смыто волной мрачного предчувствия. – О чем вы говорите? С Гангадхаром все в порядке?
– На случай, если ты не знаешь, – отвечает старик насмешливо, – вчера вечером твои люди сожгли автобус на дороге в Пахарию. В нем было десять человек, все индусы, они возвращались из храма с семейной церемонии. Все погибли ужасной смертью. Говорят, это сделали твои люди. Не позволили выбраться из автобуса даже маленьким детям. Теперь весь город бурлит. Кто знает, что может произойти? Мы с Гангадхаром увозим его семью в более безопасный район.
Глаза Абдула Карима широко распахнуты от ужаса. Он не может найти слов.
– Сотни лет мы, индусы, терпели вас. Хотя мусульмане на протяжении веков грабили нас и убивали, мы позволяли вам строить свои мечети и поклоняться своему богу. И вот как вы нас отблагодарили!
В мгновение ока Абдул Карим стал одним из «твоих людей». Он хочет сказать, что не имеет никакого отношения к гибели тех индусов в автобусе. Не он поджег его! Но слов нет.
– Можете себе представить, господин учитель? Можете представить пламя? Их крики? Эти люди никогда не попадут домой…