Лучшая зарубежная научная фантастика: После Апокалипсиса
Шрифт:
Парень нахмурился.
– Менять людям жизнь? Зачем это нужно?
– Жизнь и так постоянно меняется, хотим мы того или нет, – возразил Кит. – Вало Паромщик, ты же толковый парень. С людьми умеешь ладить, схватываешь на лету. Если захочешь, я сам возьмусь тебя обучить или направлю в Атиар, в университет.
– Вало Строитель… – протянул парень раздумчиво, а потом коротко ответил: – Нет.
Но с того дня он постоянно появлялся на участке – когда не водил паром и не мастерил лодки. Кит знал: если вопрос прозвучит снова, ответ будет уже другим.
Чтобы невидимое вышло наружу, нужны время,
Между тем пилоны и анкеры росли. Прошла зима, потом лето и вторая зима. Не обходилось без несчастных случаев: упавший с высоты рабочий сломал руку, еще двое повредили ребра. В Правобережном с катков сорвался валун и раздробил пальцы на ноге женщины, пришлось ампутировать стопу. Но мост строился, и даже задержка с углублением котлованов после того памятного взрыва не сказалась на графике. У Кита не возникало проблем ни с казначейством, ни с дорожным ведомством, ни с прочими столичными учреждениями. Другое дело – Трипл, откуда то и дело наведывались зловредные чиновники, но и с ними худо-бедно удавалось договариваться.
Кит очень хорошо понимал, что ему везет.
Беда случилась как раз в тот день, когда Вало наведался на стройку. К началу второй зимы Кит уже три месяца кряду пропадал на правом берегу. Он знал, что такое здешние зимы: хмурые небеса, дожди, временами снегопады. Скоро придется сворачивать самые тяжелые работы и ждать, пока не распогодится. Но тот день, похоже, выдался удачным: каменщики подняли и уложили почти сотню блоков.
Вало только-только вернулся с левого берега, там он три недели строил лодку для Дженны Синерыбицы. Сквозь дождь, такой мелкий, что казался туманом, парень глядел на мостовую башню; за этим занятием и застал его Кит.
– А много ты успел, пока меня не было, – заключил Вало. – Какая теперь высота?
Сколько раз в своей жизни Кит слышал этот вопрос?
– Сто пять футов примерно. Это уже треть.
Вало, улыбаясь, покачал головой.
– До чего же хлипко смотрится. Я помню твои слова: основная нагрузка на пилон – это вертикальное давление. И все равно такое чувство, будто может переломиться пополам.
– Когда узнаешь про висячие мосты побольше, они перестанут… вызывать беспокойство. Поглядим, как продвинулась стройка?
У Вало засияли глаза.
– А можно? Не хотелось бы мешать.
– Я сегодня еще не был наверху, а рабочий день заканчивается… По внешней или по внутренней?
К башне примыкали леса с лестницей. Вало взглянул на них и содрогнулся.
– Лучше по внутренней.
Кит последовал за юношей. Внутри пилона шла винтовая лестница шириной три фута. Пять крутых ступенек, площадка слева, снова марш и поворот, и так, кажется, до бесконечности. Для освещения – ниши над каждой третьей площадкой, но фонарей пока не было, и подниматься приходилось на ощупь.
В башне пахло сыростью и землей, примешивался запашок горелого лампового масла. Кое-кто из рабочих винтовую лестницу недолюбливал, предпочитая забираться и спускаться по лесам; Киту же здесь нравилось. В такие редкие моменты он словно сам становился частицей моста.
Вот
и верх, можно осмотреться. Незаконченные ряды кладки, черный силуэт лебедки на фоне тускнеющего неба. Рабочие, кто еще не ушел домой, разбирали треногу, служившую для подъема блоков. Из колодца торчал шест, с него свисала лампа; позже в эту дыру опустят арматуру и зальют раствор. Архитектор кивнул подчиненным, а Вало подошел к краю и посмотрел вниз.– До чего же красиво, – улыбнулся парень. – И высоко: видно, что делается на каждом дворе… Вон, Тели Плотник свинью коптит.
– Насчет свиньи и без башни понятно, я уже второй день нюхаю, – проворчал Кит.
Вало смешливо фыркнул и спросил:
– А Белый Пик еще не разглядеть отсюда?
– В ясный день виден, – ответил Кит. – Я на него поднимался два раза…
И тут раздался скрежет: клонилось, валилось что-то тяжеленное. А затем вопль.
Кит резко повернулся и увидел лежащую в нескольких шагах женщину, поперек ее груди – бревно от треножника. Лорех Дубилыцица, из местных. Он подбежал, упал рядом на колени.
Мужчина, ее напарник, объяснил:
– Соскользнуло… – И взмолился к пострадавшей: – Лорех, ты только держись!
Но Кит уже понял: ей конец. Раздавлена грудь, плечо вывернуто из сустава, сознания нет, дыхание рваное. В хилом свете фонаря пузырившаяся на губах пена казалась черной.
Кит взял холодеющую женскую руку.
– Лорех, все будет хорошо… Ты поправишься…
Конечно, он лгал. Впрочем, Лорех его и не слышала. Зато слышали остальные.
– Надо Холла позвать, – сказал кто-то из рабочих, и Кит покивал, вспомнив, что это имя местного лекаря.
– И за Обалом тоже сходить бы, – услышал он. – А где ее муж?
Рабочий побежал вниз по лестнице, и вскоре его топот растаял в шорохе усилившегося дождя, в чьем-то плаче и в клокочущем дыхании Лорех.
Кит поднял глаза: хватая ртом воздух, Вало стоял рядом и смотрел на женщину.
– Помоги найти Холла, – попросил архитектор, но юноша не шелохнулся, и пришлось повторить.
Вало ничего не ответил, он еще несколько мгновений стоял и смотрел на Лорех, наконец повернулся и устремился к лестнице. Снизу донеслись крики – это первый посланник оповещал селян о беде.
Последний судорожный вздох – и Лорех умерла.
Кит повел взглядом вокруг. Другую руку покойницы держал мужчина, он прижимался лицом к кисти и безудержно рыдал. Еще двое оставшихся на башне рабочих стояли на коленях у Лорех в ногах. Мужчина и женщина держались бок о бок, но Кит знал, что они не семейная пара.
– Как это случилось?
– Когда оно поехало, я пыталась оттолкнуть. – Женщина прижимала к животу руку, очевидно, даже не понимая, что та сломана. – Но все равно попало.
– Притомилась она, вот и перестала беречься, – добавил мужчина, имея в виду Лорех.
Слова из этих двоих сыпались, как брызги крови из раны. Кит не перебивал. Им сейчас нужно было говорить, и чтобы кто-то слушал. Вот он и слушал, и когда появились другие – вдовец с побелевшими губами и дикими глазами, врачеватель Обал и шестеро рабочих, Кит выслушал их и постепенно вывел из башни, пошел с ними на свет и тепло. Ему уже приходилось терять людей. И раньше бывало ничуть не легче, чем в этот раз.