Лучшая зарубежная научная фантастика: После Апокалипсиса

– А вы не считаете, что нужно вернуть портрет семье, которой он принадлежал?

Старик немного замешкался, лишь на секунду, а затем сказал:

– Считаю. – Он посмотрел через плечо на портрет Джеммы. – Если бы в живых остался хоть один человек, я бы его вернул.

– Вы имеете в виду, что они все умерли? Все до одного?

– Насколько мне известно.

После его слов картина приобрела иное качество. К ее утонченности, красоте, застывшей во времени, прибавилась железная рама смертности. Вся семья погибла. Тёрн встала и подошла поближе, не в силах противиться желанию.

– Бабочки тоже вымерли, – сказала она.

Магист Прегалдин встал позади нее и тоже посмотрел на портрет.

– Да, – подтвердил он. – Бабочки, девочка, семья, мир – все исчезло. И никогда не повторится.

Теперь картина казалась изысканно пронзительной. Лишь она пережила трагедию, чтобы стать доказательством того, что все это когда-то существовало. Тёрн посмотрела на магистра Прегалдина.

– Вы там были?

Он медленно покачал головой.

– Нет. Это случилось до меня. Но я всегда интересовался данным периодом, вот и все.

– Ее звали Джемма, – сказала Тёрн. – Джемма Дивали.

– Откуда ты знаешь?

– В книге прочитала. В глупой книге. Там еще было что-то об абстракции дополнительного слоя и прочей чепухе. А про саму картину больше ничего.

– Я тебе покажу, что там имелось в виду, – сказал магистр. – Встань сюда.

Он поставил ее в четырех футах от картины, затем взял лампу и подсветил сбоку. Когда свет переместился, изображение Джеммы Дивали вдруг исчезло, а вместо него появился абстрактный узор из сцепленных между собой спиралей и кружащихся вертушек, фиолетовых и синих.

Тёрн даже вскрикнула от удивления.

– Как у вас это вышло?

– Благодаря микроскопической структуре крыльев бабочек, – объяснил магистр Прегалдин. – Позже я покажу тебе под увеличительным стеклом. Почти под всеми углами они отражают одну и ту же длину световой волны, но под одним углом – совсем другую. В том и заключалось мастерство художника, чтобы создать оба изображения. Большинство людей думает, что это всего лишь проявление технической виртуозности, без всякого смысла.

Она посмотрела на магистра.

– Но вы так не считаете.

– Нет. Нужно понимать, что искусство виндов заключается в создании тайных посланий, понятийных слоев и загадок, которые необходимо разгадать. Я изучал картину с тех самых пор, как приобрел ее и увидел этот узор. И он выбран не просто так.

Магистр подошел к терминалу и вывел информацию. На дисплее появилось простое алгебраическое уравнение.

– Уравнение решается с помощью любого произвольного числа в значении X. Во второй раз для значения X берется полученный ответ, и уравнение решается опять, и так далее несколько раз. Затем из всех решений выстраиваешь график по осям X и У, и вот что выходит.

Он нажал клавишу, на экране появилась пустая ось координат. Машина принялась решать уравнение, на графике в случайном порядке стали появляться точки. Тёрн нахмурилась, потому что не увидела в них никакого порядка.

– Я ускорю процесс, – сказал магистр Прегалдин. Точки начали появляться быстрее, словно снежинки на окне или песок на полу. – Это все равно что составлять график игры в кости, иногда выпадает удача, иногда результат даже выходит за границы реальности. Всё как в жизни. Первые годы бродишь наугад, родители тянут тебя туда, друзья тянут сюда, все варианты противоречат друг другу, мешают и спорят, пока ты вдруг не начинаешь слышать свое сердце. И тогда появляется определенный узор.

Точки на экране начали возникать кучно, и теперь Тёрн увидела смутные очертания спиралей. Чем больше появлялось точек в случайных местах на графике, чем четче проступал узор.

Магистр Прегалдин сказал:

– По мере того как проявляется узор, ты начинаешь видеть, что все эти отдельные точки – составляющие чего-то прекрасного: снежинок, спиралей или концентрических кругов. Так же происходит и с узором в нашей жизни: он не сразу проявляется в нужном порядке, поначалу нам не хватает информации, чтобы увидеть красоту. Наш путь определен невидимым произведением искусства, созданием целой жизни событий.

– Вы имеете в виду судьбу?

– Вот в чем вопрос, – мрачно кивнул учитель, глядя на экран. Из-за бликов лицо его казалось плоским и таинственным. – Существовал ли этот узор до нас? Предопределено ли уравнение, лежащее в основе нашей жизни, или оно создается в результате нашего случайного выбора значения X? На данный вопрос ответить я не могу.

Узор на экране стал очевидным, он был таким же, как и тот, что скрывался за портретом. Тёрн сравнивала их между собой.

– А как узор связан с Джеммой?

– Еще один хороший вопрос, – задумчиво сказал магистр Прегалдин. – Не знаю. Возможно, это послание ей от художника или предсказание, которое так и не сбылось, потому что она погибла прежде, чем смогла определить свой узор жизни.

Тёрн молчала, думая о девушке на портрете.

– Она погибла во время голоцида?

– Да.

– Вы ее знали?

– Я же сказал, меня там не было.

Тёрн ни на секунду ему не поверила. Он точно там был, теперь она знала это наверняка. Не только был там, но все еще находится там и навсегда там останется.

* * *

Через несколько дней Тёрн вышла на улицу, чтобы пойти на уроки, и сразу же поняла: что-то изменилось. Все притихло, в воздухе витало напряженное ожидание. Редкие прохожие бросали растерянные взгляды в сторону города. Она посмотрела на Штопор, огромную спираль из черного металла, устремившуюся ввысь, будто он собирался пронзить небо. От него исходил низкий, ритмичный звук. Она увидела знакомую женщину, которая несла в руках многочисленные пакеты с продуктами, словно готовилась к осаде.

– Бик! – крикнула девочка. – Что происходит?

– А ты не слышала?

– Нет.

Не повышая голоса, Бик сказала:

– В прошлую Ноту убили Протектора.

– Ой! А это хорошо или плохо?

Бик пожала плечами.

– Зависит от того, кого они обвинят в убийстве.

Женщина поспешила дальше, а Тёрн стояла, не зная, вернуться ли домой пли пойти предупредить магистра Прегалдина. Звук разрастался, становился все более отчетливым, словно медленная барабанная дробь. Недолго думая Тёрн бросилась вперед.