Лучшая зарубежная научная фантастика: Сумерки богов
Шрифт:
Я поглощал новости, все новости, любые новости, так же естественно и бездумно, как дышал. Я мог взглянуть на дюжину телеэкранов и сказать вам, что происходит на каждом из них, одновременно бросить взгляд на стол, заваленный газетами, и дословно воспроизвести любую статью; засыпая и просыпаясь, я часто оставлял новостные ленты включенными, направляя все события мира внутрь своей крохотной головы. Я прекрасно знал об организованном Соединенными Штатами международном движении за ограничение искусственного интеллекта посредством лицензирования. Причиной являлся страх; неясный тысячелетний христианский ужас перед тем, что творение наших собственных рук восстанет и сделается нашим богом. Искусственные интеллекты, в тысячи, в десятки тысяч, в бесконечное множество раз превосходящие наш человеческий интеллект, что бы это ни значило. Интеллект, если взглянуть на него сверху, все еще терра инкогнита. Тем не менее уже было создано специальное подразделение, полиция Кришны, занятое выслеживанием и уничтожением бродячих ИИ. Имя-то славное, да вот надежда тщетная.
Я понимал, что Авадх с неизбежностью подпишет акт в обмен на режим наибольшего благоприятствования со стороны США. Соседствующий Бхарат никогда на это не согласится, его медиаиндустрия, зависимая от искусственного интеллекта ради успеха «Города и деревни» от Джакарты до Дубая, представляла собой слишком влиятельное лобби. Первая в мире откровенная мылократия. И, предвидел я, первый в мире информационный рай в рамках национального государства. Складывая воедино сообщения, погребенные под новостями бизнеса, я уже видел картину того, как программистские центры и научно–исследовательские учреждения перемещаются в Варанаси. Так что Шив, честолюбивый, сам пробивающий себе дорогу к славе, тогда как я лишь повиновался повелениям своей ДНК, Шив, распространяющий вокруг себя запах ИИ, зачем тебе Бхарат? Будешь ли ты исследователем в области технологий, небесно–синих, как сам господь Кришна [141] , или станешь королем информации, с оравой ИИ, притворяющихся, будто не могут пройти тест Тьюринга [142] ?
141
В живописи Кришна преимущественно изображается с кожей голубого или темно–синего цвета.
142
Тест Тьюринга — тест, предложенный Аланом Тьюрингом для определения, обладает ли машина интеллектом.
— Не то чтобы мы с тобой были не разлей вода, — сказал я ханжески. Большую часть наших жизней нас разделяли двадцать миллионов человек, и все же гнев еще клокотал во мне. Что вызывало во мне столь сильную обиду? Я обладал всеми преимуществами, любовью, благословением, дарами, и все же он стоял в своем дешевом костюме, взятом напрокат, самодовольный и самоуверенный, а я был смешным маленьким господинчиком, мальчиком–мужем, болтающим ногами на позолоченном троне.
— И правда, не были, — поддакнул Шив. Даже в его словах, в его улыбке была аура, была сила; Шив–Превосходящий. Чем он занимается таким, что можно завершить лишь в Варанаси?
Очередь все не кончалась, матери переминались с ноги на ногу в своих неудобных свадебных туфлях. Шив склонил голову, наши взгляды на мгновение пересеклись. В его глазах плескалась чистейшая, неприкрытая ненависть. Потом он смешался с толпой гостей, прихватил бокал шампанского тут, тарелку с канапе там, странное, какое–то особое зло, словно чума во время свадьбы.
Сотрудники обслуживающей фирмы убрали посуду, факелы осветили вытоптанную траву Лоди Гарденс, и пандит связал нас друг с другом [143] в знак свершившегося бракосочетания. Под зарево фейерверков, полыхающих над мавзолеем Мохаммед–Шаха и куполом Бара Гумбад, мы уехали в аэропорт. Мы оставили позади бриллиантовые огни сверкающего Дели и полетели, куда позднее, чем следовало бы таким маленьким детям, сквозь ночь навстречу утру Частный вертолет поднял нас в небо и унес к чайному дому среди прохладных и влажных зеленых холмов. Служащие аккуратно разобрали наш багаж, показали расположение комнат, затененную веранду с видом на потрясающие золотисто–пурпурные утренние Гималаи, спальню с одной огромной кроватью под пологом на четырех столбиках. Потом они испарились в шорохе шелка, и мы остались одни. Вишну и Лакшми, два бога.
143
Брамин связывает концы одежды невесты и жениха в знак нерушимости священного брака.
— Здесь хорошо, правда?
— Отлично. Замечательно. Очень одухотворенно. Да.
— Мне нравятся комнаты. Люблю запах дерева, старого дерева.
— Да, славные. Очень старое дерево.
— Значит, это медовый месяц.
— Да.
— Предполагается, что мы…
— Да. Я знаю. А ты… ты не?..
— Стимуляторы? Нет, никогда.
— О. В общем, у меня в сумке есть кое–что, тебе тоже может пригодиться.
— А ты пробовал?
— Иногда. Когда я чувствую, что становится как–то совсем плохо, ни с того, ни с сего, ничего конкретного, тогда принимаю их.
— Помогает?
— Это немножко похоже на секс при помощи крючка. Чувствуешь, что тебе очень–очень хочется пописать, а на самом деле — вовсе не писать. Честно говоря, не так здорово. Ты пробовала?
— Пальцами? Ну да, всей рукой. Все как у тебя.
— Хочется писать?
— Что–то вроде того. И все сжимается. Во время свинга тоже.
Знаешь, по правде сказать, не уверена, что хочу пробовать то, что у тебя с собой.— И не надо. Мы могли бы… я бы мог…
— Честно говоря, мне так не кажется.
— Как ты думаешь, они будут проверять? Собирать простыни и демонстрировать их всем родственникам?
— А наш физический возраст? Не глупи.
— Это часть контракта.
— Не думаю, что кто–то собирается требовать выполнения договорных обязательств, пока у меня по меньшей мере не начнутся месячные.
— Так ты хочешь чего–нибудь этакого?
— Не особенно.
— Тогда что мы будем делать?
— Красивый вид.
— Там, в ящике стола, есть колода карт.
— Может, потом. Сейчас я бы поспала.
— И я тоже. Насчет постели все в порядке?
— Конечно. Предполагается, что мы спим вместе, верно? Мы же муж и жена.
Мы спали, укрывшись легким шелковым покрывалом, под медленно вращающимся потолочным вентилятором. Свернувшиеся клубками восьмилетки, мы лежали спинами друг к другу, далекие, как Виш и Шив, а потом изобретали карточные игры потрясающей сложности при помощи старых добрых круглых карт Ганджифа [144] на веранде с потрясающим видом на Гималаи. Когда Лакшми тасовала эмиров и визирей, наши взгляды встретились, и мы оба поняли, что все даже не то чтобы окончилось, оно никогда не начиналось. Между нами не было ничего, кроме договорных обязательств. Мы стали заложниками своих ДНК. Я представил себе череду отпрысков, словно жемчужины вереницей выкатывающихся из моего все еще бессильного пениса; этих медленно развивающихся детей, ковыляющих в будущее настолько далекое, что я даже не способен увидеть его пыль на горизонте времени, и далее, и далее, и далее. Я был полон ужаса перед слепой императивностью биологии. Я обладал интеллектом супермена, я забывал только то, что предпочитал забыть, я не болел ни дня в своей жизни, я носил имя бога, но для моего семени все это было ничто, я ничем не отличался от какого–нибудь далита [145] из Молар Бунд. Да, я привилегированный баловень, я худший из циников, но мог ли я стать чем–либо другим? Я был запроектированным снобом.
144
Карты Ганджифа — старинные индийские игральные карты круглой формы.
145
Долиты — неприкасаемые.
Мы просидели свою неделю в чайном доме в зеленых предгорьях Гималаев в Химачал–Прадеш — Лакшми и Вишну. Лакшми запатентовала некоторые из своих замысловатых коллективных карточных игр — мы проверяли игры для многих участников, играя каждый сразу за несколько человек, несложный фокус для брахманов — и заработала кучу денег на лицензиях. Там было ослепительно красиво, горы, далекие и безмятежные, как каменные Будды, по ночам время от времени дождь стучал по листьям за нашими окнами, и нам становилось очень, очень грустно, но еще печальнее было думать о том, что нам предстоит сделать по возвращении в Авадх, в горячо любимый Дели. Я принял решение на третий день нашего медового месяца, но лишь оказавшись в лимузине, везущем нас к Рамачандра Тауэр, где нам выделили апартаменты, достойные богов, этажом ниже жилища моей матушки, я набрал номер телефона очень специфического, очень деликатного доктора.
ДВЕ ПОСТОРОННИЕ ЧАСТИ МЕНЯ
— Оба? — спросил ньют. Он приподнял бы бровь, будь у него хоть какие-нибудь волосы на выбритой голове, чтобы было что поднимать.
— История умалчивает про полуевнухов, — ответил я.
Никто, увы, и никогда не перескажет подобных бесед. Полунамеки, обмен шутками, выразительные взгляды — все это часть истории, а не реальной жизни. Но я рассказываю вам историю, мою историю, которая куда больше, чем история реальная или даже воспоминание. Ибо если я могу по своему выбору забывать, то и запоминать могу так же и превратить то, что выбрал, в воспоминание. Так что если я хочу, чтобы хирургический кабинет для ньютов был на самом верху скрипучей винтовой лестницы, а на каждом этаже на вас таращились глаза подозрительных и враждебных обитателей Старого Дели, если я решил запомнить это так, это будет так. Точно так же, если я предпочитаю помнить, что этот кабинет был похож на склеп, с причудливыми хирургическими инструментами и изображениями успешно изуродованных органов, словно сошедшими с рисунков из гималайского буддизма про ад и демонов, то так оно навсегда и будет. Быть может, для вас это не так странно, как для меня. Я лучше кого–либо знаю, как обманчива внешность, но вы выглядите достаточно молодыми, чтобы расти в мире с удобной глобальной памятью, где каждый вздох и каждый взгляд кишат дэвами, непрерывно пишущими и переписывающими физическую реальность. И если дэвы решат переписать эту память, кто скажет, что все было не так?
Но небо уже светлеет на востоке, за пылающим столпом йотирлингама, мне нужно идти дальше, а вы еще должны увидеть самое удивительное, на что способны мои кошки. Реальность же такова, что хирургический кабинет доктора Анила располагался в со вкусом отреставрированном особняке среди тесных улочек в тени Красного Форта, неброский, первоклассно оборудованный хирургический кабинет, где вас встречает очаровательная мисс Моди, а сам доктор Анил — доброжелательный профессионал, явно удивленный моей просьбой.