Лучшая зарубежная научная фантастика
Шрифт:
После этого у нас была пара довольно суровых тренировок на симуляторе, но мы неплохо справились. Я чувствовала, что система, мой тайный союзник, дает мне понять — я могу доверять своей девочке.
Ни на что не реагировавшая женщина-зомби наконец пришла в себя и оказалась японкой крайне традиционного склада (до сих пор мы знали о ней только то, что она выглядит как японка). Она с трудом говорила по-английски, но сумела быстро убедить нас завести кучу изысканных ритуалов. Что бы вы ни делали, это должно быть сделано строгоопределенным образом. Сам по себе процесс усаживания на стул в комнате отдыха превращался в целую чайную церемонию. Это очень успокаивало.
Энджи сказала мне: «Странное еще не значит неправильное, Руфь».
Ко мне в каюту как-то зашла Микал, иранка.
Женщина в хиджабе в ужасе цеплялась за меня, я тоже ухватилась за нее изо всех сил.
— С тобой то же самое? — бормотали мы в унисон. — С тобой то же самое?..
— Никому об этом не рассказывай, — велела я, как только мы решились отпустить друг друга.
Карпазян оказался прав, отсрочка приговора истекала, и это обстоятельство было страшнее всех призраков вместе взятых. Мы жили под дамокловым мечом, считая минуты.
H 15705, N 310, O 6500, C 2250, Ca 63, P 48, K 15, S 15, Na 10, Cl 6, Mg 3, Fe 1,
Этой химической формулой описывается весь человек, со всеми его тайнами и мечтами. Крошечные, незаметные различия в расположении элементов строго индивидуальны. Процесс Буонаротти трансформирует эту тонкую сущность в некий необъяснимый алгоритм, в поток чистой информации…
— У нас с собой будут только те вещи, что нам удалось получить, — сказала я. — И нет причин, почему нам нельзя есть мясо и овощи, раз уж наши тела станут родственны планете.
— Мы можем материализоваться в тысячах миль друг от друга, — предположила Хильда.
— Китти говорит, что аппараты Буонаротти этого не допускают.
Китти по кличке «Флик» рассказала нам, кто она такая. Я-то всегда это знала, но помалкивала. Она была нейробиохимиком очень высокой квалификации. Попробуйте с трех раз догадаться о ее криминальной специализации. Мне приходилось преодолевать непроизвольное отвращение, которое она у меня вызывала, я слишком хорошо представляла, к чему приводит применение тяжелых наркотиков. Они с Ахмедом знали о процессе Буонаротти больше, чем все остальные, вместе взятые. Ахмед после своего первого и последнего высказывания вообще отказывался разговаривать на эту тему, Китти же сообщила нам кое-какую информацию. По ее словам выходило, что группы, подобные нашей, будут «приземляться» кучно, в одном районе, поскольку между их членами вырабатываются прочные психические связи.
Мы были в каюте у Хильды. Она лежала на мне — одна из немногих удобных позиций на этой узкой койке. Шла шестая «ночь», а может, седьмая. Улыбаясь, она погладила меня по носу.
— О да, капитан. Это очень способствует поднятию боевого духа. Но на самом-то деле ты же не знаешь.
— Я знаю, что снаружи холодно, а здесь тепло.
Я подвинула ее так, что мы оказались лицом к лицу, и занялась с ней любовью. Глаза я закрыла и вся отдалась во власть чувств. Внутренним зрением я видела разноцветные звезды, ощущение висящего над головой дамоклова меча усиливалось, и во тьме разрастались неведомые мне прежде страхи. Что с ней не так, что это за неизлечимый генетический сбой? За что ее приговорили? Она до сих пор страдала амнезией; что за кошмар она никак не решается вспомнить? О, станешь ты змеей или волчицей в моих объятьях… [83]
В памяти возникли слова из старой песни, потому что я боялась ее, и глаза были закрыты, чтобы не видеть, кого же я прижимаю к себе…83
По всей видимости, имеет место отсылка к древнегреческому мифу о Пелее и Фетиде, согласно которому нереида Фетида, не желая отдаваться Пелею, пыталась вырваться из его объятий, превращаясь в различных животных, птиц и даже деревья.
Ее кожа изменилась. Грубая, косматая шерсть лезла мне в нос, мешая дышать. Ощущение снова сменилось. Теперь она стала скользкой, чешуйчатой и сухой. Я подскочила и отпрянула от нее. Ударила по выключателю, врубая свет. И уставилась на нее, не веря своим глазам.
О Боже!
— Я сплю? — прохрипела я. — Или у меня галлюцинации?
Покрытая шерстью и чешуей невообразимая, гротескная тварь покачала головой и плавно перетекла в форму человеческого существа — девушки в красной ночной рубашке.
— Нет, — сказала Хильда. — Я превратилась в то, о чем ты думала, я потеряла контроль…
Хильда… Нет, это было что-то иное, текучее, как вода.
— Я говорила тебе о генетическом заболевании. Вот так оно и выглядит.
— О Боже, — выдохнула я. — И ты можешь читать мои мысли?
Ее губы сложились в жесткую усмешку. Она была Хильдой, но одновременно и кем-то другим — старше, хладнокровнее, все еще девятнадцатилетней, но с гораздо большим жизненным опытом.
— Запросто, — ответила она. — Теперь мне это ничего не стоит.
Я старалась говорить спокойно.
— Что ты такое? Меняющая… меняющая форму? Или, о Боже, едва могу выговорить — оборотень?
— Не знаю, — сказала эта новая Хильда; в ней все еще проглядывала странная текучесть. — Мои родители тоже не понимали, в чем дело. Но я много размышляла об этом и прочитала кое-какие труды по новой науке. В итоге я пришла к выводу, что произошло то, о чем как-то говорил Коффи, помнишь? При переносе Буонаротти субстанция, которую Карпазян называет душой, распадается на части. В результате появляются чудовища. Только образуются-то они не вблизи тороида, а рождаются на Земле. Правительство пытается их искоренять, и вот перед тобой плод его усилий. Руфь, я не собиралась тебя дурачить. Я пришла в себя только здесь, на станции, не помня ничего. И я любила тебя…
Я чувствовала непреодолимое желание схватить свои вещи убежать.
— Ты ничего мне не говорила.
— Так я же не знала!Я нашла эти рубашки, поняла, что это очень странно, делала попытки поговорить с тобой, но даже тогда я ничего не знала. Память вернулась только сейчас.
— Зачем они послали тебя сюда? Почему просто не убили?
— Думаю, они боялись. — Хильда рассмеялась, но ее смех тут же перешел в слезы. — Не знали, как я себя поведу и что сделаю, когда меня будут пытаться прикончить. Так что они сочли за лучшее отослать меня подальше, очень-очень далеко. Ведь что получается? Мы же мертвы, Руфь. Ты мертва, я мертва, а все остальное — сказки. Какое теперь имеет значение, что я — нечто запрещенное? Нечто, чему не следовало и появляться на свет?
«Запрещенная, запрещенная…»
Я протянула к ней руки, я тоже плакала.
«Обними меня как можно крепче». Все вокруг разваливается, плоть и кости, керамика, что подается, как мягкий металл, гладкость атласа, все исчезает…
Как будто бы никогда и не существовало.
Прямиком, значит, на ориентацию. Здесь не было конвойных, только визуализированные программы тюремной компьютерной системы «Сковородной Ручки». Тем не менее мы покорно шли по коридору с тусклыми зеленоватыми стенами, ведущему в камеру переноса. Всего нас было порядка ста человек. Мы легли в капсулы, похожие на гробы. Мы не уносили с собой в мир иной ничего, кроме образов немногих разрешенных нам предметов, накрепко запечатленных у нас в мозгах. Я находилась в полном сознании. Ну и где тут ориентация?Задвинулась крышка, и я внезапно поняла, что никакой отсрочки приговора не предусмотрено, что он уже исполняется. Конец.