Лучше бы я остался дома

– Все равно. О чем хотите.

– Тогда поговорим о тебе. Ты меня не забудешь, когда станешь звездой?

– Разумеется нет, – сказал я.

– Все женщины Америки будут лежать у твоих ног…

– Это еще не довод, чтобы забывать друзей.

– А что ты сделаешь прежде всего, когда станешь звездой?

– Поеду домой.

– Я не это имела в виду. Домой ты можешь поехать когда угодно.

– Как раз нет, – хмыкнул я. – Именно это я не могу. Когда я уезжал, друзья смеялись надо мной. Так что снова там появиться я могу только тогда, когда стану звездой первой величины.

– Но твоя девушка в тебя все-таки верит, да?

– У меня нет никакой девушки.

– У тебя нет девушки?

– Нет.

– А та, что с тобой живет?

– Мона? Она не моя девушка. Скорее, вроде сестры…

– Или вроде мамочки, да?

– Что-то вроде, – согласился я.

Она поднесла к моим губам свой бокал, и я отхлебнул виски с содовой.

– Сколько тебе лет?

– Двадцать три.

– Но ты парень хоть куда для своих двадцати трех.

– Это потому, что я в основном жил на ферме. Человек должен быть сильным, если хочет быть фермером.

Мы помолчали.

– Тебе уже говорили, что ты красив? – спросила она.

– Нет, – ответил я и почувствовал, как загорелось лицо.

– Тогда я тебе это говорю. Ты самый красивый парень, какого я видела.

Я смотрел в окно.

Она поставила бокал на поднос, наклонилась ко мне и прижалась всем телом.

– А я с ума по тебе схожу, – прошептала она. – Даже голова кружится.

Прежде чем я мог что-то сказать или сделать, она сжала мою голову в ладонях и принялась целовать мне лицо, и глаза, и покусывать за ухо. Наконец я отодвинул ее и встал. Она снова потянула меня к себе на кровать.

– Прошу тебя, прошу… – шептала она. – Я тебе нисколько не нравлюсь?

– Вы же знаете, что да. Вы мне очень нравитесь. Почему бы вам мне не нравиться? Вы были ко мне так добры…

– Целуй меня, – шептала она, – ласкай меня. Ударь меня. Делай со мной, что хочешь.

Я поцеловал ее в губы.

– Не так, – шепнула она. – Не так. Вот как…

Снова схватив мою голову ладонями, она как безумная принялась целовать мое лицо и кусать подбородок. Я положил руки ей на плечи, но на этот раз не оттолкнул, только держал на дистанции. Я ощутил, какая дряблая у нее кожа, одни морщины. Мне от этого едва не стало дурно. Она была старше моей матери.

Не переставая целовать меня, она расстегнула мою рубашку и стала целовать грудь. Потом вдруг остановилась и взглянула на меня. Ее подбородок трясся, нижняя губа была закушена. В жизни не видел ничего подобного.

«Надо убираться отсюда», – сказал я себе.

И вдруг она замахнулась и со всей силы влепила мне пощечину. Я вскочил с кровати.

– Будь вы мужчиной, я дал бы вам в морду, – сказал я.

Она тоже вскочила, уперев руки в бока и выпятив подбородок.

– Ну, что же ты? Ударь меня! Ну ударь, ударь! – хрипела она.

– Я не буду вас бить, – сказал я. – Просто ухожу.

– Ну беги, беги домой, мерзкое ничтожество, проклятый фермерский ублюдок, деревенщина из Богом забытого захолустья, негодяй, мерзавец…

Я оставил ее стоять там. А когда уходил, она все еще меня проклинала.

9

Наутро шел дождь. Я проснулся, но когда увидел, как льет, повернулся на другой бок и снова заснул, в постели мне было очень хорошо. Когда же я очнулся, у кровати стоял какой-то тип и пялился на меня. Совершенно незнакомый. Ему могло быть лет этак тридцать пять, костюм весь мятый, словно он в нем спал, и несло от него перегаром.

– Вы кто? – вдруг спросил он.

– Это вы кто? – задал я ему тот же вопрос, сел, отбросил одеяло и стал застегивать пижаму.

– Вы тут живете? – продолжал он.

– Ну разумеется, я здесь живу.

Он помрачнел и осмотрелся.

– Чья это квартира? Мы, вообще, в Голливуде?

– Ну ясно, в Голливуде. – «Наверно, он еще не протрезвел», – подумал я и оглянулся, заперты ли двери, потому что мне пришло в голову, что я мог их не закрыть. Но двери были заперты.

– Вы как сюда попали? – спросил я.

– Я бы тоже, черт возьми, хотел это знать, – покачал он головой. – Я только знаю, что спал там, наверху. – Он указал в ту сторону, где была спальня Моны.

Я встал и обулся.

– Надеюсь, я не занял ваше место, – сказал он.

– Это не мое место.

Усевшись в кресло, он закурил.

– Кто-то должен был меня сюда привести, – размышлял он вслух. – Может, я и вспомню…

Я стоял и прикидывал, не стоит ли его вышвырнуть, но тут мне пришло в голову, что нужно подождать, что скажет Мона. «Если он с ней спал, она должна его знать», – подумал я. Поднявшись наверх, я заглянул в спальню. Моны там не было.

– Вас привела сюда Мона? – спросил я, возвращаясь вниз.

Кажется, он начинал соображать.

– Так здесь живет Мона?

– Конечно.

– Тогда, значит, это была она, – повинился он. – Вчера мы с ней были в одной компании, и я там здорово набрался, – наверно, по мне видно?

– А то нет, – хмыкнул я.

Выкарабкавшись из кресла, он качнулся ко мне с протянутой рукой.

– Я Хилл – Джонни Хилл.

Я тоже подал ему руку.

– Надеюсь, вы не сердитесь, – сказал он.

– Ну что вы.

– Господи, ну я и набрался.

– Садитесь, – посоветовал я. – Не знаю, где может быть Мона. Она не пришла с вами домой?

– Ну, это я вам не скажу, хоть режьте меня. Но, пожалуй, да. Не мог же я случайно сюда добраться, если до того никогда здесь не был. Ведь не мог же я точно угодить туда, где никогда не был, а?

– Ну, это уж нет, – признал я.

– Вы работаете в кино?

– Ну.

– На какой студии?

– Я играю в массовках.

– Ага, – сказал он. И потом: – Где, по-вашему, может быть Мона?

– Не знаю.

– Пусть она мне все объяснит, – сказал он. – Что это за новости – привести меня к себе домой, а самой смыться.

– А вы вообще ничего не помните? Например, легли ли вы с ней в постель?

– Не помню ничего – память как отшибло. Господи, – взмолился он, – вполне возможно, что она и прыгнула со мной в койку! Ну что за мука, если даже это вылетело из головы? Опохмелиться, случайно, нечем?

– К сожалению, нет. Могу сварить кофе, если хотите.

– Правда? Это было бы чудесно.