Лучше не возвращаться

— М-м-м…

— И с чего это он взял, что для совершения убийства кому-то понадобилась стерильность?

— Ты сам мне об этом сказал.

— О чем это ты?

— Чтобы не оставить на теле Скотта ничего, что могло выдать убийцу. Ни волос, ни частичек кожи, ни ворсинок, ничего.

Кен прищурился.

— Ты действительно веришь в это?

— Я не знаю, но могу предположить, что они не обнаружили никаких отпечатков пальцев на степлере и убрали его оттуда.

— Звучит ужасно, — сказал Кен.

— Что еще они спрашивали?

— Они спрашивали, не считаю ли я, что лошадей убивал Скотт.

— М-м-м…

— Что ты хочешь сказать этим своим «м-м-м»? Конечно же, нет. — Кен был возмущен моим мычанием. — Он был братом милосердия.

— И анестезиологом.

— Ты глуп, как и полицейские.

— У Скотта всегда была такая возможность, — резонно заметил я. — Я не говорю, что он убивал, я говорю, что он сумел бы это сделать, и возможность у него была. Так же, как и у тебя.

Он задумался.

— О-ох…

— А может, он узнал, кто их убивал, — предположил я.

Кен сглотнул:

— Я не верил тебе, когда ты предупреждал об опасности. Мне кажется, убивать лошадей — это одно, а убивать людей — совсем другое.

— Если ты имеешь в виду убийство без следов, то это очень опасно.

— Да, конечно.

— Скотт был вторым, кто погиб здесь.

— Вторым? А, еще этот поджигатель?

— Все о нем забыли, — сказал я. — Или, может, о ней.

— О ней?

— А медсестра, которая ушла в гневе?

— Полиция, конечно же, ее проверила.

— Надеюсь, — ответил я. — Как насчет того, чтобы навестить Нэгребба?

Эта идея пришлась Кену явно не по душе:

— Нэгребб — мерзавец, но его сын еще хуже.

— Мне казалось, ты говорил, что у него дочь.

— Правильно. Два сына и дочь. Один из сыновей тоже выступает на лошадях в конкуре, и он самый отпетый ублюдок из всех, кто когда-либо сидел в седле.

— Это уже кое-что, прибавь еще Винна Лиза.

— Так вот кого ты захочешь увидеть в следующий раз!

— Вовсе нет.

— Рад слышать, что ты не потерял остатков разума.

— Ладно, — сказал я, — кто тренировал лошадь Фитцуолтера?

— Он сам. У него есть разрешение.

— Правда? — Я знал, что здесь нет ничего удивительного. Многие владельцы стиплеров тренируют собственных лошадей. — По-моему, ты говорил, что это был жеребчик.

— Да, трехлетний жеребчик. Он выиграл соревнования на слабопересеченной местности еще двухлеткой, и Фитцуолтер купил его, потому что он любит их тренировать на бег с барьерами в три-четыре года, а позже — выставлять в этих состязаниях.

— Что он из себя представляет?

— Фитцуолтер? Самоуверенный, но не так уж и плох как тренер. Если ты подумываешь навестить его, я мог бы поехать с тобой. Он достойно перенес смерть своей лошади.

— Где он живет?

— Милях в пяти отсюда. Давай позвоним и узнаем, дома ли он.

— Пожалуй.

— Он не перестал обращаться ко мне. То есть его не нужно уговаривать, как остальных. А как тебе удалось так быстро приручить Зои? Она была мягкой, как воск. Смирной, как никогда.

— Сам не знаю. Мне она показалась привлекательной. Вероятно, она это почувствовала.

— Привлекательной!

— В некотором роде.

— Поразительно. Кстати, Фитцуолтер нанял нас по контракту, который все еще действует.

— Прекрасно, значит, ты можешь заглянуть к нему без специального вызова?

Он утвердительно кивнул:

— Я часто заскакиваю к нему, когда проезжаю мимо.

— Тогда давай заскочим вместе.

Кен пролистал маленькую записную книжку, позвонил, получил утвердительный ответ, пересел из моей машины в свою, и мы направились по сельским долинам, а затем вверх по дороге, вьющейся вокруг холма, к серому каменному дому на голой возвышенности. Дом, с виду ничем не примечательный, располагался возле кладбища сломанных автомобилей, где на трех акрах земли в унынии ржавели чьи-то старые мечты.

Мы свернули с дороги на прямую аллею, которая проходила возле дома и упиралась в маленький открытый двор конюшни, образованный старыми сараями, амбаром, парой гаражей и курятником.

— Фитцуолтер торгует металлоломом, — вскользь заметил Кен, когда мы вышли из машин. — В выходные по этой куче старья ползают толпы народа в поисках запчастей, колес, клапанов, сидений, поршней и так далее. Он продает все. Затем он спрессовывает каркасы и отправляет их на переплавку. Зашибает неплохие деньги.

— Странное сочетание — металлолом и лошади, — заметил я.

Кена это позабавило.

— А что бы ты сказал, если бы узнал, что половина парней, которых ты видел в охоте за призами на лошадиных шоу и спортивных играх, получают деньги из подобных источников? Ну, ладно, не половина, но некоторые из них — определенно.

Двери боксов были открыты, и конюхи носились с ведрами — вечерняя уборка шла полным ходом. Фитцуолтер, которого Кен окликнул и представил просто как Фитца, вышел из гаражеподобного стойла и приветствовал нас взмахом руки. Он был одет в латаные вельветовые брюки, засаленные до черноты, большую клетчатую рубашку из грубой шерсти и без куртки, хотя было довольно прохладно. У него были прямые черные волосы и темные глаза. Это был загорелый, худощавый, энергичный мужчина лет под шестьдесят.

— Ты, вероятно, видел его на скачках, — шепотом сказал Кен, когда мы шли по двору к Фитцуолтеру. — Он шьет костюмы на заказ. Выглядит как городской франт.

Сейчас он выглядел скорее как цыган, однако его английский был безукоризненным, а манеры — превосходными. Он извинился за то, что не подал руки, поскольку его руки были измазаны сульфаниламидным порошком, и он небрежно вытер их о брюки. Казалось, он даже рад видеть Кена, а вместе с ним и меня. Он попросил посмотреть сыпь на коленном суставе у кобылы.

Мы вошли в стойло, из которого он только что вышел, где расположились пара огромных гнедых ног и машущий хвост. Вероятно, у нее была голова и передняя половина туловища, но они оказались недоступны глазу. Кен и Фитц беззаботно пробрались боком к таящим в себе угрозу копытам, но я благоразумно остался вне поля их досягаемости. Так как я не мог слышать, о чем совещались профессионалы внутри, я стал наблюдать за тем, что происходит во дворе, слушая позвякивание ведер. Мне все здесь было незнакомо. Память не подавала никаких сигналов.