Лучше умереть!

— Что-то я вас не припомню, — сказала она.

— Это наш новый товарищ, тоже булочник, он тут всех угощает по случаю знакомства, — пояснил Лионец.

Соливо наполнил стакан. И Жанна Фортье чокнулась с негодяем. Потом она выпила чашку кофе с молоком, пожала Овиду руку и ушла.

— Вы, конечно, тоже примете участие в банкете? — поинтересовался Туранжо.

— В честь мамаши Лизон? Да, обязательно. Я уже сдал положенные шесть франков, а на банкете мы по-настоящему отметим наше знакомство, это я вам гарантирую. Наследство получают не для того, чтобы денежки гнили в старом чулке.

— Отлично! Этот парень умеет жить! — воскликнул один из булочников. — Держу пари, на банкете он не даст нам скучать!

— Вы, наверное, всех нас уморите своими шутками, — поддержал его Лионец. — И это будет очень кстати.

— Было бы неплохо, если бы сама мамаша Лизон уморила нас тут шутками, — на ходу бросила Марианна, с подносом сновавшая между столиками, — но вряд ли нам удастся развеселить ее. Мамаша Лизон — милейшая из женщин, но всегда грустна до невозможности. Наверное, у нее какое-то большое несчастье в жизни было…

— Ха! — жизнерадостно воскликнул Овид. — Уж я-то сумею ее развеселить: найду, что шепнуть ей на ушко. А пока пойду искать работу. Повеселиться совсем невредно, но надо и о деле подумать: ведь дядюшкино наследство когда-нибудь да иссякнет.

Он расплатился и ушел.

На следующий день после встречи с Дюшмэном и Аман-дой Этьен Кастель напряженно работал в мастерской. Приближался день рождения Жоржа; верный своему слову, художник работал, чтобы закончить к его двадцатипятилетию обещанную картину. Вместе с ней, согласно последней воле священника деревни Шеври, Этьен Кастель должен был вручить ему письма, до сих пор хранившиеся у него. И ему очень бы хотелось сказать при этом:

— Я знаю, кто на самом деле убил Жюля Лабру.

Несмотря на то, что у него были все основания подозревать Поля Армана, никаких реальных, доказательств он не имел, и поэтому вряд ли мог сказать:

— Вот он, подлинный убийца. Сейчас я сорву с него маску, и вы увидите его настоящее лицо. Перед вами вовсе не Поль Арман, это — Жак Гаро!

Следовательно, нужно было терпеливо дождаться того дня и часа, когда ему удастся поймать Овида Соливо и тот — либо на словах, либо с помощью каких-нибудь документов — раскроет истину.

Увы, ни во вторник, ни в среду Рауль Дюшмэн так и не появился. Вечером художник отправился на улицу Дам и, не застав никого, оставил записку:

« Буду у вас завтра, в четверг, в десять утра. Дождитесь меня; нам непременно нужно поговорить».

Аманда с Раулем вернулись лишь около полуночи. Прочитав записку Этьена, они решили, что художник намерен сообщить какую-то важную новость, и очень обрадовались. Аманде страшно хотелось тоже присутствовать на встрече, но это было совершенно невозможно: хозяйка поручила ей сходить к одной клиентке.

Поэтому утром, наказав Раулю непременно сообщить ей сразу же, если будут какие-то новости, она вышла из дома и села в фиакр.

Овид тоже вышел из дома пораньше, положив в карман привезенный им из Нью-Йорка пузырек канадского «ликерчика» — там оставалось с три четверти. Дойдя до ближайшего телеграфа, он отправил в Курбвуа телеграмму следующего содержания:

« Просьба перенести нашу встречу на завтра, уеду не раньше понедельника.

Овид».

Затем нанял извозчика и вскоре оказался на площади Шатле. Там он зашел в кафе, заказал аперитив и велел принести письменные принадлежности. Изменив почерк, он написал на листе бумаге:

« Парижская полиция старательно, но безуспешно разыскивает женщину по имени Жанна Фортье. приговоренную к пожизненному заключению за поджог, кражу и убийство и сбежавшую из клермонской тюрьмы.

Мы полагаем, что полиции удастся обнаружить сию особу, если два-три агента будут посланы на банкет в честь некоей разносчицы хлеба, называющей себя Лиз Перрен, который состоится сегодня ровно в полдень в винной лавке на улице Сены под названием «Привал булочников».

Они станут свидетелями весьма забавного инцидента, вследствие которого клермонская беглянка вынуждена будет выдать себя».

Вложив в конверт подлый донос, Овид все тем же измененным подчерком написал адрес:

« Господину начальнику полиции, префектура полиции, СРОЧНО».

Выйдя на площадь, он дал сорок су посыльному, приказав доставить письмо по указанному адресу.

Ровно в десять Этьен Кастель явился к Аманде на улице Дам. Дверь ему открыл Рауль Дюшмэн.

— Входите, сударь! — радостно произнес он. — Конечно же, вы пришли сообщить, что обнаружили, где живет Овид Соливо?

— Нет; я, наоборот, хотел узнать, не удалось ли вам напасть на его след?

— Увы, сударь, нет! Целых три дня я ходил за Полем Арманом буквально по пятам, но из дома он выезжал лишь для того, чтобы отправиться в Курбвуа, а из Курбвуа всякий раз прямиком возвращался в свой особняк.

— Значит, ничего! Ничего! Ни единого следа! — в отчаянии произнес Этьен.

— Ровным счетом ничего, и боюсь, что этот Соливо, заметив слежку, испугался и, может быть, уже удрал из Парижа…

— В таком случае, сам дьявол помогает ему! И нет даже никакого способа проверить правильность вашей догадки…

— Пока я вас ждал, мне пришла в голову одна мысль. Я подумал, что можно от его имени послать Полю Арману телеграмму следующего содержания:

« Сегодня вечером, у меня; очень срочно.

Овид».

Получив ее, Поль Арман встревожится и непременно пойдет к нему, и я буду начеку — отправлюсь следом. Как вам моя идея?

— Сама по себе она просто превосходна, но, однако, чревата некоторыми осложнениями и таит в себе определенную опасность.

— А именно?

— Если ваше недавнее предположение относительно того, что Соливо уже сбежал, соответствует истине, Поль Арман догадается, что ему расставили ловушку, насторожится и никуда не пойдет.

— Это так; но он, может быть, и не знает, что сообщника уже нет в Париже. Или вдруг решит, что тот вернулся. В любом случае, стоит попытаться.