Лучшее за год 2006: Научная фантастика, космический боевик, киберпанк
Шрифт:
— Парень, я была там, когда они открыли эту чертову штуковину, — повторяет Ронни и делает еще одну затяжку. У нее дрожит рука, и пепел падает на пластиковый стол. — Я просилась в Турцию, верно, корреспондентом на проклятую войну, но вместо этого получила задание освещать прибытие АйсПИКа. Я вместе со всеми сидела в пресс-центре и смотрела репортаж из карантинного отсека, как вдруг завыли сирены.
— Агентство отрицает твое присутствие, — говорю я как можно спокойнее, и она улыбается своей нервной, хрупкой улыбкой, потом сухо и невесело смеется, и серые струйки дыма тянутся из ее ноздрей.
— Дьявол, я знаю об этом, Дит. Эти мерзавцы все время переписывают историю,
Это был наш последний с Ронни разговор, в последний раз, когда я навещал ее в психиатрической лечебнице Ла Каса. Через две или три недели она повесилась на электрическом проводе. Конечно, я приехал на похороны. Агентство прислало парочку своих людей в черных костюмах с тщательно заготовленными соболезнованиями для родственников, и я слинял еще до окончания скорбных речей.
И здесь, в нескольких километрах от пересечения хребта Тектамус и хребта Гармония, я заметил знакомую россыпь черных пятен, беспорядочно разбросанных по двум сходящимся равнинам.
— Вулканические льды, — раздается в моем шлеме шепот Сары.
Я слишком хорошо знаю, что ее нет со мной рядом, как не было уже долгие и долгие годы, что ее голос просто чудится мне и помогает разрушить гнетущую тяжесть безмолвия. Я начинаю считать ячейки конвекции, как считают горошины четок, как будто я был католиком и мог верить в грехи. Я еще слишком высоко, чтобы заметить какие-то свидетельства посадки, так что не могу определить, который из кратеров проходит под названием «Кратер, точка ввода 2071А», незаживающая язва, названная «вратами мора» и «устами Сакпата» в книге Эммануиля Везерби-Джонса, посвященной хьюстонскому инциденту и его следствиям в теоретической и прикладной астробиологии. Мне пришлось порыться в литературе, поскольку автор не позаботился объяснить, кто или что такое Сакпата. Я нашел его в старой книге о культе Буду в афро-карибских религиях. Сакпата был богом болезней.
Я все еще слишком высоко, чтобы отыскать «уста Сакпата», да я и не пытаюсь этого сделать.
Я не хочу этого знать.
На горизонте меня терпеливо поджидает совсем другое божество.
— Они подняли такой визг, — продолжает рассказывать Ронни. — Парень, мне его никогда не забыть, сколько бы пилюль в меня не запихнули. Мы все просто остолбенели и остались на своих местах, а этот костлявый парнишка из «Си-эн-эн»…
— В прошлый раз он был из «Ньюсуик», — вставляю я, и она трясет головой, снова затягивается сигаретой и трет покрасневшие глаза.
— Ты считаешь, это важно?
— Нет, — неискренне признаю я, и Ронни некоторое время молча сверлит меня взглядом.
— Когда ты в последний раз смог нормально выспаться ночью? — неожиданно спрашивает она, и я то ли смеюсь в ответ, то ли пожимаю плечами. — Ну вот, я так и думала.
А потом звезды с грохотом проносятся мимо моего гидробота, взвиваются черные столбы дыма, воет вентиляционная система и появляются первые зернистые кадры видеосъемки, но я ничего не слушаю. Я слишком занят своим беспомощным полетом над вздыбленными просторами Европы и бескрайними нагромождениями скованных морозом глыб — остывший мир, навсегда пойманный тенью Большого Папочки Юпитера, замерзший на несметное количество веков… Но будь я проклят, если он умер. А потом я просыпаюсь от собственных стонов или криков или, если повезет, слишком напуганным, чтобы издать хоть какой-то звук.
— Теперь они готовы вас впустить,
мистер Пайн, — докладывает мне коп.Это обычный патрульный полицейский в голубой форме, и я удивляюсь его присутствию. Почему Агентство не берет это в свои руки? Наверно, этот тот самый бедолага, который обнаружил спуча. Темплтон мне сказал, что кто-то пожаловался на вонь, и инспектор распорядился прислать копов, так что, возможно, именно этот парень ответил на вызов. Где-то поблизости должен быть его напарник. Я кивнул, а полицейский беспокойно оглянулся через плечо на распахнутую дверь квартиры. В проеме виднелся полупрозрачный полиуретановый шатер, ровно по центру перечеркнутый черной застежкой-молнией, воздушные шланги змеились в разных направлениях, аппараты поддерживали в шатре пониженное давление. Сомневаюсь, что коп еще будет дышать, когда бригада следователей закончит со своими делами.
— Тебе часто приходится видеть такую гадость? — спросил он, и не требовалось особо тонкого слуха, чтобы заметить, что голос подрагивает от страха. От страха и смятения, что нередко предвещает панику.
Я не ответил. Я был слишком занят проверкой батарейки в одной из камер, а кроме того, имелся особый приказ Темплтона, предписывавший держать рот на замке при общении с посторонними. Да и тот факт, что парень был уже ходячим трупом и стал им еще в тот момент, когда утром вышел на службу, не слишком располагал к болтовне.
— А я вот что могу сказать: я никогда не видел такого дерьма, как там, — снова заговорил коп и закашлялся. — Я хотел сказать, что вам приходится смотреть на самое отвратительное, что есть в этом городе, а мне ведь пришлось четыре года отслужить в армии. Да я был в этом чертовом Дамаске после взрыва бомбы, но клянусь Всемогущим Христом…
— Ты был в Дамаске? — спросил я, не отрывая взгляда от своего оборудования, и по второму разу стал проверять установки на портативном генетиграфе, прицепленном к поясу.
Я был слишком занят, чтобы взглянуть ему в глаза.
— О да, я был там. Помогал убирать весь хлам с улиц, когда пожары прекратились.
— Значит, у нас есть что-то общее, — сказал я и нажал кнопку «пуск» на видеокамере.
Серый жидкокристаллический дисплей показал пять нулей. Мои приборы были связаны с оборудованием передвижной лаборатории в стоящем на улице черном «шевроле» с мэрилендскими номерами и желтым шариком от пинг-понга, насаженным на антенну. Я знал, что там сидит и Сара, ждет моего подключения, она уже готова слушать все, что слышу я, и видеть своими прекрасно откалиброванными глазами все, что окажется в поле моего зрения.
— А ты был в Сирии? — обрадовался коп, что можно поговорить о чем-то другом, кроме как об ужасе за дверью квартиры.
— Нет, я тоже подчищаю после того, как кто-нибудь наделает ошибок.
— А-а, — разочарованно протянул парень. — Понятно.
— Один мой друг участвовал в войне. Но он служил на Кипре, а потом в горах.
— Ты с ним когда-нибудь разговаривал? Ну о том, что было на войне?
— Никогда. Он не желает к этому возвращаться.
Я все-таки поднял голову, подмигнул копу и прошел мимо него к ожидавшему у двери лаборанту. Несмотря на промозглый холод коридора, он вспотел в своем защитном гермокостюме. Чистильщикам гермокостюмы не положены, это мешает контакту. Так что мы довольствуемся парой часов дезактивации, антидотами, антитоксинами, слабительными и надеемся не перейти допустимую грань.
— Это ведь плохо, да? — спросил коп. — То есть по-настоящему плохо?
Но я не стал оборачиваться, а просто пожал плечами, пока лаборант расстегивал для меня черную молнию пластикового занавеса.