Лучшее за год XXIII: Научная фантастика, космический боевик, киберпанк
Шрифт:
Он обернулся, чтобы сказать об этом Гаррису, но обнаружил, что его друга и Бет уже нет на палубе. Не отправился ли Гаррис удовлетворять собственные биологические интересы? Что ж, если так, то пусть у него хватит на это сил. Одюбон снова посмотрел на океан и был вознагражден видом юной морской черепашки, не больше его ладони, которая деликатно пощипывала ленточку водорослей. По сравнению с наградой, которой сейчас мог наслаждаться Гаррис, это было лишь пустячком, но все же лучше, чем вообще ничего.
Атлантида, подобно солнцу, восходила для Одюбона на востоке. Всего лишь размытое пятнышко на горизонте… Некоторое
— Следующий порт захода — Нью-Марсель, сэр, — сообщил стюард, когда Одюбон проходил мимо.
192
Бретонь — область во Франции. Галисия — автономная область Испании.
— Хорошо, — ответил художник, — но я плыву в Авалон.
— Все равно вы должны пройти таможенный досмотр в первом порту захода в Атлантиде, — напомнил стюард. — В Штатах к этому относятся очень строго. Если в вашем паспорте не будет стоять штамп таможни Нью-Марселя, вам не дадут сойти с корабля в Авалоне.
— Какое занудство — открывать все мои сундуки ради штампа! — пробурчал Одюбон.
Стюард лишь пожал плечами, как человек, на чьей стороне закон или хотя бы правила. Он сказал правду: Соединенные Штаты Атлантиды действительно строго относились к тем, кто ступал на их территорию. Или делай, как мы, или держись от нас подальше.
Однако сойти на берег в Нью-Марселе было скорее приятно, нежели наоборот. Согретый Бэйстримом, город нежился в нескончаемом мае. Севернее, в Авалоне, почти круглый год был апрель. Далее Бэйстрим двигалось на север и восток, огибая Атлантиду и донося тепло на север Франции, к Британским островам и Скандинавии. Восточное побережье Атлантиды, куда, промчавшись над несколькими сотнями миль долин и гор, долетали ветры, было местом более мрачным и суровым.
Но сейчас Одюбон находился в Нью-Марселе, и здесь стоял если и не май, то середина апреля, что достаточно близко. Когда они с Гаррисом выкатили на тележке свои сундуки под таможенный навес, одного взгляда хватило, чтобы понять: они уже не в Терранове. Да, магнолии, затеняющие соседние улицы, не слишком отличались от тех, что можно отыскать вблизи Нового Орлеана. Но вот гинкго… Существует лишь еще одно место в мире, где растут гинкго, — это Китай. И многочисленные невысокие саговники с пучками листьев, торчащими на вершинах коротких стволов, так же редко встречались где-либо в умеренной зоне.
В отличие от деревьев, местный таможенник оказался весьма похожим на своих коллег во всех королевствах и республиках, где Одюбону довелось побывать. Он хмурился, читая таможенные декларации, и стал хмуриться еще больше, когда открыл багаж путешественников, чтобы убедиться в его соответствии.
— У вас здесь большое количество спирта, — заявил он. — Фактически такое, которое подлежит обложению пошлиной.
— Он предназначен не для употребления внутрь или перепродажи, сэр, — пояснил Одюбон, — а для сохранения научных образцов.
— Имя и художественные произведения Джона Одюбона известны во всем цивилизованном мире, — добавил Гаррис.
— Я тоже слышал об этом господине. И восхищаюсь его работами — теми, что мне довелось
увидеть, — ответил таможенник. — Однако закон не принимает во внимание намерения. Для него главное — количество. Вы ведь не станете отрицать, что этот спирт можно выпить?— Нет, — неохотно признал Одюбон.
— Вот и хорошо. В таком случае вы должны казне Атлантиды… сейчас посмотрю… — Он сверился с таблицей, прибитой к стене у него за спиной. — С вас двадцать два орла и… четырнадцать центов.
Сдерживая возмущение, Одюбон заплатил. Таможенник вручил ему совершенно ненужную квитанцию и тиснул в паспорте весьма нужный штамп. Когда Одюбон с Гаррисом поволокли багаж обратно на «Орлеанскую деву», над ними пролетела птичка.
— Смотри, Джон! Это же серогрудая зеленушка, верно?
Но сейчас настроение Одюбона не могла улучшить даже атлантическая певчая птичка.
— Ну и что с того? — буркнул он, все еще скорбя о деньгах, которые надеялся сэкономить.
Его друг знал, что не дает ему покоя.
— Когда приплывем в Авалон, нарисуй парочку портретов, — посоветовал Гаррис. — И ты вернешь свои денежки, да еще и с прибылью.
Одюбон покачал головой:
— Я не хочу этого делать. — Когда его планы нарушались, он мог стать обидчив, как ребенок. — Мне жалко времени, которое придется на это потратить. Я дорожу каждой секундой. Мне осталось не так уж много дней, а крякуны… Кто может сказать точно, что они еще сохранились?
— Мы их найдем. — Как всегда, Гаррис излучал уверенность.
— Найдем ли? — Одюбона, наоборот, кренило от оптимизма к отчаянию по никому не известному расписанию. В тот момент, во многом по вине таможенника, художник погряз в глубоком унынии. — Когда рыбаки открыли эти земли, здесь было множество диких уток — дюжина видов. Атлантида изобиловала ими, как изобилуют бизонами равнины Террановы. А теперь… теперь, может быть, лишь несколько штук и осталось в самых глухих уголках острова. Вот мы сейчас разговариваем, а в это время, может быть, последняя из них умирает — или уже умерла! — в когтях орла, или в клыках диких псов, или от выстрела какого-нибудь охотника.
— Бизонов тоже становится меньше, — заметил Гаррис, но от его слов Одюбон лишь пришел в еще большее возбуждение.
— Я должен торопиться! Торопиться, ты слышишь меня?
— Что ж, ты все равно никуда не сможешь отправиться, пока не отплывет «Орлеанская дева», — рассудительно ответил Гаррис.
— Однажды, очень скоро, от Нью-Марселя до Авалона проложат железную дорогу, — сказал Одюбон.
Железные дороги в Атлантиде строили почти так же быстро, как в Англии: быстрее, чем во Франции, и быстрее, чем в любой из новых республик Террановы. Но «скоро» еще не наступило, и Одюбону действительно придется ждать, пока пароход не поплывет на север.
Пассажиры покидали «Орлеанскую деву». Бет сошла с корабля, и Гаррис помрачнел. Новые путешественники поднимались на борт. Одни грузчики таскали на берег ящики, коробки, бочки и мешки. Другие, напротив, заполняли трюмы. И пассажиры, и грузчики, по мнению Одюбона, копошились, как сонные мухи. Но ему оставалось лишь сгорать от нетерпения и мерить шагами благословенно неподвижную палубу. Наконец, уже под вечер следующего дня, «Орлеанская дева» отчалила, направляясь в Авалон.
Все путешествие, длившееся два с половиной дня, пароход плыл вблизи от берега. То был один из самых живописных маршрутов в мире. Гигантские сосны и секвойи росли почти у самой воды — такие высокие и прямые, что вполне могли показаться колоннами огромного собора.