Лучшее за год XXV/II: Научная фантастика. Космический боевик. Киберпанк

— Мой папа говорил, что я само совершенство. Поэтому они хотели только меня. Только меня. — Ее голос звенит, и она что–то сжимает в ладони.

В дверях появляется санитар. Он печально смотрит на меня. Я встаю. Мое время истекло. Когда я выхожу, он говорит:

— Она только ребенок, принадлежащий к миру, который осудил ее на это. Родители старались научить ее быть доброй.

— Вы так думаете?

— Вы не первая, с кем она разговаривала, — отвечает санитар. — Следователи, чиновники — все стараются переплюнуть друг друга. Никто из вас как будто не помнит, что она одинокая маленькая девочка, терзаемая болью… И кто вас поймет, почему вы считаете, что она — зло…

Я смотрю на девочку через плечо. Нижняя губа ее дрожит, но глаза сухие.

Я хочу еще о многом спросить ее, но санитар меня не пускает.

Здесь для меня все кончено. Я надеялась найти нужные мне доказательства. И вместо этого нашла девочку, чьи родители говорили ей, что она особенная — особенная, потому что она их единственное дитя? Или потому что они вживили в нее микросхему со взрывчаткой и таймером?

Или и то и другое?

9:15. СЕТЕВОЕ СООБЩЕНИЕ МАРТЫ ТРУМАНТЕ.

СМЕРТНИКИ. ЧАСТЬ 5

Теракты в Париже стали первыми и последними, когда несколько детей взорвались в одном и том же месте и в один день. С тех пор взрывы происходили в любое время, в разных точках, разбросанных по всему земному шару, и они поражали тысячи мишеней, некоторые из них были крупными, как Эйфелева башня, другие обманчиво маленькими, приютившимися в трущобах.

Эти взрывы придали убедительности слухам, будто дети и их родители — всего лишь невинные жертвы фанатиков, обманом внедрившихся в медицинские учреждения, и бомбисты на самом деле не совершают актов суицида. Как будто доктора и сестры подкладывают эти микросхемы со взрывчаткой при процедуре вживления обычных чипов — например, чипа идентификации ребенка или стандартного чипа оповещения родителей, встраиваемого каждому новорожденному младенцу. А эта процедура узаконена более чем в ста двадцати странах.

Но в больницах утверждают, что их персонал тщательно отбирается и проверяется, каждый чип тестируется, каждая микросхема имеет свой идентификационный номер и устроена так, что ее перемещение в пространстве можно отследить.

Ни один из чипов, обнаруженных при множестве взрывов после тех памятных событий в Париже, не имел этих идентификационных номеров. Однако слухи не утихают. Намного проще обвинять во всех бедах безымянных и безликих мерзавцев, прячущихся в системе медицинского обслуживания, чем родителей, которые сознательно заплатили кому–то, чтобы в организм их ребенка была помещена бомба. Бомба, которая спокойно ждет своего часа, пока отец и мать кормят, одевают и растят этого ребенка.

Привязываются к нему.

Обращаются с ней, как с обычной девочкой.

Говорят, что любят ее.

Один из солдат вызывается довезти тебя до Зеленой зоны. Ты откидываешь голову на спинку сиденья его современного кондиционированного монстра, с урчанием пожирающего водородное топливо, и закрываешь глаза.

Эта маленькая девочка потрясла тебя. Несколько историй, несколько интервью уже оказывали такое действие и прежде, и тут суть в том, чтобы придерживаться профессиональных правил: помнить лишь то, что ты можешь доказать.

Но где–то на грани сна и яви ты ловишь себя на мысли, что в последнее время ты живешь как бы тремя очень разными жизнями. Первая — это твой каждодневный опыт, так отличающийся от жизни большинства людей. Многие ли из них мотаются из одной зоны конфликта в другую, от одной горячей точки — к следующей, гоняясь за кризисными ситуациями, в то время как все прочие люди бегут от них? Этот образ жизни стал твоей второй натурой. Но ты думаешь об этом только иногда, вот как сейчас, проваливаясь в сон.

Еще ты живешь среди своих статей, своих «живых» репортажей и блогов. Люди, которые видят (слышат, читают) их, верят, что знают тебя настоящую. Они верят, что входят вместе с тобой в долину смертной тени и что они, как и ты, спасутся от некоего зла.

На самом деле, однако, ты живешь среди своих мыслей, среди вещей, о которых ты боишься написать, боишься снять репортаж и просто боишься принять близко к сердцу. И когда ты полагаешь, что в твоей жизни нет места страху, ты лжешь. Но когда ты говоришь, что не чувствуешь страха, — ты говоришь правду.

Ты уже долгое, долгое время не чувствуешь вообще ничего.

Вот самое важное, что они не сказали тебе, когда нанимали на эту работу. А не то, что тебя могут убить или, возможно, ты даже захочешь, чтобы тебя убили.

Оказывается, ты можешь смотреть на маленькую девочку, потерявшую все: здоровье, семью и веру, что кто–то когда–нибудь полюбит ее, — и думать, что она не оправдывает тех слухов, которые о ней распространяются. Она — не тот случай, что обезопасит тебя, не та новость, что сделает тебя еще более знаменитой.

Эта девочка даже не заслуживает упоминания в твоей большой статье о смертниках, потому что ее существование ничего не изменит. Она для тебя — еще один факт в длинном перечне бесполезных фактов.

Она не ребенок. Во всяком случае, не больше, чем ты женщина.

Она — оружие, а ты — репортер. И это все, кем ты когда–либо была.

Тед Косматка Пророк с острова Флорес

Если это лучший из всех возможных миров, каковы же тогда остальные?

Вольтер

Когда Поль был мальчиком, он играл в Бога на чердаке над гаражом родителей. Отец так это и назвал: «играл в Бога» — в тот день, когда все обнаружил. И разнес вдребезги. Поль смастерил клетки из досок два на четыре дюйма, найденных за гаражом, и металлической сетки с ячейками в четверть дюйма, купленной в местном хозяйственном магазине. Когда отец уехал выступать на конференцию по теологической эволюции, Поль начал сооружать собственную лабораторию по эскизам, выполненным в последний день школьных занятий.

Он был еще слишком мал, чтобы воспользоваться отцовскими электроинструментами, поэтому доски для клеток ему пришлось пилить ручной пилой. Для резки проволочной сетки он взял у матери большие черные ножницы. Петли открутил от дверец старого шкафа, а гвозди взял в ржавой банке из–под кофе, что висела над заброшенным верстаком отца.

Как–то вечером мать услышала стук молотка и подошла к гаражу.

— Что ты там делаешь? — спросила она на правильном английском, глядя на прямоугольник света, льющегося с чердака.