Лучшие годы жизни

– То есть он не усомнился?

– Нет, – Татьяна отодвинулась, разглядывая Юрия. – А разве это не ваш совместно устроенный маскарад? Нет?

– Никто в этом не принимал участия. Никто не знает, что я жив.

– То есть… А я думала… Последние дни я всё время думала об этом и решила, что вы для какой-то надобности инсценировали гибель Полётова…

– Я сам всё сделал. Никто из управления не догадывается…

– Сам? Зачем?

– Чтобы исчезнуть. Чтобы перестать для всех существовать. Для всех!

– Не понимаю.

– Пойдём в комнату, – он быстро прошёл по коридору. – Задёрни шторы.

– Юра, расскажи мне всё по порядку. Зачем ты устроил всё это? И как тебе удалось?

– Удалось легко. В нашей конторе есть хорошо отработанные способы, чтобы проворачивать такие дела. Есть немало людей, которых по разным причинам надо объявить скончавшимися, чтобы спрятать их от общественности и от чужих разведок… Заранее договариваются с милицией о том, чтобы они подобрали какой-нибудь бесхозный труп соответствующего роста и комплекции. В общем, это дело техники… Помнишь, я рассказывал, что у нас сбежал один человек? Но я не сказал тебе, что мне предложили перейти в другое управление, стать нелегалом. Через год-полтора я бы снова выехал за рубеж, то под другим именем и даже с немного изменённой внешностью. Для этого нужно, чтобы Юрий Пролётов перестал существовать. Так с подачи управления меня и посетила эта мысль – исчезнуть… Мы запустили эту машину, начали готовить новые документы, прорабатывать легенду. Теперь у меня на руках есть всё, что нужно для официального существования под новым именем. Комар носа не подточит. Некоторые документы были оформлены с ведома руководства, а некоторые по моей личной инициативе, и вот ими-то я буду пользоваться. Возможностей у меня было много… Юрий Полётов умер. Теперь у меня другая фамилия, другая история жизни…

– Но зачем всё это? Ты же мог просто уволиться!

– Не мог. Юрий Полётов остался бы в этом мире. От него ждали бы новых книг. И вообще… Трудно объяснить это так сразу… Во мне успело столько накопиться за последний год, что в двух словах невозможно выразить всё это.

– А ты не в двух… Юра! Милый мой! Ты понимаешь, что ты наделал?

– Прекрасно понимаю.

– Но ведь это… Противозаконно…

– Я не один год занимался противозаконными действиями. Пусть будет ещё один крохотный незаконный поступок, который никому, кстати, не принесёт вреда, в отличие от многих моих предыдущих дел. Я никого не убил, ничего не украл… Я просто стал свободным…

– Ты? Свободным? Но тебе придётся скрываться!

– Зачем? Кому я нужен? Ты думаешь, кто-нибудь из моих коллег вспомнит обо мне через месяц? Я не герой. На собраниях никто не упомянет моего имени. Уверяю, что никто не приедёт к тебе с чёрными розами на годовщину моей смерти… Нет, Юрий Полётов перестал существовать для своих бывших коллег. Перестал быть.

– Так, так… Всё очень неожиданно, Юр. В голове не укладывается… Мне кажется, что мне сейчас станет дурно… Скажи, где же ты провёл эти дни?

– На конспиративной квартире.

– Но как ты попал туда? Тебя же могли увидеть.

– Танюш, у нашей конторы есть одна особенность: мы работаем в тайне от всех, иногда даже от себя самих. Понимаешь? О некоторых моих конспиративных адресах не знает никто, кроме меня. Так положено по работе. Полётов ушёл из жизни внезапно, и кое-что из информации сгинуло вместе с ним. В том числе и два адреса. Квартиры арендованы на год вперёд. Я могу жить там спокойно. А если кто-нибудь однажды из моих бывших сослуживцев и встретит меня, то я всегда могу сказать, что смерть Полётова была задумана руководством… И никто не пикнет… Но никто меня не встретит, никто не узнает… Да и не думаю я сейчас об этом…

– Но зачем ты всё-таки решил исчезнуть?

– Хочу просто жить, Таня. Просто жить! Не работать на государство, не служить каким-то идеям, а просто жить. Когда надо – зарабатывать деньги уборкой дворов, снег счищать, асфальт укладывать, да всё что угодно делать. Когда хочется – бродить под дождём, сидеть на балконе, пить кофе, перечитывать любимые книги. Всё делать, когда в том есть нужда, а не впрок. И никуда не спешить, ни перед кем не отчитываться. Ты представить не можешь, какое счастье я испытываю от одной мысли, что всё это возможно теперь.

– Ты просто спутал себя с персонажами своих произведений. Это они никому не служат. Это они распоряжаются своим временем по собственному усмотрению. Но ты-то воспитан не так.

– Может, и не так воспитан. Но жить я хочу ради жизни! – в его глазах вспыхнул болезненный огонёк. – Таня, человек имеет право на жизнь, а не на служение. Жизнь состоит из мгновений, полных неповторимого вкуса, а я разучился чувствовать этот вкус. Я разучился чувствовать жизнь. Даже разговоры мои за последний год стали похожи на ворчание старика, который только и умеет что вспоминать юношеские свои похождения, а сам не способен даже с наслаждением затянуться сигаретой. Только пустота осталась…

– А книги? Кто будет писать книги, если Полётов умер?

– У меня есть кое-что неопубликованное и ряд незавершённых вещиц. Если хочешь, можешь продать их с большой выгодой. Сейчас Юрия Полётова будут печатать с особым энтузиазмом. На покойников спрос почему-то увеличивается. Но пне плевать на публикации.

– Ты сошёл с ума!

– Нет, я умер.

– Ты сошёл с ума, – повторила Таня. – Ты просто спятил. Ни один нормальный человек не надумал бы такое.

– А нормальный человек может позволить себе заниматься тем, чем занимался я? Нормальный человек способен кормиться шпионажем? Я столько лет честно и даже с удовольствием трудился на этой дьявольской ниве! По моей вине люди калеками стали, а некоторые погибли… Мне надоело…

– Ты мог спокойно уволиться, не устраивая никакой мистификации и не обрекая меня на всю эту жуть! Всё можно было сделать проще!

– Нельзя!

– Почему?

– Потому что остался бы Юрий Полётов. Ты понимаешь? Он бы остался. А я не желаю быть тем Полётовым. Не желаю жить лгать, травить всех сладким ядом, устраивать какие-то заговоры во имя каких-то непонятных мне идей, красоваться на обложках журналов, отвечать на тупые вопросы журналисткой братии… Таня, я устал от глупостей планетарного масштаба… И книги мои – тоже глупость.

– Что? Это ты так про свои книги сейчас сказал? Ты их глупостью называешь?

– Да. Я стал торопиться: скорее, скорее… А зачем? Почему я должен потакать издателям? Потому что они деньги на мне зарабатывают?… Бред! Я ведь поначалу писал только для себя, а не для других. Прежде всего я делал мир, в котором мне было уютно, вольготно. Я создавал мир, где можно было бы укрыться от здешнего маразма. Я был творцом. Да, творцом… Это было упоительно. Нет ничего ценнее творчества. А появятся эти книги на прилавке или не появятся – в том ли дело? Но я не понимал этого и гнался за известностью. Из творца я превратился в производителя легко раскупаемых товаров. Да, мне хотелось славы, признания, хотелось утереть нос моим товарищам, не воспринимавшим всерьёз мою писательскую деятельность. Я получил и то, и другое, и третье, но жизнь не сделалась лучше. Она только усложнилась. Быть может, я не был готов к таким стремительным поворотам. Не знаю, в чём причина. Может, я просто не приспособлен к борьбе за выживание. Я загнал себя в угол… Человеку положено не переступать некоторых рубежей. Меня раздавила моя жизнь. Не организуй я смерти Полётова, мне пришлось бы умереть в действительности. Юрию Полётову суждено было уйти со сцены. Полётов кончился… Теперь я другой человек, с другими документами, с ворохом всевозможных справок, полисов, свидетельств, дипломов и прочих бумажек, подтверждающих, что я не имею никакого отношения к Юрию Полётову. У меня есть все основания и возможности, чтобы жить другой жизнью, счастливо жить с любимой женщиной.

– И что ты теперь намерен делать? Твоя писательская деятельность завершена? – спросила Таня с опаской.

– Нет. Никто не запретит мне сочинять и дальше. Только я намерен вернуться к тому состоянию, когда творчество – главнее результата. Мне кажется, что тебе нравилось это моё состояние. Ты любила меня именно такого.

– Да.

– Тогда что тебя смущает?

– Всё… Я так рада, что ты невредим и здоров, что с тобой ничего не приключилось. Но мне так страшно… Не знаю, получится ли у меня…