Лучшие люди города

– Ну почему все. Большая часть, конечно, пьет. Кто-то наркоту принимает. Правда, среди нормальных мужиков это все-таки не принято – не по-нашему это, не по-православному. Водка все-таки роднее. Есть и святые – не пьют, не колются. Они в рабочих поселках на вес золота среди баб. У каждого – по пять-семь женщин замужних. Пока мужики остальные бухают, жены их спят со всеми подряд.

Лене эти разговоры не понравились. Она притихла, покручивая колпачок от ручки.

– Да ладно, вы не волнуйтесь. Здесь, может, и другие порядки. Люди в море ходят. А море пьяниц не любит. Разберемся. Главное, чтобы они до нас дошли. А там уж мы из них людей сделаем. Я на несколько дней уеду в Южный, там встречи с подрядчиками. Но уверен, что вы тут пока с местными и без меня справитесь. Удачи!

Отправляясь сюда, Лена меньше всего думала про алкотестеры, собрания для жен и оторванные пальцы. Она рассчитывала, что все-таки завод может реально помочь людям, дать им работу, уверенность в завтрашнем дне. А там, глядишь, и город разрастется. Скоро восстановят порт, приедут иностранцы. И Крюков превратится в один из аккуратных приморских городков, может, вообще станет как Ливерпуль, со своей четверкой и футболом. В этом будет и ее роль, а значит, всё не зря.

До конца дня Лена составила два объявления. Одно – с приглашением на работу. Другое – с приглашением на встречу в ДК, где можно будет узнать все подробности. Вечером она удовлетворенно выключила компьютер. Под руку случайно попался календарик за 2011 год. Лена с нажимом зачеркнула сегодняшнее число и поспешила на улицу. Синего мотоцикла уже не было.

Глава 13

На следующий день Ванёк подкатил на кряхтящем уазике с трещиной на лобовом стекле, похожей на москита.

– Я думала, мы пешком пойдем.

– Еще находимся сегодня, не волнуйся.

Лена по привычке, как в такси, залезла на заднее сиденье.

– А чего это ты со мной не садишься? Брезгуешь?

– Всему свое время. Мы еще не так близки.

– Ну, как хочешь. В городе смотреть нечего. Поедем сразу на кладбище, к япошкам.

– На кладбище?

Лене нравилось бывать на погостах, бродить среди аллей, вглядываться в лица на фотографиях, фантазировать, кем были эти люди, что они любили, отчего умерли. Иногда она думала, что так любит бывать на кладбищах, потому что сама и есть кладбище – планов, идей, желаний.

– Кладбон тут недалеко, километра три. А потом на маяк поедем.

Сиденье в уазике было продавленным, неровным, как будто сидишь на галечном пляже. Их подбросило на кочках, и Лена ударилась головой о крышу.

– Поосторожней на поворотах, Шумахер.

– Какой Шумахер, мать? Постучи по голове. Он же не человек уже, а так – овощ. А я еще пожить хочу, лет до тридцати.

– А сейчас тебе сколько?

– Двадцать три.

– А почему до тридцати?

– А на хрена больше-то? И так уже много повидал. Скучно.

– Ты вообще путешествовал куда-нибудь, мир видел?

– На Севере у нас был, в Южном был, в Японии на Вакканае, перевозил кое-что. Во Владик гонял, на материк.

– В Москве не был?

– Не, а чё мне там делать? В «Макдоналдсе» я и во Владике пожрать смогу. Говорят, откроют через полгода. Ну, выходи, причалили.

Лена буквально выпала из уазика в высокую траву. В прозрачной рощице между деревьев прятались несколько каменных стел с выбитыми иероглифами, внутри которых уже пророс мох. Лене захотелось провести по ним рукой. Вокруг памятников растительность была бережно выполота, рядом с одним на земле лежали три карамельки.

– А кто ухаживает за этими могилами?

– Так японцы и приезжают. Их у нас могильными туристами зовут. Мать рассказывала, что я как родился в девяносто пятом, а в девяносто восьмом уже кризис бахнул. Так японцы привозили мешками шмотки там, жратву, пеленки. Вот и выжили. До сих пор помню эти леденцы, вроде и сладкие, но жгучие, с перцем. И фантики такие, с золотинками.

– А карамельки тоже японцы положили?

– Не, это наши уже принесли. Мы японцев с их земли вытурили, а они нам все равно добро делают. Так что у нас женщины за их могилами смотрят, хоть как-то отплатить надо. Наши ведь сюда только в сорок пятом пришли. Потом тут все вместе жили – и русские, и японцы – в одних домах. А через год японцев на корабли посадили – и досвидос, в Японию отправили. Теперь это все наше как бы.

Лена подумала, что есть у российского государства какая-то особая любовь к островам и полуостровам.

– Ну всё, погнали дальше. – Перед тем как сесть в машину, Ванёк повернулся, вздохнул и перекрестился. – Эту землю, кстати, тоже под ваш завод отдают. Так что скоро всё снесут здесь.

Настроение у Лены упало. Не лучшая новость за сегодня.

Они вырулили на дорогу вдоль реки. Хотя это и дорогой-то сложно назвать – так, две неровных колеи, поросших травой и кустарником. Машина подминала молодые березки, ныряла в канавы, неслась вперед, как будто уазик был вообще неподвластен законам физики – он мог переехать, преодолеть любую преграду. Черная река справа, напоминающая расплавленную резину, выглядела устрашающе, казалось, что она затянет тебя быстрее, чем любое болото. Тонкие осины обступили реку и как будто мешали ей вырваться на свободу, утащить на дно и уазик, и Лену, и ее белые кроссовки. Еще через десять минут они выехали к морю.

– Всё, здесь паркуемся. Дальше, как ты и хотела, пешком.

Лена только сейчас поняла, что за эти четыре дня так и не поздоровалась с морем. Она вообще в Крюкове не ощущала себя на побережье, потому что привыкла совсем к другому – к набережным, пирсам, кафе, влюбленным парочкам. А не к ржавым кранам и контейнерам, сложенным друг на друга, как выцветшие детали лего. Вода меняла цвет от темно-синего у берега до розового у горизонта. Лена несколько раз вздохнула так глубоко, что от привкуса йода закружилась голова, захотелось разогнаться и бежать вдоль воды, пока легкие не сдавит железными прутьями.

– Как хорошо, Ваня, это лучший день за всю неделю. – Она взяла камушек и запустила его по гладкой, еле движимой поверхности моря. Но он сразу утонул.

– Смотри, как надо. – Ванёк прицелился, и его галька сделала пять легких прыжков, оставив после себя ровные круги.

Они побрели вдоль моря, перешагивая через булыжники, похожие на яйца древних птиц, с розовыми и салатовыми пятнами мха. Через 100 метров Лена почувствовала тошнотворный запах гнили – волна трепала края плотно набитого холщового мешка, который наполовину утопал в воде. Возле берега, все в пене и склизких водорослях, вперемешку с алюминиевыми банками, на боку болтались семь-восемь дохлых рыб.

– О, да тут рыбокопы, похоже, прошвырнулись.

– Рыбокопы?

– Ну, рыбнадзор. Так-то дядя Паша с ними обычно договаривается, что они в наши края без его просьбы не суются. Но, видимо, им скучно стало. Решили прокатиться. Вон мужики улов побросали.

– А дядя Паша – это кто?

– Да владелец рыбзавода нашего. Двоюродный брат Юли Михалны, кстати.

– А зачем рыбнадзор мужиков ловил? Они что, браконьеры?

– Конечно. У нас здесь каждый с детства в море ходит. А квоты эти на улов – просто смех, даже на уху не хватит.