Лучшие страхи года

То, что она сделала, было очень простым. Очень скромным. Сначала я вообще ничего особенного не заметил. Но потом, пролистывая страницы с рисунками Сакагавеи и фотографиями вигвамов, я начал обращать внимание на крохотные пятна, которые могли бы быть случайными отпечатками детских пальцев, если бы их не было так много и они не были бы разбросаны по страницам таким необычным образом: то край указательного пальца, то отпечатки большого вдоль всего листа до самого номера, то брызги красных чернил прямо посреди карты. Как будто паук влез в чернильницу и начал плясать по странице. Затем я начал замечать пропущенные слова. Некоторые были замазаны, некоторые заклеены. А еще были пятна в форме жучков, вдавленные между строк. Некоторые из них, как мне показалось, и в самом деле были жучками. А еще там были крохотные порезы. Тысячи их. Я подозревал, что если разошью страницы, то обнаружу на каждой из них узор в виде снежинки или чего-то подобного.

И это еще не все. Я не могу описать впечатление, которое произвела на меня эта книга. Дело было не в чем-то одном, а в совокупности всех этих мелочей. Передо мной была выдуманная история учебника истории, который никто не читал и никогда уже не прочтет.

В ту ночь, пока я спал, Эсси пошла в Рузвельтовское хранилище без меня. Когда я проснулся и узнал, куда она ходила, я просто поверить не мог. Я говорил ей, что это безумие и что это опасно, как будто она сама не знала. Но она уселась за письменный стол и с головой ушла в работу.

Я вижу ее такой и сейчас, когда закрываю глаза. Она сидит, сгорбившись, в кресле, посреди ночи, покрытые шрамами бедра прикрыты подолом ночнушки, распушенные волосы спадают сплошной пеленой, загораживая свет, и поэтому ее лицо скрывает от меня густая тень.

* * *

— Я не знаю, почему в Сент-Поле Бри не взяла с собой перчаток, — сказал Уилл. — Ну разве что из-за дикой жары. У меня под шапкой волосы были мокрыми, хоть отжимай. Мы на тот берег ехали на автобусе. Возле хранилища нет остановки, и водитель не хотел нас высаживать, но Бри насвистывала вместе с ним песни Джанет Джексон и уговорила его, так что он все-таки согласился нас выпустить. Он даже предупредил, что будет возвращаться обратно через три часа, так что для нас же лучше, если к этому времени мы станем ждать его на трассе. Мы бродили по складам, пока солнце не село. Сначала пытались как-то отгонять москитов, но потом плюнули и сказали, пусть эти твари пируют. Мы видели баржи с мусором посреди коричневой реки. Они даже с места не сдвинулись. Плыви, кто хочет, и бери, что хочешь. Но впрочем, ни один нормальный человек в такую воду даже палец не сунет, не говоря уже о том, чтоб плавать в ней. В том парке, о котором я вам говорил — на стороне Миннеаполиса, — играл армейский оркестр. Но слышно было очень плохо. Мы даже мелодию различить не могли, только ритм более-менее. Зато на стороне Сент-Пола не было ни души. Пара брошенных машин, один работающий фонарь, несколько голубей — вот и все. Зато и опасности никакой не было. Не то что в Сент-Луисе или Детройте. Совершенно пустынная местность. Но в хранилище мы оказались не одни. Далеко не одни. Только за угол завернули, смотрим: пожилая женщина сидит на куче покрышек — похоже, там раньше автостоянка была. У нее зонтик над головой и термос с лимонадом. Она еще и с нами поделилась. Рядом лежала целая стопка романов Диккенса. Не знаю, то ли она привезла их туда, то ли нашла. Дешевое издание для школьников, ничего ценного, но в отличном состоянии. Хоть сейчас бери и читай. Потрясающе. «Сегодня тут прямо как летнем лагере», — сказала она. Но мне казалось, что это место больше похоже на библиотеку. Разве не странно, как книги воздействуют на людей? Я о том, что в хранилищах все почему-то разговаривают шепотом. Там было довольно много других ползунов. Человек пятнадцать — двадцать. И похоже, большинство из них друг друга знали. Мы так поняли, что они вместе пришли — может, какие-нибудь студенты из местного колледжа, городские археологи. Мы постоянно на них натыкались — то они раскладывали книги стопками, то рылись в блокнотах, то просто стояли толпой и осматривались. Было такое ощущение, будто мы не в хранилище, а в каком-нибудь японском саду в центре города: везде лучи фонариков, снаружи луна светит, а из-за реки еще и музыка доносится. Поначалу Бри еще держалась около меня. Я так понял, в этом здании когда-то был консервный завод — ржавая металлическая стружка попадалась там на каждом шагу. Я собрал грибов для Бри, и один она вставила в петельку на своем свитере. Тогда я и заметил, что на ней нет перчаток, и еще хотел ей об этом сказать. Потом я думал, что именно поэтому так все и вышло. Пока об остальных случаях не узнал. Кстати, вы не знаете, почему это обычно происходит с женщинами?

Уилл ждал с таким видом, как будто и вправду думал, что я ему отвечу. Как будто у нас с ним есть что-то общее, кроме наших потерь. Есть такой дурацкий анекдот о том, что женщин-читателей всегда больше. Но вместо того чтобы рассказать его, я снова поднес ко рту бутылку с водкой. В ветре, дующем с озера Верхнего, я различал смех Эсси.

— Я нашел одну книгу, — сказал Уилл. — «Приключения для молодых и отважных». Я только потому ее и взял, что она все еще была запаяна в сморщенный пластик. Но когда я снял обертку, у нее чуть корешок не отвалился. Там самой первой шла «Повесть о молодом человеке с пирожными». Вы ее читали? Я — нет. Я даже не знал, что это Стивенсон, пока… ну, в общем, только через несколько месяцев узнал. Когда уже все закончилось. На титульном листе было столько плесени, что я даже пожалел, что Бри не захватила перчатки. Я его рукавом перевернул. Но внутри страницы были почти чистыми. И я сразу же наткнулся на фразу: «Это был человек замечательный, даже если судить на основании того немногого, что было известно всем; известна же была только ничтожная часть его подвигов». Господи! — Уилл со свистом втянул воздух. А потом его передернуло. — В стене над нами было маленькое окошко, так что я там и сел. Я начал читать вслух для Бри, но в хранилище было слишком гулко. Каждый звук «с» звучал, словно шипение змеи. Кончилось тем, что Бри со смехом ткнула пальцем в плесень на странице. «Дифтерия», — шепнула она. А потом пошла бродить вокруг стопок из папок-скоросшивателей, разглядывая наклейки. Как только она исчезла из виду, я продолжил читать. Читал, пока повесть не закончилась. Тогда уже луна поднялась над окошком, и стало гораздо темнее. Но у меня глаза привыкли. В какой-то момент я вдруг понял, что давно уже не слышу музыку с того берега или разговоров других ползунов. Я закрыл книгу, и ее обложка отвалилась прямо у меня на глазах, словно корка с раны. Только поднявшись, я наконец-то начал понимать, каким огромным было это здание. Наверное, огромнейшим из всех. Когда мы пришли туда, там было сумрачно и вокруг ходили люди. А теперь стало темно, хоть глаз выколи, и я не слышал ни единого звука. Как будто я уснул в школе и меня заперли на всю ночь. Я уже рот открыл, чтобы окликнуть Бри, но в последний момент передумал и просто двинулся в ту сторону, куда она ушла. Мне не хотелось кричать. Вроде как место для этого не подходящее. Но искать кого-нибудь в хранилище это все равно что пытаться найти островок посреди океана, понимаешь? Там нет прямых проходов. Нет возможности держаться какого-то одного направления. Нет ресторанных двориков, как в больших магазинах. Ты можешь или забираться все глубже в хранилище, или возвращаться к выходу. Сначала я подумал, что Бри вышла наружу. К той женщине с лимонадом. Ей нравились люди, как нам с тобой нравятся книги. Так что я двинулся обратно тем маршрутом, по которому мы шли. Но фонариками уже никто не светил, и дорожку из хлебных крошек мы не догадались насыпать, и никаких ориентиров я не запомнил.

Я прошел примерно четверть мили, как мне показалось, по прямой, но не видел ничего, кроме огромных стопок книг в мягких обложках и башен из старых картонных коробок. Звуков не было никаких, кроме моих шагов.

Где-то мелькнул огонек — вроде недалеко, но немного в стороне, — и я не понял, где это. Дважды мне казалось, что я слышу справа шум воды, и я сворачивал вроде бы к выходу, но выхода не было, только бесконечные ряды книг. Тогда я начал звать Бри по имени. Не очень громко. Но так, чтоб можно было услышать. Я свой собственный голос не узнавал — как будто птица каркала. У меня был фонарик, но я не стал его зажигать. Я все еще надеялся заметить свет ее фонаря. Или еще кого-нибудь. Мне казалось (я знаю, что этого не может быть, но клянусь: я помню каждый свой шаг), что я шел не меньше часа. То ли там темнее становилось, то ли я глубже забирался в хранилище, то ли глаза устали, но я уже и рук своих не видел. Пару раз я наступал на лежащие на полу книги и падал. В первый раз сильно порезал руку о кусок металла. В следующий упал на что-то влажное и вонючее. Как будто в болотную тину. Мне все это уже осточертело. Но только я собрался заорать и позвать наконец Бри, как вдруг… Как вдруг…

В первое мгновение я подумал, что Уилл умолк, потому что я не смог скрыть свои чувства. Ну конечно, я не мог их скрыть. Я слушал его разинув рот, а из-за проклятого сквозняка весь застыл, словно ледяная скульптура. Наверное, он решил, что я так отчаянно хочу знать, что же там было дальше. Но на самом деле я думал о маленькой полоске металла и о порезе на его ладони. О следе от бритвы.

Внезапно Уилл вскочил на ноги и буквально навис надо мной. Я все еще не мог сдвинуться с места, но во мне наконец проснулся тот инстинкт самосохранения, который вынудил меня уехать из Детройта три года назад, заставлял переезжать с места на место и даже подниматься с кровати и ходить в магазин не только за водкой, но и за овощами, овсянкой и зимними перчатками. Я попытался вспомнить, куда поставил лопату, на тот случай, если мне придется с боем прорываться из этой комнаты.

Но похоже, Уилл просто собрался снова поплакать. И почему бы нет? То, что с ним произошло, не имело ко мне никакого отношения. По крайней мере, не настолько, как он думал.

— Послушай, друг. Та женщина, которую я там увидел… Поэтому я и пришел сюда. Поэтому я и рассказываю о том, что смог узнать. Это контакт. Быть может, самый первый. Это и тебе может помочь, и, если ты найдешь других, я могу дать тебе адреса…

Ты несешь чепуху, — рявкнул я. Я тоже вскочил на ноги, взмахнул своими оперенными руками и хрипло закаркал: — Чего ты хочешь? Зачем я вообще тебе понадобился? Что я могу рассказать о…

— Я узнал ее имя, — сказал Уилл.

Я захлопнул рот. Мои руки еще были вскинуты, как будто я собирался взлететь. Но я снова застыл.

— Той девушки, которую я видел. Ее зовут Анна. — Он вытер слезы длинной костлявой ладонью. Несмотря на свой рост, он казался совсем мальчишкой. Мне одновременно хотелось и выкинуть его из окна, и напоить горячим шоколадом. — Ее звали Анной.

— Продолжай, — вырвалось у меня.

— Вот я и говорю. Я ничего не видел. Сплошная тьма вокруг, я весь в крови. И выхода найти не могу, не то что Бри. Я начал подниматься с пола и почему-то посмотрел налево. И там была она. Просто стояла столбом. Темные волосы, пушистые такие, собраны в хвост. Очки. Бледная, в мокасинах, с фонариком. Прижимала к груди общую тетрадь, как Нэнси Дрю [21] на книжной обложке. Она смотрела на меня секунды три, а может, даже меньше. И это самое странное, хотя, наверное, не для тебя — все, кто пережил что-то подобное, одно и то же рассказывают. Это были самые безмятежные три секунды в моей жизни. «Эй!» — воскликнул я, и тут вдруг хлоп — и ее нет. Ни мокасин, ни света, только горы книг. «Эй!» — закричал я снова, и уже не мог остановиться. Так и продолжал кричать. Не знаю, сколько еще я там пробыл. Немного, наверное. Неожиданно я оказался возле двери, но это была не та дверь, через которую мы вошли, а где-то в половине квартала дальше по улице. Я добежал до парковки, где сидела та женщина с лимонадом, но ее уже не было. Тогда я подбежал к той первой двери и звал Бри снова, и снова, и снова, но так и не осмелился войти, и мне казалось, что внутри меня не слышно. Я как будто в матрас кричал. Кончилось тем, что я вернулся к тому месту, где мы высадились, дождался автобуса, и водитель по рации вызывал полицию. Хорошо хоть, копы быстро приехали. Только это и хорошо. А потом прошли недели… месяцы… но я продолжал вскакивать по ночам, когда мне мерещилось, что я слышу скрип ключа в замочной скважине. Мне и сейчас иногда кажется, что я чувствую ее запах. Слышу, как она шепчет мне на ухо: «Дифтерия». Я ходил к психологу, и он сказал, что потерять любимую вот так — когда не знаешь, где она и что с ней, это все равно что потерять руку или ногу. Ты никогда не сможешь смириться с тем, что ее больше нет. Я не знаю, что заставило меня снова пойти на форумы ползунов. У меня и мысли не было о том, чтобы еще хоть раз сунуться в хранилище. Но однажды я сидел в Сети, ходил по ссылкам и наткнулся на дискуссию под заголовком «Не встречали ли вы…». И я подумал, что это тема о поиске книг. Но заглавный пост оказался таким: «Джейми. Двадцать четыре года. Светлые прямые волосы, босоножки, розовая блузка с застежкой спереди, ожерелье с гипсовыми подвесками, пластмассовые кольца на пальцах. Пропала в хранилище на Лонг-Бич 22 июля 2010 года».

21

Нэнси Дрю (Nancy Drew) — литературный персонаж, девушка-детектив, известная во многих странах.

В конце была ее фотография. И за этим постом шли четыреста восемьдесят восемь похожих. В четыреста тридцать втором было сказано: «Смешливая брюнетка Анна. Двадцать восемь лет. Мокасины. Очки. Не любит смотреть в глаза. Пропала в хранилище в Сан-Антонио 14 февраля 2011 года». Фотографии не было. Но я понял, что это она. И вот теперь ты понимаешь? Понимаешь, почему я пришел сюда? Мне просто хочется убедиться, что она… где-то есть. Я хочу убедиться, что кто-нибудь ее видел. Так что, пожалуйста. Я тебя умоляю…

Он умолял, действительно. И снова начал плакать.

Но я был в панике. Я отчаянно пытался вспомнить хоть кого-нибудь из моего школьного альбома — кого-то, чью внешность я мог описать, чтобы Уилл сказал: «Ой, нет, это не Бри» — и убрался бы из моей квартиры, и тогда я побросал бы вещи в сумку и снова сбежал. Он думал, я не знаю, что так много ползунов видели одно и то же. И все-таки в его рассказе было кое-что новое для меня. Да, ползуны встречают чужих призраков, а исчезнувшие люди находят дорогу обратно, но попадают не в те места или же оказываются в некоем новом мире литературных персонажей: живут (или не живут), словно высушенные бабочки, на страницах выброшенных книг и навсегда остаются такими, какими были в последние мгновения своего существования, и иногда мы можем с ними сталкиваться — не как с собственными воспоминаниями, а как с частью общей культурной памяти…

Меня могла бы увлечь эта идея. Если бы она имела ко мне хоть какое-нибудь отношение.

— Дружище, — сказал Уилл и наконец-то схватил меня за грудки. Я знал, что он это сделает. В последнее время я почему-то пробуждал подобные порывы в таких людях, как Уилл. — Пожалуйста. Я не хотел напоминать о твоем горе. Но ты не думал о том, что у нас еще есть надежда? Если все мы встречаемся с ними, то, может быть, мы сможем их вернуть? Или хотя бы увидеть? Разве ты не хочешь этого? Разве не стоит пожертвовать всем… всем, что есть… чтобы взглянуть на нее пусть даже всего один раз?