Лучший день в году

– Сволочь ты! – неожиданно подал голос Иван Митрофанович. – Беспутная, непорядочная сволочь! Алину счастливой не сделал, жену обманывал. Как же так можно?!

– У нее все получалось… У нее все получалось… – Геннадий поднял на них безумные глаза, наполненные слезами. – Я ведь не был бесплодным, не был! Она родила от меня детей, и они точно мои, я проверял! Я делал анализ ДНК! А тогда… Девятнадцать лет назад она каждый день в офисе подливала мне в кофе гормональный раствор, делая меня неспособным к зачатию. И потом, сколько я жил с Алиной, она это проделывала каждый день. Она подавляла мои сперматозоиды таким образом, что даже анализы не показали причины. Она… Это чудовище… Она очень талантливый химик. Очень! Хочешь, скажу, как она отправила всех твоих женщин в петлю? Хочешь?

В кабинете повисла такая тишина, что стал слышен слабый комариный писк в углу за шкафом. И шелест листьев за плотно закрытым окном.

– Еще в школе это чудовище очень любило химию. Очень! Она часами засиживалась в лаборатории с учителем по химии и все спрашивала, записывала, смешивала, создавала. И ей удалось! Удалось создать аналог нервно-паралитического газа. Не такой сильный, неспособный особенно сковывать движения и действующий несколько минут, не больше. И это не был газ, это была жидкость. Но эта химическая дрянь на несколько минут, всего лишь на несколько минут, способна была подавлять волю. Живой организм, как робот, выполнял команды. И все! Сначала она испытывала это на бродячих животных. Понять было ничего невозможно. Потом принялась за бомжей. Приложит к морде намоченный платок, и все – приказывай, что хочешь! Главное, никаких следов в организме! Вообще никаких! Однажды мужик успел раздеться до трусов в сорокаградусный мороз. За минуту! У нее на эту разработку и опыты ушел год. К вашему выпускному балу! – Гена глянул на Проскурина, сидевшего с серым, как камень, лицом. – К выпускному балу все было готово. Она убила твою Веру! И жену твою убила тоже! И… Алину!

И вдруг!

– Ты врешь, Гена. Ты врешь! – Слабый болезненный голос Ильи, все это время опиравшегося на крепкое Женькино плечо, напомнил громкий шепот. – Алину убила не она! Вернее, не одна она, черт… Тебя сняла моя фотокамера. Тебя и Таньку. Вы там были вместе! Сначала Алина с этим вот в койке кувыркалась. Потом он уехал. Я ушел. Пришел, а все уже… Все на записи есть. Как вы в сарай входите следом за Алинкой, как потом выходите. Как она выходит с веревкой. Потом снова вы все туда заходите. Только я показывать ее боялся. Да и сестра она мне. Хоть и сволочь приличная. И честно… Честно, думал, что это не вы убили Алину. И молчал, потому что считал, что Алинка сама это сделала, когда вы ушли. А вы просто ее обнаружили и промолчали. И потом, через год, Танька просто попросила просмотреть записи. Мол, может, есть что-то, способное тебя от тюрьмы отмазать. Я вырезал. Предоставил. От тюрьмы тебя отмазал. А благодарность?! Благодарность где?! Вместо этого ты пришел меня убивать?! А там не я! Там Сопунов! А ты обознался!

– Идиот! – фыркнул Гена, бросаясь на Илью, еле успел его Проскурин поймать. – Что думаешь, я тебя не узнал бы?? Идиот!! Эта пьяная мразь позвонила Таньке и перепугала ее насмерть! Помнишь тот звоночек?!

Илья сжался, уткнул голову Женьке в шею и застонал.

– Вот мне и нужны были подробности! Что он мог знать? Где флэшка? Почему столько лет ты, сволочь малодушная, молчал и вдруг пасть свою раскрыл? Кто еще мог знать об этом? Что конкретно ты ему говорил? Я не обознался, урод!! Я не обознался!!

Он орал, дергался в крепких руках Проскурина, брызгал слюной и, кажется, даже не вполне осознавал, что только что признался в убийстве Сопунова.

В кабинете поднялся такой гвалт, что Копылову пришлось пригласить конвой. И выводить всех по очереди. Кого куда. Ивана Митрофановича усадили на скамейку в коридоре. Илью с Женей – рядом. Геннадия отвели в камеру, потому что он вдруг начал рыдать и кричать во весь голос, что он ни при чем и что ему срочно требуется адвокат. Что все против него сфальсифицировано. Что он порядочный человек, бизнесмен. Это его жена убийца! Она и Алинку заразила раком, и мужа своего травила, подливая ему какие-то химикаты, распадающиеся в организме так, что ни один анализ не покажет их присутствия.

– Пускай посидит, успокоится.

Копылов тяжело дышал. И на Проскурина, снова усевшегося на Степкино место, не смотрел. Честно? Он ему не сочувствовал. Нечего из себя зомби корчить! Надо просто вовремя с женщинами своими было разбираться. Полюбил? Женись! Родился у тебя ребенок вне брака? Тем более женись! И береги! Береги, черт побери, свою любимую от всякого вмешательства извне! Не позволяй виться ядовитой змее вокруг твоего семейного очага и ложа!

– Но Гена все эти годы думал, что Кирилл его сын! – возразил Проскурин с болезненной гримасой. – Алина не позволяла влезать в семью. Не хотела, чтобы он страдал, чтобы страдала моя жена.

– А так все были просто счастливы! – зло оскалился Копылов. – По-моему, знаешь, как это все называется?!

Он грязно выругался. И не пожалел Проскурина, когда тот вдруг глухо завыл, пряча лицо в ладонях.

– За эти часы, что я держал его в браслетах, знаешь, что он мне рассказал?

Копылов промолчал, рассеянно перебирая листы протокола допроса, которые он не успел заполнить. Надо как-то все продуманно записать. Не так, чтобы это напоминало странную сказку, сочиненную безумными супругами. Все материально, все! А зло материально особенно! И не надо тут сочинительством заниматься, будто у шестнадцатилетней школьницы созрел план мести на последующие двадцать лет. Не одна она эту историю сложила. Не одна!

– И что же он тебе рассказал? – откликнулся он все же.

– Что это Танька заставляла Илью снимать сцены наших с Алиной встреч. И платила ему за это.

– Извращенка чертова! – проворчал Саша. – Не удивлюсь, если просматривали они эти видеозаписи вместе с Геной.

– Возможно, хотя он и отказывается. Но она… Она точно ненормальная.

– Э нет. Все у нее с головой просто прекрасно. Гений просто! Злой гений! Шла по жизни, манипулируя людьми в свое удовольствие. Строила свое счастье на несчастье других и радовалась. А остальное ее просто не волновало. Надо же… Я много видел зла на своей работе, очень много. Но с таким виртуозным встречаюсь впервые. И самое страшное знаешь что?

– Что?

– Что мы не сможем доказать убийства этих бедных женщин! Никак не сможем. Если она только не напишет чистосердечное признание. А она не напишет, что-то подсказывает мне. Но!

– Что?! – Проскурин поднял на него тяжелый взгляд, полный горя и отчаяния.

– Но у нас есть убийство Сопунова – раз. Убийство бывшей жены Ильи – два. Покушение на убийство сотрудника полиции – три. Это же ведь не ты сотворил, коллега?

– Издеваешься! – обиделся Проскурин. – У Шелестовой был. Адрес ее бывшего мужа спрашивал. Гена ловко направил. И во двор к фотографу приходил, но так и не решился к нему зайти. Пьянка там была. Что дальше было, знаешь.

– Знаю! И что Гена наш несчастный, обманутый муж по твоим следам шел, тоже догадываюсь.

– Ага! Только потом я уже пошел по его следам. После исчезновения фотографа начал землю рыть, наблюдать, просто разрывался на части. Правда, убийство Шелестовой не сумел предотвратить, следил в это время за соседкой Ильи. Потому и фотографа перехватил до того, как Гена туда нагрянул. Иначе труба дело. Фотографа перехватил, Генку отключил и поспрашивал потом обоих, и посмотрел, что эта мразь наснимала, – он помолчал, закончил с горечью: – Все равно доказать убийство Алины будет сложно, Александр Иванович.

– Ничего, докажем. Сейчас нам с тобой, Сергей, надо бы в одно место прокатиться.

– В которое? – Тот быстро поднялся, шагнул к двери.

– Нет на адресе Татьяны, позвонили мне. Нянька с детьми дома, а ее нигде нет, – Копылов достал из сейфа пистолет с кобурой, быстро надел под ветровку. – Кажется мне, может она сына твоего навестить. Не с добрыми намерениями. У нее теперь земля под ногами горит, она самое главное зло для тебя может сотворить. Так что поехали быстро сына твоего спасать. И деда заодно прихватим. Мужик крепкий, пригодится. А этот папарацци пускай тут пока посидит со своей Дульсинеей. Для него еще будет время…