Лучший полицейский детектив

— Как Вы узнали, что он был мертв?

— Он… она не дышала. Я же знаю, вон у меня сколько детей…

— Пока новорожденный не перейдет на самостоятельное дыхание, он всегда похож на мертвого. Вы его пошлепали?

— Да мне разве до того было? Я же сама в беспомощном состоянии находилась!

— Вы взяли сегодня с собой свою обменную карту? Покажите.

— У меня ее нет.

— Почему? В каком сроке беременности Вы стали на учет?

— Я … не стояла на учете.

— Почему? А во время предыдущих беременностей Вы стояли на учете?

— Да.

— Значит, нам следует сделать вывод, что Вы не хотели рожать этого ребенка и надеялись от него избавиться?

Пантелейчук молчала. Но по ее бегающему взгляду было понятно, что она лихорадочно ищет выход из трудного положения.

— Я была занята по хозяйству и думала, что потом успею.

— Но в предыдущие беременности Вы тоже были заняты.

— Ну, а зачем все это? Я уже знала, что подойдет срок и все будет, как всегда. Зачем мне эти поездки в город?

— По закону положено, что беременная женщина должна стать на учет. Скажите, Вы хотели этого ребенка?

— А как Вы думаете? У меня уже есть пятеро! Зачем мне еще? — взорвалась, наконец, подозреваемая.

— И поэтому Вы убили ребенка? А Вы понимаете, что Ваша дочь была живая? Понимаете, какой грех Вы взяли на душу?

Пантелейчук слушала молча, даже не пытаясь оправдываться. Но Любовь Ивановна начала думать, что Дина оказывает давление на пациентку.

— Если Вы не хотели ребенка, разве нельзя было предупредить это убийство? Вы же знаете, что существуют различные методы…

— Аборт — это грех! — неожиданно пафосно-безаппеляционным тоном произнесла убийца.

Вот тут уже возмутилась гинеколог, которая только сейчас осознала, к какому волку в овечьей шкуре испытывала сочувствие.

— Вы меня извините, но если выбирать из двух зол, то лучше сделать прерывание беременности на раннем сроке, чем потом убивать доношенного живого ребенка.

— Наш батюшка говорит, что аборт — это страшный грех, — продолжала стоять на своем Пантелейчук.

— А убийство — не грех? — всплеснула руками Дина, — Значит, Вы — «верующая»?

— Да, — гордо заявила их оппонент.

— Так что же это за вера? Вера должна оправдываться делами!

— А я и оправдалась. Я не делала аборт!

— Слушайте, в какой такой секте Вы состоите, что…

— Я — не в секте! Я истинно православная! — начала «закипать» обвиняемая.

— О-о-о, все понятно!

Дина и Любовь Ивановна обменялись понимающими взглядами. Обе из них знали, что любой религиозный фанатизм — страшная вещь.

— Ладно, забудем об абортах. Ведь можно было просто предохраняться. Вы знаете об этом? Вы же не маленькая девочка?

— Батюшка сказал, что предохраняться нельзя! Это — грех! — бездумно и безумно произнесла женщина.

И тут Дина не выдержала. Эмоции прорвали ее обычную тактичность и она запальчиво воскликнула:

— То было по Ветхому Завету. А УБИТЬ СВОЕГО ЖИВОГО РЕБЕНКА, ОТРЕЗАТЬ ЕМУ ПЛАЦЕНТУ, ПУПОВИНУ… РУКУ(!), ВЫПОТРОШИТЬ ОТ ВНУТРЕННОСТЕЙ — НЕ ГРЕХ? ВАШЕГО «БАТЮШКУ» СУДИТЬ НАДО ВМЕСТЕ С ВАМИ!

— Я такого не делала! Это — не я! Следователь говорил, что его собака вырыла. Это она, наверное, все отъела!

— Ага, конечно! Аккуратно так руку «отъела» по линии сустава, такой ровнехонький секционный разрез от подбородка до лобка своими зубами сделала. За кого Вы нас держите? Мы что — совсем тупоголовые? С органами и пуповиной понятно. Но зачем Вы руку ребенку отрезали?!

Не знавшая таких страшных подробностей детоубийства, Любовь Ивановна рухнула в обморок. Медсестра кинулась на помощь своему доктору, начала мокрой салфеткой обтирать той лицо, а Юля быстро открыла окно. Гнатенко опасалась, что пользуясь всеобщей суматохой, Пантелейчук попробует сбежать. Но та застыла посреди кабинета, как остолбеневшая. Бежать-то ей было некуда. Дальше родного села было не укрыться.

Заведующая женской консультацией медленно стала приходить в себя. Дина продолжала:

— Хорошо, Вы не хотели рожать этого ребенка. Я могу это понять. Всякое в жизни бывает. Но он уже родился! Зачем убивать?

— А куда было его деть?

От такой фразы, сказанной совершенно обыденно, без всякой эмоциональной окраски, все присутствующие застыли в ужасе. Такая простая житейская философия — куда деть ненужного ребенка?

— Вы же слышали, что в каждом областном центре есть службы планирования семьи? Там громадные очереди желающих усыновить детей. Можно же было отвезти туда ребенка, отдать на усыновление людям, у которых не получается родить! Можно было здесь в роддом подкинуть…

— Ехать с ребенком в город? Во-первых, дорого деньги тратить на проезд…

Лаборантку чуть не стошнило от финансовых рассуждений Пантелейчук:

— Если нет денег, можно было подкинуть местному фельдшеру, в конце концов!

— А во-вторых, все же увидят, узнают, будут презирать потом…

— Вот теперь и будут презирать обязательно! И правильно! — возмутилась Дина.

— Как Вы могли?.. Да что для Вас такое вообще ребенок? Это же не котенка утопить! Хотя большинство и такого не может делать! Вот Вы думали о последствиях? Что теперь о Вас будут думать односельчане? А муж? — в ужасе спрашивала Любовь Ивановна.

— Действительно! Муж знал об этом? Или Вы с ним все это вместе задумали? — уточнила Дина.

— Нет, он думал, что все, как надо. Да мужики же вообще не вникают в женские дела!

«Врет, скорее всего. Выгораживает кормильца семьи», — подумала Дина, и поймав взгляд Любови Ивановны, поняла, что та думает о том же.

Акушер все еще не могла прийти в себя от эмоционального шока.

— А что будут думать о Вас дети?

— Да что они понимают в этом? Вырастут, тогда поймут!

— О, я себе представляю, как они поймут!

— Да я — хорошая мать! — запальчиво закричала Пантелейчук.

— Для остальных детей. Но не для этой девочки!

— У меня был этот… послеродовый психоз!

— О, как мы заговорили! Какие диагнозы вдруг знаем. Женщины в послеродовом психозе на самом деле не знают, что он с ними происходит!

Пантелейчук осеклась и наглухо замолчала. Дина проверила, все ли они записали и выглянула в коридор. Под дверью стоял старшина, а за ним скопилась уже значительная очередь из пациенток. Гнатенко уже устала соблюдать этику и деонтологию. Поэтому вместо нейтральных слов, которые бы не кидали тень на репутацию подозреваемой, она сказала участковому: