Луд-Туманный

Деревья в саду шептались с ветром. Кричали птицы. Где-то вдалеке на здании Палаты Гильдий били часы, а в гостиной пахло весенними цветами и ароматической смесью из сухих лепестков.

Мастер Натаниэль немного успокоился. Он провел рукой по лбу и неестественно засмеялся:

– Я… Я, право, не знаю, что на меня нашло. Я так волновался за мальчика, наверное, это и вы вело меня из себя. Мне остается только просить у вас прощения, Хитровэн.

– Не стоит извиняться… совершенно незачем. Ни один доктор, если он чего-то стоит, не станет обижаться на… больного, – и он бросил на мастера Натаниэля веселый, но немного странный взгляд.

Мастер Натаниэль снова нахмурился и выдавил из себя:

– Благодарю вас.

– А теперь, – продолжал доктор, словно ничего не произошло, – мне хотелось бы немного поговорить с вами наедине об этом юном джентльмене. Это возможно?

– Конечно, конечно, доктор Хитровэн, – поспешно согласилась госпожа Златорада, видя, что ее муж колеблется. – Он будет вам крайне признателен, я уверена. Хотя, по-моему, вы очень храбрый человек, если доверяетесь такому чудовищу. Нат, пригласи доктора Хитровэна в кабинет.

Мастер Натаниэль повиновался.

После первых же слов доктора он почувствовал себя успокоенным, и все его недавние страхи мгновенно улетучились. Даже смущение прошло.

А доктор сказал:

– Не горюйте, ваша милость! Я ни на йоту не верю, что ваш мальчик пробовал то, что упоминать не должно.

– Что? Как вы сказали? – радостно засуетился мастер Натаниэль. – Клянусь Золотыми Яблоками Запада! Так, значит, это была буря в стакане воды! Вот негодник, как он нас испугал!

Конечно же, он все время знал, что это не могло быть правдой! Факты не могут быть такими упрямыми и такими жестокими.

Человеку свойственно относиться даже к неприятным фактам с неисправимым оптимизмом, хотя лишь недавно его охватывал ужас перед неизвестным.

Однако, вспомнив о мучительной сцене с Ранульфом прошлой ночью, мастер Натаниэль опять почувствовал, что его охватывает леденящий страх.

– Но… но… – бормотал он в нерешительности, – зачем же тогда эта дурацкая история? С какой целью он ее рассказал? Нет сомнений в том, что мальчик болен душой и телом, и зачем, во имя Млечного Пути, ему понадобилось выдумывать историю о том, как Вилли Висп дал ему попробовать эту проклятую штуку? – Он умоляюще посмотрел на Эндимиона Хитровэна, и во взгляде его читалось: «Таковы факты. Я предоставляю их вам. Будьте милосердны и объясните мне, что происходит».

Что Эндимион Хитровэн и попытался сделать.

– Откуда мы знаем, что это была… «проклятая штука»? – спросил он. – Единственное, что нам известно, это слова Вилли Виспа, а насколько я знаю этого джентльмена, они так же надежны, как… как шаловливый ветерок. Весь Луд знает о его проделках… Он скажет, что угодно, только бы кого-нибудь испугать. Нет, нет, поверьте мне, это одна из его шуток, которую он разыграл с мастером Ранульфом. У меня есть некоторый опыт в этом деле – вы же знаете, у меня обширная практика в порту, – а у вашего сына симптомы другие. Нет, нет, то, что ваш сын отведал волшебных фруктов не более вероятно, чем… если бы вы отведали их сами.

Мастер Натаниэль улыбнулся и с облегчением протянул ему руки.

– Благодарю вас, Хитровэн, благодарю вас, – сказал он осипшим от волнения голосом. – Все это было так ужасно, что я совершенно потерял голову. А вы так добры, что не рассердились за мое чудовищное поведение в гостиной.

На мгновение мастеру Натаниэлю показалось, что он действительно любит этого странного, острого на язык маленького выскочку.

– А теперь, – продолжал он, сияя, – в знак того, что все действительно забыто и вы меня простили, мы должны выпить за здоровье Ранульфа немного чабрецового джина… – И он вынул из буфета два стакана и графин благоухающего зеленого напитка, который остался от вчерашнего ужина.

Несколько минут они с удовольствием молча потягивали джин.

Наконец Эндимион Хитровэн, словно обращаясь к самому себе, задумчиво сказал:

– Да, возможно, это выход. Зачем нам искать другое лечение, если наши предки гнали джин из дикого чабреца? Нет, джин не дикий. Джин из чабреца, из времени, из терновника. Это отрадно.

Мастер Натаниэль что-то промычал. Он очень хорошо понял, о чем говорил Эндимион Хитровэн, но решил этого не показывать. Любое замечание, касающееся поэзии или философии, всегда приводило его в смущение. К счастью, подобные замечания редко звучали в Луде-Туманном.

И он, поставив свой стакан, бодро произнес:

– А теперь, Хитровэн, давайте перейдем к делу. Вы сняли с моей души тяжелейшее бремя, но все-таки мальчик не в себе. Что с ним такое?

Эндимион Хитровэн как-то странно улыбнулся, а потом медленно и спокойно сказал:

– Мастер Натаниэль, а что с вами такое? Мастер Натаниэль вздрогнул.

– Что со мной? – холодно переспросил он. – Я пригласил вас не для того, чтобы проконсультироваться насчет собственного здоровья. Мы, если позволите, продолжим разговор о состоянии моего сына.

Эндимион Хитровэн саркастически прищурился.

– Ну что ж, возможно, я ошибаюсь, – сказал он, – но у меня такое ощущение, что вы, ваша милость, довольно эксцентричны и находитесь во власти каких-то странных фантазий. Знаете, как я называю ваш дом? Я называю его Гнездом мэра. Да, Гнездом мэра!

И, откинув голову, он искренне засмеялся своей шутке, в то время как мастер Натаниэль злобно взирал на него, не произнося ни слова.

– Так вот, ваша милость, – продолжал доктор более серьезно, – если я проявил нескромность, вы должны простить меня… как я простил вас за то, что произошло в гостиной. Видите ли, врач обязан быть внимательным… Он лечит своих пациентов, исходя не из их рассказов, а из того, что замечает сам. Для врача все является симптомами… даже то, как человек раскуривает трубку. Например, однажды ваша милость оказали мне честь быть моим партнером в карточной игре. Возможно, вы забыли – это было несколько лет назад у Пайпаудеров. Мы проиграли. Почему? Потому что всякий раз, когда у вас оказывалась самая ценная в колоде карта – Червовая Лира, – вы тут же выбрасывали ее, словно она жгла вам руки. Подобные вещи заставляют врача задуматься, мастер Натаниэль. Вы чего-то боитесь.

Лицо мастера Натаниэля медленно заливалось краской. Теперь, когда доктор упомянул об этом, он очень хорошо вспомнил, как действительно когда-то не мог держать в руках Червовую Лиру. Для него ее имя каким-то образом было связано со Звуком. Как мы уже знаем, он мог воспринимать самые невинные вещи как табу. Но подумать только, что кто-то мог заметить это!

– Это необходимое вступление к тому, что я должен сказать по поводу вашего сына, – продолжал Эндимион Хитровэн. – Видите ли, я хочу объяснить вам, что, хотя человек и вовсе не подходил к волшебным фруктам, у него могут быть все симптомы того, как если бы он их употреблял постоянно. Погодите! Погодите! Вы слушайте меня! – пытался остановить собеседника доктор.

Ибо, подавив крик, мастер Натаниэль вскочил со стула.

– Я совсем не хочу сказать, что у вас есть все эти симптомы… отнюдь нет! – продолжал док тор. – Но вы же знаете, что бывают ложные имитации многих недугов – состояния, в точности совпадающие со всеми симптомами болезни, и сами доктора часто идут у них на поводу. Вы хотите, чтобы я продолжал говорить о вашем сыне… Так вот, я считаю, что он страдает от мнимого пресыщения волшебными фруктами.

Хотя мастер Натаниэль был еще очень зол, он почувствовал большое облегчение. Такое объяснение его собственного состояния, лишенное всякой тайны и поставленное каким-то об разом на рациональную основу, было благотворно, как лечение. Поэтому он позволил доктору продолжать, больше не перебивая, разве что чисто машинально пожимая иногда плечами, выражая этим недоумение или протест.