Лугару

— Ничего себе каторга! Тоже хочу на такую! — улыбнулась Зинаида.

— Отбыв срок, представитель семейства вернулся в Одессу, к своим многочисленным сыновьям, — продолжал доктор.

— Понятно. И чем занимаются эти Барги сейчас?

— Ну, ювелирное дело они не оставили. Но разные представители семьи Барг и занимаются разным. Среди них есть красный командир времен гражданской войны, есть те, кто уехал в Париж, в Канаду. Есть учителя, циркачи. А сегодня к тебе придет самый младший представитель семейства, Виктор

Барг. Он не нарушил семейной традиции и работает ювелиром на ювелирном заводе. А придет он затем, чтобы мы взяли на одну ночь в холодильник красотку Аду — между прочим, его двоюродную тетю. Она двоюродная сестра его матери.

— А вот с этого момента поподробнее, — заинтересовалась Зинаида.

Впрочем, ничего нового в этом не было. Тайком от всех властей можно было взять тело на сохранение в холодильник — конечно, за солидную плату. Было очень тяжело держать тело умершего человека дома, пока шла подготовка к похоронам. Особенно тяжело — в жару. Официально это было запрещено. Но по знакомству или за деньги можно было нарушить правило.

В услуге этой не было ничего страшного — наоборот, она была полезна, если в доме умершего были маленькие дети. И Зинаида всегда недоумевала, почему с такой глупостью создано запретное правило. А потому всегда шла навстречу. В этом была и обратная сторона — получалось хорошо зарабатывать.

— Причина смерти, возраст? Свидетельство о смерти есть? — деловито задавала привычные вопросы она.

— Есть. Коронарный тромбоз. Возраст 65 лет.

— Ей бы еще жить и жить, — вздохнула Зинаида. — А почему красотка Ада?

— Ах, в молодости я был в нее безумно влюблен! — воскликнул Кац. — Для меня она была самой красивой девушкой на свете. Барги мои друзья. Мы дружили с самого детства. Сейчас в Одессе остались только два брата — Леонид и Аркадий. Мать Виктора была дочерью Леонида. А красотка Ада — дочь Аркадия. Таким образом, какая-то там тетя. Я путаюсь в их родстве. Мои родители дружили с обоими братьями. Ада… Ах, Ада… Она славилась своей красотой. Она была на пять лет меня старше, а потому не воспринимала всерьез, считала щенком. Боже, как я страдал! — вздохнул искренне Кац. — Я три раза делал ей предложение. И три раза она отвечала отказом. Красотка Ада… Она вышла замуж за офицера, потом его убили. Ада вышла во второй раз — за нэпмана. Тот повесился, оставив ее с кучей долгов. Потом Ада связалась с артистом оперетты, он стал ее третьим мужем. Но он бросил ее, сбежав с молоденькой девчонкой. В общем, трижды Ада была замужем, и всегда несчастливо. Детей у нее не было. Как и у меня, — тут Кац снова вздохнул. — И я вот думаю, как по-глупому мы оба потратили свою жизнь. Может, мы как раз и были предназначены друг другу… Судьба… И вот теперь она умерла, — Борис Рафаилович печально закончил свой рассказ.

— Мне очень жаль, — Зинаида потупила глаза.

— Поэтому я и бегу, — очнулся доктор. — Не хочу видеть ее труп. Ведь надо осмотреть, нет ли разложения… Ну, ты знаешь. Я хочу сохранить в своей памяти красивую, стройную, юную Аду — в алом платье, с развевающимися на ветру черными волосами, безумно прекрасную, веселую и радующуюся жизни, когда она думала, что все у нее впереди…

— Вы прямо поэт! — улыбнулась Крестовская.

— Приходится, — вздохнул Кац. — В общем, примешь нашего ювелира и возьмешь у него деньги. Дружба дружбой, а табачок — врозь.

— Да уж как всегда! — усмехнулась Зинаида.

— А я улетел на крыльях былой любви.

— Аду поминать? — строго спросила она.

— Не будь ханжой! — воскликнул доктор. — Ада всегда любила жизнь. Веселье, вино, красивых мужчин и хороший коньяк…

— И потому в 65 лет едет к нам, — в тон ему добавила Зинаида.

— У каждого свой срок. Кто знает, когда наш пробьет, кто знает… — И на этой философской ноте Кац удалился, оставив ее наедине с формулярами.

Стемнело. В морге было удивительно тихо. С Крестовской оставались два дежурных санитара. Один — студент, который все время спал, а второй — подрабатывающий пенсионер лет 70-ти. Он был тихий, непьющий и необычайно религиозный. В комнате санитаров горел свет, и Зинаида знала, что старик сидит там и читает молитвы.

Она вышла в темный двор покурить. Курить Зина начала, устроившись на работу в морг. В первое время ее страшно мучили запахи. Чтобы притупить обоняние, она закурила свою первую папиросу, а дальше как-то пошло… Курение вошло в привычку, и Зинаида не собиралась от него отказываться. А через время запахи прекратились совсем.

На улице было ветрено. Поверх стены забора было видно, как колышутся ветки деревьев. Спичка никак не хотела зажигаться на ветру.

— Вам помочь? — Рядом с ее лицом ярко вспыхнул огонек пламени, и Зинаида увидела высокого темноволосого мужчину, который держал немецкую трофейную зажигалку, явно оставшуюся со времен Первой мировой войны.

ГЛАВА 3

Во дворе было слишком темно. По идее, двор должен был освещать уличный фонарь, но несколько дней назад кто-то разбил лампочку — буквально раздавил с «мясом», и от фонаря остался лишь металлический шест да плафон, при порывах ветра так отвратительно скрипящий в темноте.

Зина сильно подозревала, что с лампочкой расправился кто-то из санитаров в момент очередной попойки, однако прямых доказательств у нее не было. А обвинять просто так ей было неудобно — сказывалось благородное воспитание. К тому же это было чревато тем, что санитар, обидевшись, развернется и уйдет. А искать замену было ох как непросто. Поэтому приходилось терпеть.

Крестовская затянулась папиросой, взглянула на алый, мерцающий в темноте огонек, и посмотрела на незнакомца. К сожалению, черты его лица были видны плохо. И она успела заметить лишь блеск глаз, статную фигуру и высокий рост. Ей вдруг подумалось, что это большая редкость — встретить человека, у которого так бы мерцали и горели глаза, просто светились ярким огнем. У большинства людей из ее окружения глаза были потухшие, блеклые, словно побитые пылью. Они не могли не только мерцать, но, похоже, даже смотреть.

— Вы тоже ждете Бориса Рафаиловича? — спросил незнакомец, у которого оказался достаточно приятный и мелодичный голос с пряными вкраплениями каких-то чувственных ноток… А может, просто от переутомления у нее начались галлюцинации. Или она сходила с ума.

— Простите? — не поняла Зина.

— Вы стоите во дворе морга, и я подумал, что вы здесь по такому же делу, что и я.

— А по какому вы делу?

— Тяжкому. Разве с хорошими делами приходят в морг?

— Ну, не знаю… Не знаю… — Она с трудом удержалась, чтобы не рассмеяться, ведь этому доморощенному философу пришлось столкнуться с единственным человеком, для которого приход в морг не был плохим делом.

— Будет слишком большой наглостью с моей стороны, если я попрошу вас пропустить меня вперед? — Незнакомец подошел к ней ближе и как-то заговорщически понизил голос.

— В каком смысле? — нахмурилась Зина.

— Видите ли… Вы не подумайте, что я просто или малодушный, или слишком наглый, но это моя тетя, и мне слишком тяжело это все… Простите, конечно. Я просто в первый раз здесь по такому делу, и немного нервничаю. Хотя Борис Рафаилович заверил меня, что все будет хорошо.

— Все будет хорошо, — улыбнулась она, не думая о том, что в темноте он не видит ее улыбки.