Лукавый взор

Вот те на! Здесь, оказывается, торгуют тканями! Кроме засова на двери, не обнаруживаю ничего железного.

Иду дальше. Предположительно, в «Красной Шапочке» должен обосноваться шляпник. Ничуть не бывало! Здесь изобилие ботинок, башмаков, бальных туфелек, сапожков для верховой езды – и прочих облачений для прелестных дамских ножек.

Продолжаю свой променад довольно долго и вот что выясняю: над лавкой мясника красуется букет увядших гвоздик и вывеска «На добрую память»; «Три девственницы» символизируют мастерскую по пошиву военных мундиров; у «Святого Августина» обновляют старые перья для шляп; «Ангел-хранитель» отправляет посылки за границу; «Монах» полами своей рясы прикрывает вход в сладостно благоухающую лавку по продаже «летучего масла» [5] , помад, румян и прочей парфюмерии… Но поистине сногсшибательное открытие ожидает меня в «Весталке». Здесь я обнаруживаю самые таинственные предметы дамского туалета: те, которые открыты только скромному взору мужа или нескромному – любовника. Несчитанное множество кружевных, шелковых, батистовых штучек! Корсеты, сорочки, лифы, даже – ах, простите, – drawers [6] ! Вынужденно прибегаю к английскому слову, дабы не оскорблять взор моих читательниц, так как известно (а если кому-то неизвестно, самое время узнать!), что, несмотря на приказ парижского префекта от 1730 года, их ни за что не наденут те, кого англичане называют filthes [7] … не осмеливаюсь привести французский синоним… ну а фланируя по парижским улицам, они обычно отзываются на странные прозвища: Крыска, Толстая Ляжка, Мохнатка, Глубокая Корзинка. Однако в последнее время многие затосковали по изысканности и сделались тезками героинь любовных романов или модных опер. Теперь они Аманды, Пальмиры, Лодоиски, Сидонии, Аспазии, Армиды… Но эти имена – не более чем вывеска, яркая вывеска! Право слово, даже не знаю, кто будет разочарован сильнее: тот, кто узнает, что Святой Августин умеет чистить и красить перья, а весталка носит drawers, – или тот, кто в Аспазии обнаружит Толстую Ляжку, в Лодоиске – Мохнатку, а в Пальмире – Глубокую Корзинку, как это происходит постоянно с мсье П., владельцем «Весталки». Самыми прибыльными его клиентками являются именно эти хорошенькие filthes, которые обнажают перед мсье П. свои «мохнатки» и открывают свои «корзинки», чтобы он, в свою очередь, открыл им кредит на покупку «летучих масел» и прочего».

5

От франц. huile volatile – одно из наименований духов.

6

Drawers – панталоны (англ.).

7

Filthes – женщина легкого поведения (англ., устар.).

Нахохотавшись, Араго и его сподвижники решили предоставить возможность повеселиться всем своим читателям. И не прогадали. Тираж очередного выпуска «Бульвардье» расхватали мгновенно! Редакция втихомолку молилась, чтобы загадочный Лукавый Взор снова дал знать о себе.

И молитвы эти были услышаны.

Спустя неделю, опять же в пятницу, чертыхаясь и отдуваясь, на третий этаж взобрался, гремя костылем, почтенный ветеран, ещё помнивший победное солнце Аустерлица. Ему передала свернутый вчетверо листок скромная бенедиктинка [8] . Успех этого материала Лукавого Взора, посвященного предприимчивым парижанкам, которые успешно заменяют мужчин в любом роде деятельности, от торговли с лотка до развоза воды, от управления наемными экипажами до обладания игровыми домами, был столь же фееричным.

8

Монахиня католического ордена святого Бенедикта.

В следующую пятницу никто не появился; «бульвардье» приуныли. Однако еще через неделю тощий капуцин [9] принес корреспонденцию якобы от уличной торговки. Теперь Лукавый Взор исследовал разницу между богатыми денди-буржуа и светскими львами, которые соревнуются, кто больше денег тратит для поддержания своего реноме. После этого парижский вокабулярий обогатился выражением «рыцарь камелии»: Лукавый Взор не забыл упомянуть, что самые отъявленные денди щеголяли камелиями в петлицах – самым дорогим цветком, да еще меняли его раз по шесть в день!

9

Монах так называемого Ордена меньших братьев капуцинов.

Потом появился полунищий студент, которому передала затейливо свернутый и обвязанный розовой ленточкой листок почтенная старушка… Ну и так далее, и так далее! Курьеры появлялись то еженедельно, то через две недели, они менялись, менялись описываемые ими отправители, однако прежним оставался псевдоним: Лукавый Взор. Прежним оставался и острый, ироничный, задиристый стиль заметок. Почерк автора был четким, хорошо разборчивым, но совершенно безликим. Такой бывает у опытных писарей. Иногда Араго не сомневался, что Лукавый Взор – это женщина, иногда казалось – нет, мужчина. Автор очень удачно избегал любых глаголов, которые могли бы выдать его пол. Но все же чем дальше, тем больше Араго верил, что Лукавый Взор – именно женщина!

Впрочем, кем бы Лукавый Взор ни был, его корреспонденции весьма прибавили «Бульвардье» популярности. Теперь в среду – день выхода свежего номера – уличные продавцы газет едва успевали выйти с очередным выпуском «Бульвардье», как распродавали товар и возвращались в типографию за новыми пачками.

Лукавый Взор заставлял парижан взглянуть на их привычное житье другими глазами. Ну и посмеяться обитатели французской столицы всегда были горазды. Вообще их неистребимой особенностью издавна было острое любопытство ко всяким, даже самым ничтожным происшествиям, от дерущихся собак до публичных казней на Гревской площади, переименованной в 1803 году в площадь Отель де Виль, Городской Ратуши. Причем парижане обожали не только смотреть на действо, но и судачить о нем. «Бульвардье» с помощью Лукавого Взора утолял эту потребность читателей посудачить. Раньше Араго использовал в основном материалы из иностранной и французской прессы, с которой знакомился чрезвычайно внимательно; более, а чаще – менее осторожные политические рассуждения, принадлежащие его собственному перу, разбавляли этот публичный меланж; однако поистине лукавые заметки Лукавого Взора придали газете некий шаловливый шарм, которым другие издания не обладали. Иной раз Араго приходилось слышать хохот в какой-нибудь кофейне на Итальянском бульваре, и если он видел при этом газету в руках смеющихся, то не сомневался, даже не видя заголовка: это его газета!

Гонорар, переводимый Лукавому Взору, раз от разу увеличивался. Бухгалтер Конкомбр регулярно относил деньги в банк и отправлял на счёт, имя владельца которого охраняла строгая банковская тайна. Понятно, что Лукавый Взор заметал следы как мог, и можно было голову сломать, пытаясь проникнуть в его инкогнито. То, что послания передавались столь сложным путем, как минимум через двух посредников, подтверждало: Лукавый Взор это свое инкогнито бережет очень старательно и открывать его никому не намерен.

Но почему, почему Лукавый Взор так упорно бежит славы, почему не хочет встать в один ряд с самыми знаменитыми фельетонистами своего времени? На этот вопрос ответа не было. Араго иногда начинал тревожиться, не переманят ли популярнейшие «Повседневность», «Сплетница», «Парижская газета», «Карикатура», «Всякая всячина» [10] этого таинственного автора, однако утешался тем, что невозможно переманить того, кого невозможно найти.

Сначала Араго был уверен, что Лукавый Взор принадлежит к числу людей насмешливых и беззаботных, ибо именно такова была тональность его заметок, однако с течением времени она изменилась: безобидная ирония сделалась жесткой, порой беспощадной, особенно когда речь шла порядках, вернее, об отсутствии таковых в тюрьмах, о жуткой грязище на рынках и улицах, наконец, об эпидемии холеры, которая накрыла Париж и – особенно! – о тех, кто принес во Францию не только эту болезнь, но и, хуже того, начал влиять на буйные настроения в обществе: о «великих польских эмигрантах» [11] , которые считали, что весь мир обязан ополчиться на русских!

10

Имеются в виду популярные в описываемое время парижские газеты «Quotidien» – «Повседневность», «La Gazette» – «Сплетница», «Journal de Paris» – «Парижская газета», «La Caricature» – «Карикатура», «Le Charivari» – «Шумиха» (франц.).

11

«Великой эмиграцией» называлась эмиграция в страны Европы и прежде всего во Францию поляков, потерпевших поражение в ходе Варшавского восстания. С 1795 г. Польша входила в состав Российской империи. В ноябре 1830 г. в Варшаве вспыхнуло антирусское восстание, которое было подавлено в 1831 г.

А поскольку Араго – по ряду только ему известных, но очень, очень весомых причин! – тоже осуждал этих воинственных и мстительных за чужой счет господ, популярность «Бульвардье» начала влиять на умозрения парижан. Увеличился поток читательских писем, больше стало посетителей, которые хотели бы поспорить с редактором. Консьержке мадам Нюнюш пришлось почаще окуривать свою конурку, общую лестницу и комнату редакции дымом можжевельника. Стол редактора и конторки сотрудников были завалены письмами, адресованными Лукавому Взору, а поскольку передать их по назначению не представлялось возможным, Араго решил публиковать самые интересные из них в газете. Благодаря этому «Бульвардье» начал выходить дважды в неделю…

Однако, как бы ни складывались обстоятельства, каждую пятницу, лишь только фарфоровый Вашерон-Константен начинал громко хрипеть, готовясь пробить полдень пятницы, а неподалеку, на колокольне новой, еще недостроенной церкви Нотр-Дам-де-Лорет, начинали звонить к обедне, все сотрудники газеты «Бульвардье» немедленно доставали еще и карманные «брегеты», чтобы сверить их, а потом нетерпеливо смотрели на дверь, готовясь увидеть нового посланника загадочного Лукавого Взора. И если никто не являлся, раздавался общий разочарованный вздох…

Однако на сей раз, точно с последним ударом часов, дверь в редакцию все-таки отворилась. На пороге появилась женщина, облаченная в глубокий траур. Лицо ее было прикрыто вуалью, руки прятались в бархатной муфте. Именно на эту муфту мгновенно обратилось внимание всех «бульвардье», решивших, что там лежит очередная корреспонденция от Лукавого Взора, а дама в трауре – очередной курьер.

Посетительница слегка присела в снисходительном подобии реверанса и сказала:

– Добрый день, господа. С кем я могу поговорить по важному и неотложному делу?

Едва уловимый мягкий и в то же время шипящий акцент звучал в ее речи.

– Я Жан-Пьер Араго, редактор, – представился главный «бульвардье», выходя из-за стола. – Не соблаговолите ли присесть, мадам, и сообщить, чем мы сможем вам служить?

Заместитель редактора Вальмонтан, повинуясь жесту начальника, подскочил к даме и, подав ей руку, попытался проводить к довольно потертому креслу, которое носило название гостевого.

Дама, впрочем, осталась стоять и, поблагодарив Вальмонтана легким кивком, молвила, обращаясь к Араго: