Лукоморье. Трилогия
Шрифт:
11
Чебурашка, затаив дыхание, нажал на клавишу с цифрой два:
— А если так, доходов вдвое больше будет?
— Ну как тебе сказать? — почесал затылок Илья.
— Куркулятор, — нежно прошептал министр финансов.
— Держи, наследник! — Капитан выудил следующий презент из рюкзака и вручил своему тезке огромного плюшевого Чебурашку, предварительно нажав на пуговку носа.
— Я был когда-то странной игрушкой безымянной, К которой в магазине никто не подойдет, -сладеньким голосом запел плюшевый
Министр финансов представил себе эту сцену, и глаза его молниеносно просохли. Музыка кончилась. Малыш потряс игрушку и обиженно посмотрел на «папу».
— На пятачок ему нажми, — усмехнулся капитан.
Илюша послушно нажал, но ушастая плюшевая голова мягко подалась назад, и контакт не сработал. Недолго думая, наследник престола приставил игрушку к стене и с размаху вмазал ей по носу. Жалобно пискнув, плюшевый министр финансов с бешеной скоростью проверещал то же самое на бис. Это привело Илюшу в такой бурный восторг, что он повторил экзекуцию, подхватил «певца» и запрыгал с ним по комнате в такт музыке. Василиса с Иваном весело смеялись, глядя на забавные прыжки сына. Министр финансов позеленел и бочком выскользнул в дверь, в которую тут же сунулась голова сотника Авдея.
— Ваше Царское Величество, все готово. Народу пропасть. Яблоку упасть негде. Все на папу посмотреть хотят.
Народу действительно было многовато. Тронный зал не в состоянии был вместить всех желающих, а потому догадливая Василиса заранее распорядилась распахнуть огромные двери в трапезную, не уступавшие габаритами приличным воротам, объединив таким образом два зала в один. Несмотря на большое скопление гостей, центр зала был пуст. Весь народ столпился вдоль стен, а повинно в том было очередное новшество Василисы. Шведский стол. Сидели на этом пиру только трое — Иван на своем троне, по правую руку от него Илья в огромном кресле да Василиса по левую. Царь-батюшка хотел было «папу» на трон усадить, да тот воспротивился.
— Богу — богово, кесарю — кесарево., — решительно сказал он, заставив отца Митрофания усиленно почесать затылок.
Идею шведского стола Василиса почерпнула у Чебурашки, тот, в свою очередь, у Гены, а Гена, естественно, у блюдечка. Столы, заваленные снедью, стояли вдоль стен залов. И каких только изысков на них не было! Даже сосиски и заморское блюдо под названием плов, изготовленное., разумеется, в русском варианте. Кроме риса и мяса шеф-повар Василисы набухал туда тертого хрена, редьки, капусты, морковки и украсил все это симпатичными веточками укропа и петрушки. Между столами и стеной сновали слуги, подтаскивая все новые и новые блюда, которые исчезали со столов довольно быстро, ибо с другой стороны шел обратный процесс. Послы, бояре, купцы и заводчики энергично работали руками и челюстями, злобно поглядывая на шведа, растерянно топтавшегося неподалеку. Стол под названием «шведский» шведскому послу был незнаком.
— Как лошади стоя жуем, — пробурчал Демидов. — Федька! Поднос тащи!
Расторопный
слуга приволок поднос, и один из гостей царской четы смог наконец-то оторваться от стола. Эликсир и закуска на подносе двигались перед ним с помощью ног Федьки. Примеру разбогатевшего заводчика последовали остальные гости, и в зале стало еще теснее, так как кое-кто из бояр решил, что один поднос — это не престижно. За самыми спесивыми тянулся шлейф из трех, четырех, а за боярином Нарышкиным даже из пяти подносов. Мимо него проскользнул худенький китаец, приветствуя каждого встречного кивком головы, отчего она у него тряслась не переставая.— Срочный пакет от императора Цинь-Дриня, — прошептал он на ухо послу, достигнув своей цели.
Китайский посол облобызал печать, сломал ее и углубился в чтение. Стоявший рядом отец Митрофаний добил третью рюмку и, набравшись храбрости, двинулся к «папке».
— А что, сын мой... — Походка его была уже не совсем тверда, а в руке вместо рюмки почему-то оказался фужер. И не пустой, а полный.
— Какой еще сын?!! Он папа! — Иван грозно насупил брови. — Брат мой старшой!
Однако подогретый отец Митрофаний не испугался. Илья успокаивающе похлопал Ивана по руке:
— Какие проблемы, святой отец?
— Вы в делах богословских человек просвещенный...
Илья заерзал в своем кресле:
— Это с какой стороны посмотреть... — В свое время из чистого любопытства он раскрыл Библию, но дальше «Книги бытия» продраться не смог. То ли терпения не хватило, то ли ума.
— Не верю, — категорично заявил батюшка, заглатывая содержимое фужера, — мудростью делиться не хотите.
Впервые в жизни Илья почувствовал тяжкое бремя славы. Все ждут от него чудес, которых он делать не умеет, мудрости, которой не имеет...
— Ну что ж, — вздохнул капитан, — поговорим о Боге. Какие у тебя к нему претензии?
Отец Митрофаний нервно икнул и яростно затряс бородой.
— У меня? К Богу? — Глаза его готовы были выскочить из орбит.
— Веруешь?
— Верую! — дыхнул свежим перегаром поп.
— Молодец! Благословляю! — Капитан перекрестил святого отца, позволил приложиться губами к своему знаменитому массивному кресту и небрежным жестом дал понять, что аудиенция окончена. Счастливый до соплей отец Митрофаний двинулся обратно, однако был еще не настолько пьян, чтобы так быстро забыть о главной цели своего визита во дворец. Его по-прежнему терзали сомнения. Он обернулся:
— А с Марьей-искусницей-то как?
Илья отреагировал мгновенно. Он постеснялся сообщить друзьям, что счастьем лицезреть его особу они обязаны в первую очередь сестрице Василисы.
— Вываливай, святой отец, — живо согласился он, что отец Митрофаний и сделал, честно выложив свои сомнения относительно крестин Марьи-искусницы.
— ... ведь на метле летает! А я, старый дурак, грех на душу взял! — Отец Митрофаний стукнул себя кулаком в грудь, сердито зыркнув в сторону Ивана.
— Чушь. — Илья начал тихо закипать. — А ну-ка напрягись, святой отец. Хоть одно худое дело за девой этой вспомнишь? — Влюбленный капитан был уверен в ответе, но на всякий случай засучил рукава.
— Ни боже мой! — Поп мотнул головой, опасливо косясь на пудовые кулаки «папы».
— То-то, — облегченно вздохнул Илья. — Я тебе так скажу. Если человек дерьмо, злодейством да неправдою живет, то хоть он лоб себе расшиби, грехи свои замаливая, в раю не пропишут. Его место там! — Капитан выразительно ткнул пальцем в пол. — А коль душой живешь, добру служишь, то плевать — крещеный ты аль нехристь, Аллаху или Будде поклоняешься, Бог тебя примет!