Луна и солнце

— Мазь месье де Баатца исцелит меня за неделю-две, — предположил он. — Рецепт его престарелой матушки спас меня от хирургов.

— Мадам так благодарна вам за выздоровление Шартра! И я тоже очень признательна вам.

— За выздоровление Шартра?

— За храбрость, проявленную вами сегодня утром.

Граф Люсьен слегка поклонился. Рядом, за бильярдным столом, придворные на словах разыгрывали королевскую партию. Мари-Жозеф удивилась, почему граф Люсьен не остался рядом с его величеством.

— Вы не играете в бильярд, граф Люсьен? — спросила Мари-Жозеф.

— Когда-то играл, — ответил он, — но сегодня забыл свой кий. — И тоном сухим, как пески Аравийской пустыни, добавил: — Такой изогнутый.

Он обрисовал в воздухе очертания изогнутой палки, которая позволила бы ему дотянуться до бильярдного стола.

Мари-Жозеф мучительно покраснела.

— Простите меня, — пролепетала она, — прошу меня извинить, я не хотела…

— Мадемуазель де ла Круа!

Она умолкла.

— Мадемуазель де ла Круа, с тех пор как я заметил, что я карлик, прошло много лет. Всем это известно. Не стоит смущаться оттого, что вы тоже это заметили.

Если до этого мгновения она боялась, что снова оскорбила его, то теперь опасалась, что он будет над ней смеяться. Он сделал еще один глоток вина, смакуя его, поглядывая на нее над краем серебряного кубка, который, в отличие от Шартра, не торопился осушить. Он вполне твердо держался на ногах, легкое опьянение выдавала лишь нарочитая рассчитанность движений. Его массивный сапфировый перстень сверкал на фоне серебряного кубка.

— Я могу нарисовать ваш портрет? — спросила Мари-Жозеф.

— Для кабинета редкостей или галереи уродцев? Вы повесите его среди изображений диких людей и морских чудовищ?

— Помилуйте, как можно! У вас прекрасное лицо. У вас прекрасные руки. Мне так хочется вас нарисовать.

Граф Люсьен допил последние капли вина. Неведомо откуда явился за его пустым кубком лакей. Граф нетерпеливо махнул рукой, отказываясь от следующего.

«Он не согласится, — подумала Мари-Жозеф, — а я снова сказала что-то не то».

— Вы заняты другим, — продолжил граф Люсьен, — а мне надлежит принимать участие в церемонии отхода ко сну его величества.

Люсьен поклонился мадемуазель де ла Круа и, хромая, зашагал прочь.

«Мазь месье де Баатца вскоре утишит боль в моей ране, — размышлял Люсьен, — а физические упражнения вернут гибкость суставам и избавят от боли в спине».

Когда он проходил по залу, маркиза де ла Фер встретилась с ним глазами; он остановился и поцеловал ей руку. Наедине с ним она не столь стеснялась изуродованной кожи.

— Моя карета в вашем распоряжении, дорогая Жюльетт, — напомнил он.

— Вы ко мне не присоединитесь?

— Мне придется скакать домой верхом на Зели, — сказал он, — и последую за вами, как только мы уложим в постель его величество.

— Ваш слуга может прискакать на… Ах, я и забыла, вы никому не дозволяете ездить на своих арабских скакунах, это только ваше право.

— Мой слуга мог бы отвести Зели домой в поводу, но я весь вечер простоял в Салоне Дианы. Никакой слуга не способен сделать так, чтобы я вновь ощутил прилив сил и радость жизни.

Она улыбнулась ему, и в свете свечей ее огромные карие глаза словно на мгновение наполнились слезами.

— Конечно, дорогой. Это моя забота.

Она нарочито затрепетала ресницами и взмахнула веером, подражая записным кокеткам. Он засмеялся, снова поцеловал ей руку и присоединился к королевской свите, которой предстояло присутствовать при уютной церемонии отхода его величества ко сну.

Ив с трудом заставил себя продолжить беседу с мадам де Шартр. «Интересно, как эта дама, столь юная и столь сомнительного происхождения, может быть столь надменна», — дивился он. Она требовала больше королевских прав и привилегий, чем законнорожденные члены августейшей фамилии. Его величество был воплощением хороших манер, великий дофин так привык к самоуничижению, что сделался почти невидим, а августейшие внуки вели себя как обычные мальчишки, вот только роскошно одетые.

— Сегодня вечером вы принесли мне несчастье, отец де ла Круа, и я требую, чтобы вы загладили свою вину.

— Не могу в это поверить, мадам де Шартр, да и вообще не верю в судьбу — добрую ли, злую.

— Вы весь вечер простояли за моей спиной, и я проиграла, поэтому я возлагаю на вас вину за свое поражение.

— В таком случае, если бы вы выиграли, это тоже было бы моей заслугой? — спросил он.

Закрыв свой китайский, сандалового дерева веер, она пристально и совершенно недвусмысленно воззрилась на него. В ее сложной прическе мерцали и покачивались золотые китайские украшения, подвески на них время от времени сталкивались, нежно позванивая.

— Разумеется, отец де ла Круа, я бы и еще кое-что не отказалась добавить к списку ваших заслуг, если бы вы знали, как об этом попросить.

Ему показалось, что она с ним флиртует, хотя свой вопрос он задал вполне искренне, без всякой задней мысли. Он так долго пробыл среди мужчин — матросов, иезуитов, студентов университета, — что давным-давно забыл то немногое, что знал о вежливой беседе в женском обществе. Мадам де Шартр весьма двусмысленно толковала все его изысканные и учтивые комплименты.

Невзирая на честь, которую оказал ему сегодня вечером его величество, на восхищение придворных и внимание красавиц — он ведь мог оценить их красоту, в конце концов сотворенную самим Господом, — Ив хотел бы сейчас оказаться в своей уединенной комнате. Ему предстояло описать вскрытие русалки. Он должен был убедиться, что Мари-Жозеф не забыла о рисунках. А еще ему просто необходимо было поспать хотя бы несколько часов, чтобы днем завершить изучение трупа морской твари.

В зал вступил церемониймейстер, выкликая: «Дорогу его величеству!» Мадам де Шартр сделала шаг в сторону, присев в глубоком реверансе. Ив поклонился, украдкой поглядывая на удаляющуюся спину его величества и устремившуюся за ним свиту.

«А вдруг мне следует присутствовать не только на церемонии утреннего пробуждения его величества, но и на церемонии августейшего отхода ко сну?» — подумал Ив, но отогнал пустые опасения, ведь граф Люсьен известил бы его о новых, дополнительных обязанностях. Его величество прошествовал мимо, с королем Яковом ошуюю и его святейшеством одесную, а граф Люсьен с другими придворными следовал за ними по пятам. Его святейшество мимолетно взглянул на Ива и нахмурился; граф Люсьен прошел, словно не заметив.