Луна как жерло пушки. Роман и повести

Наконец появился старый мастер Топораш. И как раз вовремя. Угрюмый, как всегда, не поднимая глаз, он сделал то, что нужно: отнес труп на телегу, собрал инструмент, построил колонну для следования в обратный путь.

Около подвала остался один Павел Некулуца. Вожак колонны сидел на куче старой штукатурки. Лицо у него было как у обиженного ребенка, которого обманули — обещали и отняли. Место строительства казалось ему теперь кладбищем…

Он не видел, как труп, выкопанный из подвала, уложили на носилки, накрыли шинелью и унесли на повозку. Не удивился, когда внезапно увидел Сидора Мазуре. Его седая голова появлялась и исчезала за горкой камней. Завхоз, склонившись до земли, собирал камни, тщательно стряхивал с каждого комочки глины и старую штукатурку…

3

Шел снег… Теперь в воздухе кружились хлопья, похожие на больших белых бабочек с трепещущими крыльями.

Мягко светились окна в комнатке воспитательницы Софии Василиу. Там было тихо. София, в домашнем платьице, сидела на стуле с высокой спинкой, потирая озябшие руки и протягивая ноги в одних чулках к открытой печке.

На ее лице играли отсветы пламени. Она прислушивалась к своим мыслям, словно возникающим из игры огня.

Сегодня ей исполнилось двадцать четыре года…

О чем думала эта высокая, тоненькая девушка? О детстве? Но какое детство у сироты? Детство в сиротском приюте… Там она выросла, стараясь быть прилежной и трудолюбивой, там осознала свой долг — растить и воспитывать подрастающее поколение, как сформулировала она когда-то в школьном сочинении.

Теперь у нее целая семья учеников-ремесленников, многие из них станут когда-нибудь инженерами, изобретателями. Это зависит и от нее, воспитательницы.

Завтрашнего человека она представляет себе олицетворением честности и мудрости, он видится ей свободным от пороков прошлого. Без зазнайства. Без подлости. Все это должно быть выжжено каленым железом. И этому высокому делу она посвятит всю жизнь.

Сегодня ей двадцать четыре…

В больших черных глазах, глядящих в открытую печь, пляшет маленькое пламя. Она улыбается кому-то. Так улыбаться могут лишь очень требовательные люди, безжалостные к самим себе. Улыбка неожиданно выказывает их доброту и легко ранимую нежность.

В игре света и тени, улыбаясь кому-то, а может быть, просто своим мыслям, она кажется девочкой.

София услышала легкий стук в дверь. Поднялась, нащупала тапочки.

— Кто там?

Их было много.

— Добрый вечер, София Николаевна! Это мы… Мы пришли…

— Мы пришли поздравить вас с днем…

Горячая, радостная волна поднялась к ее лицу.

— Прошу, входите, пожалуйста!

Ребята долго отряхивались в прихожей от снега, топали ногами, чтобы сбить его с ботинок, и с шапками в руках вошли в комнату. Вова Пакурару, высокий и молодцеватый, вышел вперед, на середину, и свободно, словно делал это каждый день, поклонился и громко произнес:

— София Николаевна! Поздравляем вас с днем рождения и желаем вам здоровья и успехов в работе!

Он обвел глазами потолок, стены, мебель.

— Разрешите преподнести вам маленький самодельный репродуктор. И медного льва. — Вова улыбнулся. — У него густая грива и тяжелая подставка. Может, пригодится вместо пресс-папье.

София разволновалась, как ученица.

— Спасибо, друзья, спасибо, — пробормотала она. — Снимайте шинели, садитесь. Знаете что? Давайте чай пить! Ладно?

Ребята переглянулись и стали раздеваться. В это время на середину комнаты выступил Игорь Браздяну. Он был наряден, в старательно отутюженных брюках, с зачесанными набок блестящими каштановыми волосами. Он поклонился, протянул руку и еле слышно, вкрадчиво сказал, повернувшись к Софии:

— Будьте добры, не откажитесь от этого незначительного знака внимания…

София быстро распрямилась над примусом, который еще не успела разжечь, и приняла из рук Игоря маленькую кругленькую коробочку и еще одну, картонную, перевязанную розовой ленточкой.

— Что это? — удивленно спросила она.

— О, пустяки… конфеты, — ответил Игорь и, элегантно подхватив руку Софии, наклонился, чтобы поцеловать ее.

София в замешательстве отняла руку.

— Конфеты?.. Они как раз пригодятся нам к чаю. Верно, ребята? — спросила она, ища поддержки. И снова бросилась к примусу.

Все разместились вокруг столика у дивана. Стаканов, правда, не хватало, но ребята нашли выход: договорились пить по очереди.

София Николаевна разлила по стаканам чай и тоже присела на краешек стула.

Она растроганно посматривала на ребят. Она знала о них немало. Ей даже припомнились проказы кое-кого из них. Но сейчас все они казались ей замечательными.

— Скоро зимние каникулы, — сказала она, чтобы доставить удовольствие гостям. — Ты, Котеля, конечно, сразу домой поедешь?

Она обратилась к Котеле не только потому, что он не пил чай, дожидаясь стакана, — он был одним из немногих в училище, у кого были родители.

— Нет, София Николаевна, я не поеду домой, — ответил Котеля, глядя в сторону.

— Почему. Ионика? — удивленно спросила София, заметив, что он расстроен. — До твоего села рукой подать!

Парнишка не ответил. Остальные понимающе переглянулись.

— Что случилось, Ионика? Почему ты молчишь? Не доверяешь мне? — настаивала она.

Котеля потупился.

— Он бьет его маму, — вырвалось у Фоки.

— Кто? О ком ты говоришь?

Всем стало не по себе.

— Откуда ты знаешь? — нахмурилась она.

— Ионика рассказал. Его отец лютует. Как домой приедет, мать всегда в синяках. Однажды…

— Не надо… — прервала его воспитательница, увидев, что Ионика встал из-за стола и глаза его налились слезами. — Успокойся, малыш. Я попрошу товарища Кайма-кана узнать, что там такое, и, если потребуется, вызовем в школу твоего отца. Мы этого так не оставим…

София поспешила налить ему чаю в освободившийся стакан, пододвинула к нему коробку с конфетами, погладила его по голове.

— Ты один у родителей?

— Да.

— Именно поэтому тебе надо почаще наведываться домой, — сказала она. — Нельзя оставлять маму. Если все так, как ты говоришь, дай понять отцу, что теперь другие времена. Женщину охраняет закон. Понимаешь, Ионика, пусть он услышит это от тебя, от своего сына.

— София Николаевна, а где ваши родители? — вдруг спросил Некулуца. — Вы никогда о них не говорите…