Луна над пустыней
Шрифт:
Если кравчик — типичный представитель мирной профессии, труженик и вегетарианец, то жук-скакун — прирожденный разбойник, убийца-рецидивист. Если на упомянутой мною пока еще не открытой планете беспозвоночных окажутся чудовища, подобные жукам-скакунам… Нет, такое лучше не воображать. Если у тебя, читатель, слабые нервы, то лучше пропусти сейчас несколько строчек, не читай. А если прочтешь ненароком, то постарайся поскорее забыть, а то вдруг приснится. Во-первых, у жука-скакуна безжалостно выпученные глаза и огромные челюсти. И если челюсти кравчика — орудие труда, то здесь… Природа даже не позаботилась о маскировке: челюсти скакуна — два кривых зазубренных кинжала, острых, как бритва, отливающих металлическим блеском. По малейшему желанию хозяина они широко раздвигаются, как два коварно изогнутых турецких ятагана, направленных остриями и лезвиями навстречу друг другу, и, как только между ними окажется нечто живое…
Нет, прежде чем выходить из ракеты, космонавтам нужно будет как следует выяснить, какие именно животные бегают и бродят вокруг.
Пойдя третьим маршрутом — через Кайнар-сай, — на противоположную сторону долины, на травянистый, лишь кое-где поросший деревьями и кустарником южный склон — в «саванну», — я как-то часа два потратил на то, чтобы сфотографировать ксилокопу. Помните черно-синюю невиданно огромную пчелу, дремавшую в цветах термопсиса, когда мы с Шафкатом Камаловым вышли вечером на прогулку в день приезда? Так вот, это была ксилокопа. Другое ее название — пчела-плотник. Ибо она помещает свое потомство в ячейках, которые выгрызает в пнях и мертвых деревьях. А питается нектаром и очень любит собирать его на цветах термопсиса. Причем собирает она его, надо сказать, довольно варварски: без церемоний вгрызается сбоку в цветочную стенку — и пьет себе! Цветок вряд ли чувствует боль (хотя некоторые ученые считают, что растения чувствуют, были опыты, подтверждающие это), но получается так, что ксилокопа — бессовестный жулик. Ведь растения с удовольствием предоставляют свой нектар тем, кто их опыляет, — всевозможным пчелам, бабочкам, шмелям, осам, некоторым жукам. И если насекомое ведет себя по отношению к цветку воспитанно и благородно, то есть пьет нектар так, как полагается, с парадного, так сказать, хода, суя свой хоботок в открытый венчик, то оно по пути всегда задевает органы размножения цветка, тычинки и пестики, и пыльца с тычинок прилипает к волоскам на теле насекомого, а пыльца с волосков в свою очередь прилипает к пестикам… Прилипшая к пестику микроскопическая пылинка пыльцы затем прорастет, мужская половая клетка соединится с женской, и образуется завязь — зародыш будущего семени. Что и требовалось… А ксилокопа как поступает? Заходя не с парадного хода, а жульнически, сквозь стенку, она ворует нектар, словно взломщик, не дотрагиваясь ни до пестиков, ни до тычинок! Справедливо это? Нет. Почему она так поступает? Я думал — потому, что хоботок у нее слишком короткий и она не может достать нектар термопсиса, скрытый в глубине цветка. Но оказывается, длина хоботка у нее достаточная. Так почему же? Может быть, из-за лени?..
Похоже, ксилокопа чувствует, что поступает бессовестно, потому что она очень чутка — не в пример шмелям, пчелам и прочим сознательным, — и я долго пытался поймать ее в свой видоискатель. Внешне она все-таки очень эффектна — не черно-синяя, а скорее черно-фиолетовая (по-латыни она так и названа «ксилокопа виолакия», то есть фиолетовая), с темно-бурыми на просвет крыльями, отливающими удивительной неоновой голубизной. Летает с мощным, внушительным гудом и, говорят, больно жалит — я, правда, не испытывал и, честно говоря, не очень жалею…
Кстати, о термопсисе. Хотя он и является, судя по Большой советской энциклопедии, карантинным сорняком, то есть очень опасным, однако именно из него делаются аптечные таблетки от кашля. Кроме того, он служит заменителем импортной ипекакуаны (рвотный корень) и идет на приготовление лекарства пахикарпин. В народной медицине отвар травы термопсиса применялся при лечении катара верхних дыхательных путей, гриппа, бронхита, воспаления легких, а также при головных болях.
Астрагал Сиверса, названный так в честь ученого, его открывшего, — крупное травянистое растение с высоким, почти в рост человека, стеблем и великолепными разрезными дольчатыми листьями, похожими на листья желтой акации, только подлиннее. И стебель и листья покрыты нежными густыми волосками, так что если вдруг астрагал окажется перед вами против света, то он как бы весь светится. Вы, наверное, уже обратили внимание, что очень многие растения здесь покрыты волосками. Это не случайно. Дело в том, что волоски препятствуют испарению влаги, а так как в летний период климат здесь довольно засушливый, растения таким образом приспосабливаются к засухе. В мае весь стебель астрагала Сиверса усыпан довольно крупными желтыми цветами,
также очень напоминающими цветы желтой акации, только крупнее. И уж цветы особенно — так и нежатся в шелковистом белом меху. Красивое растение и полезное — кормовое, обладающее, по словам лауреата премии имени Бируни А. Я. Буткова, большой питательностью.Но вот беда. Цветы астрагала Сиверса, вернее основные части их — пестики и тычинки, — излюбленное кушанье нарывников рода Милябрис, желтоватых, с черными пятнами. А жуки-нарывники для скота ядовиты, что понятно уже из их названия. Нарывники — потому что вещество, содержащееся в их крови, то же, что и в крови жуков-маек, кантаридин. Он может вызвать у людей и животных не только воспаления, но даже смерть…
Вот пример задачи, стоящей одновременно перед ботаниками, энтомологами и животноводами. Астрагал Сиверса — растение, нужное скоту, задача ботаников — распространить его на местах выгона, энтомологам же надо придумать что-то, чтобы избавиться от нарывников, не нарушая в то же время природного равновесия. Травить нарывников химическими веществами? Рискованная, очень опасная затея, ибо может привести к самому плачевному результату, уничтожив заодно и полезных насекомых, например пчел. Поискать в природе естественных врагов нарывника, а затем каким-то образом распространить их? Это ближе к желаемому, но и здесь — куча проблем, потому что враги нарывника могут оказаться врагами и еще каких-нибудь насекомых или растений. Но и это не все. Дело в том, что сами нарывники… В общем, когда они жуки — они вредны. А вот их личинки приносят пользу, потому что живут в «кубышках» саранчи и поедают саранчовые яйца. Ведь известно, что саранча — всем вредителям вредитель! Уничтожим нарывников — а ну как саранча расплодится? Между прочим, сам знаменитый А. Я. Брем, автор «Жизни животных», считал нарывников полезными в сельском хозяйстве.
Так что проблем тьма. Иногда решение задачи кроется в совершенно новом подходе к теме — ну, например, не гонять скот в места произрастания астрагала Сиверса, а заготавливать растения на силос, причем не в период цветения, а раньше, когда нарывники не выросли еще и не облепляют цветов в таком количестве. Но, как считает А. Я. Бутков, именно в период цветения астрагал как раз очень ценен, а потому если это и решение, то, вероятно, не самое лучшее. Я заметил, например, что нарывники усеивают цветы астрагала далеко не всегда. Так, может быть, изучение циклов их жизни поможет? Александр Яковлевич согласился, что над этим стоит подумать…
Впервые увидев оносму на краю небольшого оползневого обрывчика, я невольно улыбнулся. Ну как будто праздничными незатейливыми фестончиками — простенько, но со вкусом — украшен небольшой, в полметра высоты, круглый кустик. А сами фестончики — этаких райских расцветок: белые и розовые. И весь этот фестивальный кустик серебрится из-за все тех же длинных шелковистых волосков, щедро покрывающих стебли и листья. Местные жители, особенно дети, любят высасывать сладкий нектар из ее цветочков — так же как у нас делается это с глухой крапивой. Волоски оносмы особенно длинны и мягки — даже по сравнению с астрагалом Сиверса. Поэтому фотографии ее цветов вместе со стеблем и листьями против солнца получаются очень эффектными…
ПРОЩАНИЕ С ЗАПАДНЫМ ТЯНЬ-ШАНЕМ
Конечно, можно было бы еще рассказать про то, как в честь приезда сотрудников Александра Яковлевича за длинным деревянным столом под вековым ореховым деревом состоялся праздничный ужин и мы все коллективно ели «бешбармак по-кайнарсайски» — лапшу с кусками баранины. «Бешбармак» — это значит «пять пальцев», что указывает на способ еды. Огромная сковорода с жирным месивом, и каждый из трапезничающих запускает пальцы в свой сектор… Мне, не сжившемуся еще с узбекскими обычаями, было трудно преодолеть некоторую скованность, а Мирсаат, желая подбодрить меня, подсовывал в мой сектор особенно аппетитные, с его точки зрения, куски мяса, причем делал это, несомненно, от всей души, предварительно до блеска облизав свои пальцы…
Можно было бы поведать и о беседах с Александром Яковлевичем, не касающихся грецкого ореха, но затрагивающих не менее любопытные темы. Ну, например, его рассказ о полозах, которые в одно прекрасное время вдруг наводнили территорию стационара и попадались даже под кроватями в домиках, к ужасу приезжих лаборанток. А причина оказалась простой и совершенно естественной: перед нашествием полозов на стационаре завелись крысы. Исчезли крысы — исчезли и полозы, что великолепно иллюстрирует причинную взаимосвязь в природе.
Приятно вспомнить и ясную прохладную лунную ночь, когда мы с Мирсаатом и его молчаливой женой ходили в дом их дочери — за молоком. Я был поражен, увидев настоящий азиатский дом изнутри: прямоугольник глиняных стен, этакая глиняная крепость, а внутри — утоптанная земляная площадка, дворик. Посредине дворика — просторное глинобитное возвышение: одновременно и обеденный стол, и сиденье для гостей, и манеж для маленьких детей. Часть возвышения покрыта кошмой. Те, что сидят с краю, могут опустить ноги на землю, те же, кто забрался на возвышение, восседают по-турецки или возлежат по-древнеримски. В центр кошмы хозяйка положила стопку больших круглых лепешек. Хотя было ясно, что мы не съедим больше одной (лепешки не режут, а рвут или ломают на части), однако стопка была положена, как видно, с той целью, чтобы гости не думали, что, трапезничая, они оставляют хозяев без хлеба. За спинами возлежащих, занимая оставшуюся часть возвышения, высился частокол обыкновенного ясельного манежа, сейчас пустующего, потому что в этот поздний час дети спали.