Лунная магия
Шрифт:
Затем, поздно вечером, раздался стук в дверь, и передо мной предстал Малькольм без пальто и шляпы.
— Силы небесные! — воскликнула я. — Откуда вы явились?
— Я уже несколько дней дома, — ответил он.
На улице слегка моросило, и его густые жесткие волосы были покрыты каплями дождя. Он провел по ним носовым платком, и я увидела, что они заметно поседели, а лицо приобрело землистый оттенок.
— Как вы? — спросила я.
— Скверно. Не слишком поздно попросить у вас чашку чаю и что-нибудь перекусить? Весь день у меня и крошки во рту не было.
— Так вас привел ко мне голод?
— Пожалуй,
Я подумала, не умерла ли его жена, но на нем был цветной галстук, а я не сомневалась, что в этих делах он был до крайности щепетилен. Поэтому я решила, что жена его жива, и опасность миновала, коль скоро он смог ее оставить. Я не стала задавать вопросов, просто дала ему чаю и горячей еды и позволила есть и курить в полном молчании.
Наконец он сказал:
— Вы не против, если сегодня я ничего не буду Вам рассказывать? Дело не в том, что я не хочу. Я просто пока не готов к этому. Мне крепко досталось.
— Друг мой, — сказала я, — можете сказать мне столько, сколько сочтете нужным, и я ни о чем вас не спрошу, ибо именно так я представляю себе дружбу.
Некоторое время он сидел молча. Я не включала центрального освещения, и свет давали только два торшера и огонь в камине. Углы зала тонули во мраке. Лица Малькольма, откинувшегося на спинку глубокого кресла, я не видела. В круге света от камина видны были только вытянутые ноги, но по тому, как эти ноги лежали на ковре, я знала, что этот человек смертельно устал. И думала о том, что же могло довести этого железного человека до такой степени измождения.
— Не могли бы Вы спеть мне, как в ту ночь? — попросил он.
Я поднялась из кресла и встала перед ним, так что нас разделял лишь пылающий камин. Он не поднимал глаз. Тем не менее, начиная свою песнь, я воздела руки в ритуальном жесте. Малькольм слушал полулежа и прикрыв рукой глаза.
Сначала я запела ему песнь души, тоскующей по долинам Аркадии:
О великий бог Пан, вернись на Землю снова;
Приди на мой зов и яви себя людям.
Козий пастух на склонах диких холмов,
Пригони свое заблудшее стадо из тьмы в дневной свет.
Забыты, тропы сна и ночи;
Люди ищут тех, в чьих глазах угас свет.
Открой дверь, — ту, что не имеет ключа —
Дверь сновидений, через которую люди идут к тебе.
Козий пастух, дай ответ, отзовись!
— Дверь сновидений… — промолвил Малькольм, не поднимая глаз. — Да, верно. Я знаю эту тропу, правда, Лилит?
— Да, — сказала я, — знаешь, ибо никогда о ней не забывал. Когда-нибудь я объясню тебе все твои прежние инкарнации, и тогда многое прояснится.
— Спой мне еще. Спой мне те песни об Изиде и луне. И я спела ему призывную песнь к Богине; и спела песнь жрицы; и спела песнь о тайной сумеречной тропе, которая ведет смертного на жертвенный алтарь ради того, чтобы жрица обрела могущество.
— Послушай, Лилит, помнишь мой сон о том водоеме в пещере и сталагмите? Не связан ли он с тайным источником у священного дерева? Белый кипарис и сталагмит — это не одно и то же?
— Да.
— А воды Персефоны — это воды жизни?
— Да.
— Но почему? Я
думал, что она царица мертвых и подземного мира.— Она еще и царица всех, кто не рожден.
— Та огромная статуя, которую я видел, — это была она?
— Нет, это была Бинах, первобытная ипостась Изиды. Другой виденный тобою образ, — черный, но прекрасный, — это была Персефона.
— Я видел тебя как Персефону.
— Да, все верно. Я прошла с тобой ритуал Изиды до точки Персефоны. Для тебя я и была Персефоной.
— Что для меня Персефона?
— Она царица нерожденных. Я вернула тебя в детство — и еще раньше. Я сделала тебя как бы неродившимся, чтобы дать тебе покой.
— Это психология безумия.
— Это вполне здравая психология, Руперт. Если бы люди могли при необходимости возвращаться к Персефоне, им бы не грозило безумие. Это случается, когда жизнь становится невыносимой.
— Последние несколько дней я был на грани этого. Пожалуй, в какой-то момент даже перешел эту грань. Потом пелена туч немного развеялась, и я рванулся сюда. Если бы кто-нибудь застал меня утром в том состоянии, в каком я был нынче вечером, меня отвезли бы в психиатрическую лечебницу.
— Ты помнишь слова ритуала — «Это живые мертвецы, сироты, покинутые Великой Матерью»? Не это ли и есть безумие? Живые мертвецы?
— Да, похоже на то.
— И вот в реальной жизни ты совершил со мной ритуал Персефоны. Ты укрылся под сенью моей ауры. Вскоре, когда ты отдохнешь, я дам тебе рождение, и ты вернешься в мир, и начнешь жизнь заново. Но прежде чем я смогу это сделать, ты должен будешь стать как бы неродившимся.
— Да, я знаю. Полная самоотдача. Вот что было выше моих сил, и вот почему я пал так низко.
Он перекатился на бок в своем большом кресле, подтянул колени к груди, обхватил руками плечи и пригнул голову. Я терялась в догадках, что бы это значило.
— Ты видела когда-нибудь человеческий плод, Лилит? Вот так, согнувшись, я пролежал весь день. Я не хотел двинуться с места. Ничто не имело для меня значения. А потом вдруг меня охватила страшная тоска по тебе, и я распрямился, и сломя голову помчался к тебе, потому что вспомнил умалишенных, которые лежали так же, как я, и испугался.
— Слушай, Руперт! — и я мощно запела:
Я звезда, что поднимается из моря,
Из моря сумерек.
Я приношу людям сны, что правят их судьбой,
Я приношу душам людей лунные волны,
Волны, что накатывают с приливом и уходят с отливом
И снова приходят и уходят;
Они — моя тайна, принадлежащая мне одной.
Я — Вечная Женщина, я есмь Она —
Мне принадлежат волны всех человеческих душ,
Волны, что накатывают с приливом и уходят с отливом,
Тайные безмолвные волны, что правят людьми;
Они — моя тайна, принадлежащая мне одной.
Из моих рук они принимают свою судьбу;
Прикосновение моих ладоней дарует безмятежность —
Все лунные волны принадлежат мне.
Изида в небесах, на земле — Персефона,
Диана-Луна и Геката,
Изида под покровом, Афродита из пены морской, —
Все они есмь я, и все они — во мне.
Полная Луна ярко светит в зените,
Я слышу призывные слова, слышу и являюсь —
Шаддаи эль Хаи и Рея, Бинах, Гея,
Иду на зов жреца, призывающего меня.