Лунный бассейн. Металлическое чудовище (сборник)

Ну и наплевать, подумал я, и улыбнулся ей в ответ. Снова я отметил широкий, классической формы лоб с выбившимися из прически легкими завитками золотисто–бронзовых волос, изящный изгиб тонких каштановых бровей, придававший ее прелестному как цветок лицу вид простодушного лукавства, которое его ничуть не портило, напротив, легкая шаловливость взгляда только неуловимо подчеркивала скрытые благородство и непорочность души, как у проказливого, но милого и чистого ребенка; я увидел длинные черные изогнутые ресницы… нежную округлость левой обнаженной груди..

— Ты мне сразу понравился, — с открытой улыбкой сказала она. — Еще тогда, в первый раз, когда я увидела вас там, где Сияющий Бог выходит в ваш мир. Мне очень приятно, что ты оценил мое лекарство. Оно не хуже, чем те, что ты носил в черной сумочке — той, которую ты оставил в доме Радора, быстро добавила она.

— Откуда ты об этом знаешь, Лакла? — изумился я.

— Я часто приходила к нему., и к тебе, когда вы спала Как его зовут? спросила она, показав глазами на Ларри.

— Ларри, — ответил я — Ларри, — повторила она задумчиво. — А тебя?

— Гудвин, — вмешался Радор.

Я с достоинством поклонился, словно меня представляли очаровательной юной леди в той старой прежней жизни, которая отсюда казалась чем–то вроде другой геологической эры.

— Вот так… Гудвин, — сказала она. — Я очень часто приходила к вам. Иногда мне казалось, что вы видите меня. А ови, он никогда не думал обо мне? — застенчиво спросила она.

— Думал, — ответил я. — Думал и ждал тебя… Но как же ты приходила? с изумлением воскликнул я.

— О… это очень странный путь… Я приходила, чтобы посмотреть, все ли в порядке с ним… и заглянуть в его сердце, ибо я боялась Йолары и ее красоты. Но я видела, что ее нет в его сердце. — Она залилась ярким румянцем, так что даже маленькая обнаженная грудь превратилась в розу. — Это удивительная дорога, — продолжала рассказывать девушка. — Много, много раз я ходила по ней и смотрела, как Сияющий Бог уносит свои жертвы в Голубую заводь; видела женщину, которую он ищет, — Лакла быстрым, незаметным жестом показала на Олафа, — и ребенка, которого мать в последнюю минуту с мукой оторвала от груди и выбросила из объятий Сияющего Бога; видела другую женщину, которая сама кинулась в эти объятия, чтобы спасти любимого человека., и я ничем не могла помочь им! — тихо добавила она дрожащим голосом… — И твоего друга, из–за которого, как я понимаю, ты ведь и пришел сюда, Гудвин.

Замолчав, Лакла шла, погрузившись в свои думы, словно видела и слышала сейчас то, что было недоступно нам. Радор сделал предупреждающий жест, и мне пришлось отложить на другой раз все терзавшие меня вопросы.

Я огляделся вокруг. Сейчас мы двигались но плотно утрамбованной полосе песка, напоминающей вылизанный постоянными приливами и отливами отлогий берег океана. Странный это был песок: словно мелке дробленный гранат, — и каждая песчинка, окрашенная в темно–красный цвет, вспыхивала и искрилась. Ровный плоский берег, лишенный какой бы то ни было растительности, тянулся в в обе стороны беспредельной дали, пропадая в розовой дымке на горизонте, точно такой же, как та, что окружала нас сверху.

С обеих сторон от наших носилок и сзади маршировали гигантские батракианы [50] , их было не меньше пяти десятков — целая толпа! Глянцевая поверхность черных и малиновых пластинок их панцирей тускло поблескивала в розоватом освещении; вокруг огромных, как блюдца, глаз светились фосфоресцирующим блеском зеленые, красные, пурпурные круги; шпоры пощелкивали, когда они шли своей необыкновенно смешной, но очень внушительной походкой.

Впереди розовая дымка сгущалась, превращаясь в красноватое зарево, в нем наметилась длинная темная линия — вход в какую–то пещеру, подумал я, в которую нас ведут. Зев пещеры все приближался, поднимался у нас над головой…

50

Батракиан — в переводе с греческого означает «лягушка». (.Прим, пер)

Мы стояли, омытые потоками яркого рубинового света, а впереди раскинулось море., винноцветное море. Мне тут же припомнилась восточная легенда о том, как Фу–Ши построил беседку около моря для украденной им у Солнца девушки и покрасил ее ярким чистым лаком, который сам же и создал (но секрет его изобретения с тех пор утрачен навсегда) из кораллов и огненной крови дракона, чтобы она, подходя к беседке, думала, будто это само солнце встает над летним морем.

Оно лежало спокойное и неподвижное, даже легкая рябь не волновала гладкую, словно у бездонного лесного омута в тихую лунную ночь, поверхность.

Огромная чаша, наполненная огненно–красной, похожей на расплавленный металл жидкостью, — точно чья–то рука, достаточно большая, чтобы объять земной шар, выжала сюда пылающие краски пожарищ всех осенних рассветов и закатов.

Вдруг из моря выпрыгнула огромная, как акула, рыба, с плоской головой, острым хребтом, бронзовые искры вспыхивали на зубчатых пластинках покрывающего ее тело панциря. Взлетев высоко вверх, она стряхнула с себя сверкающие рубиновые капли и с шумом упала назад в воду, подняв при этом целый столб сказочно–прекрасных, как драгоценные камни, брызг.

Я повернул голову и в поле моего зрения вплыло, медленно и величественно двигаясь над морем, светящееся, полупрозрачное полушарие. Его радужная поверхность все время меняла окраску, переходя от ярко–бирюзового к аметистовому и оранжевому цветам, вот оно уже алое с розовой поволокой, потом кроваво–красное, дымчато–серое и снова вернулось к первоначальному переливчато–радужному цвету. Позади него плыли еще четыре других полушария, и самое маленькое из них было около десяти футов в диаметре, а самое большое — никак не меньше тридцати. Они медленно дрейфовали, проплывая мимо нас, подобно мыльным пузырям, что выдул из взбитой в пену радуги какой–то исполинский ребенок. Затем одно из них выпустило из днища массу спутанных, сверкающих нитей; длинные, гибкие, извивающиеся прутья быстро обшарили поверхность воды, и эти загадочные существа погрузились в море.

Я ахнул, ведь рыба была ганоид, — та древняя панцирная рыба, что, возможно, являлась самой разумной из всех обитателей нашей планеты в девонианскую эру, постепенно вымирая в течение многих столетий, и которую мы представляем только по оставшимся от нее окаменелым отпечаткам, по контурам этого удивительного создания, заключенного в объятия камня, который когда–то служил для него мягкой подушкой дна. А полушария были — Medusae — медузы… но совершенно невиданных размеров и расцветок, и к тому же светящиеся.

Прервав мои размышления, в эту минуту Лакла, приложив ко рту сложенные чашечкой розовые ладошки, громко и призывно закричала. Берег, на котором мы стояли, тянулся вперед еще несколько сотен футов, а затем резко обрывался, но высота его над Винноцветным Морем была не слишком высока; справа и слева от нас он загибался длинным полумесяцем. Повернувшись направо, туда, куда Лакла послала свой клич, я увидел поднимающуюся над морем, на расстоянии мили от нас или больше подернутую легкой дымкой радугу, гигантскую спектральную дугу, впрочем, довольно плоскую, я подумал, что форма ее связана с особенностями этой странной атмосферы. Дуга начиналась от красной кромки берега и, размахнувшись над винноцветными водами, опускалась тремя милями дальше на обрывистый, скалистый утес, мрачно чернеющий над лакированной морской гладью.