Лунный камень мадам Ленорман

Партнеры. Их жены, красивые, но какие-то безразличные. Блеск драгоценностей. И разговоры, смысл которых ускользает от понимания Греты. Несмешные шутки. Оценивающие взгляды. Кирилл, взбудораженный, нервный, словно вдруг осознавший, что совершил ошибку. И заветный штамп в паспорте, который должен был изменить все, вдруг перестал казаться спасением. Грета вдруг четко осознала, что эта новая ее жизнь будет вовсе не такой, какой она себе ее представляла.

Грета, всхлипнув, отбросила волосы с лица. Слезы изуродовали ее, вернув прожитые годы. Теперь она выглядела едва ли не старше своего возраста.

– Хочешь правду, Феденька? Ты спрашивал, любила ли я твоего братца, и я ответила честно. Любила. А вот спроси, любил ли он меня?

Мефодий погладил женщину по голове.

– Не любил. Он вообще на любовь не способен был. Не смотри на меня так, я правду говорю. Он меня взял, как берут щенка, чтоб воспитать. И воспитывал. Дрессировал на пару с мамашей вашей, чтоб ей… извини, я знаю, что она тебе дорога, мать и все такое, но для меня…

Она тряхнула головой, и черные волосы, уже не свой цвет, но подкрашенный, ровный, рассыпались по плечам.

– Они меня изуродовали, Феденька. Правильно ходить. Правильно разговаривать. Выбирать правильную одежду. Поддерживать связи с правильными людьми… я универ бросила. Хотела ведь учиться, но твой братец спросил – зачем? И вообще, учеба со светской жизнью плохо вяжется, у меня не останется времени лоск наводить…

Грета говорила о каком-то другом, незнакомом человеке.

– Не веришь? – Она чувствовала его настроение. Или, несмотря на выпитое, была внимательна. – Да, для тебя Кирилл – дорогой братец, на все готовый ради семьи. А я… я задыхалась. Да, моя мечта сбылась. У меня появилась огромная квартира, но… обставлял ее дизайнер по моде, а мой вкус был признан дурным. И в этой растреклятой квартире я не могла статуэтку с места сдвинуть, нарушить концепцию. Да ладно, черт с ней, с квартирой, я и себе больше не была хозяйкой. Сменить стрижку? Цвет волос? Выбрать одежду по вкусу? Да какой у меня вкус? Откуда?

Она рассмеялась и поднялась, провела руками по мятой рубашке.

– Девочка с помойки… меня сделали стильной дамой, но именно что сделали. Однажды я проснулась и поняла, что больше не знаю, кто я такая.

– Ты могла уйти.

– Куда, Феденька? Я привыкла к определенному уровню жизни. Это ведь нормально, привыкать к хорошему? И да, я могла бы послать Кирилла куда подальше, а потом что? Вернуться в родительскую двушку? К жизни, которая, буду откровенна, мне отвратительна? Я ведь ничего не умею, если сама по себе… вот и жили. Я притворялась, что счастлива. Он… не притворялся. Он просто жил, как ему хочется… Думаешь, Сонька – единственная его пассия?

– А нет?

– Нет, конечно, – фыркнула Грета. Наклонившись, она подняла стакан: – За твое здоровье, Феденька. Дожить до таких лет и остаться наивным… мне жаль, что я выбрала не тебя. А Сонька… Сонька – одна из многих. Он ведь не скрывал, что погуливает. Знал, что выбора у меня особого нет. Терпеть и улыбаться. Делать вид, будто все в порядке… только у Соньки получилось залететь. Или вдруг хватило ума не говорить о залете, пока поздно не станет. Думаю, с остальными он проблему решал… а она исчезла, чтобы в один прекрасный день появиться с ребенком. Молодец! Вот, честное слово, молодец! На что я ее терпеть не могу, но вынуждена признать: она Кирюшу поимела!

– Грета, тебе будет лучше вернуться в свою комнату.

– И проспаться, – договорила она. – Не беспокойся, Феденька, я не устрою тут дебош. Я просто поговорить хочу, о жизни… о братце твоем… накипело, знаешь ли. А за меня не бойся… за себя опасайся… кстати, мне невыгодно, чтобы ты умирал, Феденька. Ты вот мои капризы терпишь, а Сонька в тот же день, как хозяйкой станет, меня из дома погонит… и идти мне некуда. Смешно, да? Ее он содержал, алименты назначил, квартирку прикупил, а я… обидно.

Грета вдруг замерла, глядя поверх головы Мефодия.

– Я ее вижу.

– Софью?

– Женщину в белом… она зовет меня. Почему меня? Кому я мешаю? – рука с длинными когтями впилась в запястье Мефодия. – Посмотри!

– Грета, успокойся! Призраков не существует.

Но все же Мефодий поднялся. На вершине лестницы таяло белое пятно.

– Это чья-то шутка. Дурная шутка, – он погладил ее онемевшую ладонь. Грета не играла. Она и вправду была напугана. До дрожи. До посеревшего лица. До вздрагивающей губы и слез, которые вновь готовы были пролиться.

– Она приходила за мной.

– Просто шутка, – повторил Мефодий.

– Приходила… за мной… я видела ее! Она стояла на вершине лестницы и рукой махала. Звала, – Грета не слышала, что ей говорили. И дрожь в ее пальцах, ужас, пережитый ею, вызывали у Мефодия здоровую злость. Хотелось взять Грету за плечи и хорошенько встряхнуть. – Я умру, да?

– Нет.

– Умру. Кирилл умер… мне не выгодно было его убивать, что бы Сонька тебе ни говорила. Я знала о завещании… о том, что ничего не получу… а судиться – просто тратить деньги… и нервы… годы уйдут, и как знать, чем суд завершится? Нет, мне проще было при Кирилле. А теперь вот… Феденька, когда я умру, ты не станешь меня здесь хоронить?

– Не умрешь.

– Пообещай, что не станешь. – На лице Греты появилась несчастная улыбка. – Я ненавижу это место! Дом-тюрьма, даже теперь тюрьма… и после смерти не хочу оставаться здесь. На старом кладбище, ладно? С родителями… зря я пыталась уйти от них.

И, поднявшись на цыпочки, Грета коснулась щеки Мефодия губами, влажными, мягкими. Этот пьяный поцелуй чем-то напоминал те, которые она дарила много лет назад, разделяя поровну.

– Все будет хорошо, – соврал Мефодий.

Не для нее. Она уже мертва, та девочка с солнцем на плечах и воздушным шариком в руке.

Машка замерла на вершине лестницы, не зная, может ли спуститься и помешать.

– Дура, – пробормотала она себе самой и, решившись, отступила в тень коридора. – Невероятная дура…

Внизу, в кресле сидел Мефодий, а у него на коленях устроилась Грета. И сцена эта отдавала легким привкусом театральщины, но… старая любовь не ржавеет? Возможно, что и так.

И почему-то неприятно, хотя Машка сюда не за любовью пришла.

И вообще, Мефодий ей симпатичен, но симпатия не дает права на глупую ревность.

И вот как ей быть? К себе вернуться? Но он же сам предложил прогулку… тогда ждать, когда Грета уйдет? Подсматривать?

– Он тебе нравится? – раздался сзади тихий голос.

И Машка подпрыгнула.

Стася. Держит в руках деревянную палочку с ниткой, на нитке подвешена монетка, палочка вздрагивает, монетка крутится.

– Он тебе нравится, – повторила Стася утвердительно. – А Грета опять надралась.

– Она пьет?

– Пьет. – Стася ткнула палочкой в живот Машке. – И давно. Все себя жалеет. Сейчас, наверное, плачется о своей тяжелой жизни. Подержи.