Лунный князь. Беглец

— Благодарствую, сьерр Гончар! — трактирщик едва не распластался на полу в поклоне.

Ринхорт поморщился:

— Вино выпей сам за мое здоровье, а мне пришли с кем-нибудь кувшин молока. Только не тех двух продажных девок посылай, я брезглив. И еще нужна новая одежда для моего раба. Рубаха, штаны и куртка. И башмаки из хорошей кожи.

— Будет сделано, сьерр! — трактирщик попятился к двери, низко кланяясь, но был остановлен.

— Куда это ты? А как же выпить за мое здоровье? — прищурился Ринхорт и протянул забытый на столе кувшин.

Пухлые руки мгновенно побледневшего толстяка юркнули за спину.

— Дык, потом я, пренепременно! Дела у меня еще.

— Пей сейчас! — Ринхорт схватил его за шкирку и поднес кувшин к трясущимся губам трактирщика. — Какие могут быть дела? У тебя, кроме нас, постояльцев не осталось.

Колени человека подогнулись, глаза выкатились от ужаса, он кулем повис в крепкой руке, хрипя:

— Пощадите, сьерр Гончар! Приказали мне, не хотел я! Зелье там сонное подмешано. Заставили меня, сьерр… сказали — шкуру сдерут, сгноят всю семью, детишек… Пощадите!

Ринхорт разжал руку, и трясущаяся туша с грохотом упала, поползла к его ногам. Отпихнув причитавшего трактирщика ногой, рыцарь спросил:

— Какая тебе разница, кто сдерет с тебя шкуру? Когда они вернутся?

— Утром, после восхода. За вами и новобранцами. С подмогой придут, я слышал.

— Значит, их лагерь совсем близко?

— В десяти верстах к западу, сьерр Гончар.

— Вели конюху держать наших коней наготове. Кроме того, нам понадобится еще одна лошадь, — черные глаза сверкнули. — Еда тоже отравлена?

— Нет, сьерр, только вино!

Ринхорт, отхватив кинжалом полосу от куска мяса и подцепив его острием, протянул трактирщику:

— Ешь!

Толстяк, схватив угощение, запихал его в рот, разжевал, давясь, и проглотил.

— Видете, сьерр Гончар, чистое оно, клянусь!

Отпустив трактирщика, не помнящего себя от счастья, что остался жив, рыцарь рухнул на лавку.

— Ты был прав, Райтэ. Ну что, уйдем сейчас или дождемся утра и продолжим переговоры?

— Подождем. А лошадь еще одна тебе зачем? — полюбопытствовал я, сняв пояс с мечом и с наслаждением растянувшись на жестком топчане, прикрытом соломенным тюфяком и покрывалом из мешковины. В просторной комнате стояла еще кровать, но я же здесь вроде как раб, мне полагается быть скромным.

— Пригодится, — загадочно ухмыльнулся дарэйли. — Садись к столу, поешь.

— Я лучше лежа.

— И кто учил тебя этикету, бывший принц? — скорбно вздохнул железный рыцарь, щелчком пальцев отправляя мне медный поднос с едой. Сам же, сняв перевязь с мечом и положив его на лавку вместе со жреческим знаком, приник к окну, что-то там высматривая.

— Бывшему можно и без этикета, — парировал я, водрузив поднос на живот и разделывая кинжалом сочный кусок мяса. — А ты не присоединишься к трапезе?

— Я не голоден.

— Боишься, что окорок все-таки отравлен?

— Парами железа надышался, — хохотнул Ринхорт и решительно направился к выходу, но остановился посреди комнаты, воззрившись на плотно сколоченные дверные доски. Щеколда под его взглядом ожила и беззвучно поползла в сторону. Указательным палецем дарэйли нацелился на скобу дверной ручки и поманил ее к себе.

Дверь распахнулась. Служанка, стоявшая за ней с занесенным для стука кулачком, пискнула от неожиданности и отшатнулась, расплескав жидкость из прижатого к груди кувшина. На блузе растеклось пятно.

— Заходи, девушка, — сказал Ринхорт.

Я едва узнал тощую конопатую Щепку: перемены были разительными и не в лучшую сторону. Простое платье сменилось на юбку и блузу с низким вырезом, поверх которой был надет корсет со шнуровкой, только подчеркивавший выпирающие ключицы и худобу нескладной фигуры с распущенными русыми волосами, окутавшими плечи. Брови девушки были неумело подведены угольком, щеки подрумянены. Но на левой щеке румянец алел куда ярче, чем на правой, и явно напоминал след от пощечины. А на ресницах дрожали слезы.

Ступив несколько робких шагов внутрь комнаты, служанка споткнулась и не упала лишь потому, что Ринхорт успел ее подхватить. Объемный сверток, с трудом удерживаемый локтем девушки, выпал, а остатки молока из кувшина оказались на плаще Ринхорта.

— Простите, сьерр! — задрожал тонкий голосок и умоляюще заломились брови. — Я нечаянно, я постираю!

— Разумеется, — лицо рыцаря стало каменным. — Как твое имя?

— Ханна. Я прямо сейчас постираю. К утру высохнет, сьерр.

— Не сомневаюсь. Ты не против, если я помогу тебе… высушить? — Ринхорт, приподняв ее голову за подбородок, заглянул девушке в глаза, и мне сразу стало ясно, почему темных дарэйли в народе считают демонами-искусителями. Еще бы кто-то из девиц сопротивлялся, когда на них смотрят такими жгучими, парализующими всякие возражения очами.

— Не против, — прошептала несчастная жертва.

Уходя вместе с девицей, Ринхорт оглянулся и подмигнул, распорядившись:

— Запри дверь и никому не открывай.

Я поднял сверток, развернул: там были полотняные штаны, рубаха и стеганая куртка. Не дойдя до двери, я споткнулся на том же месте, что и служанка, и едва не въехал лбом в стену. Дьявол! Из половицы торчал толстенный гвоздь. На моих глазах, пока я потирал ушибленный палец, гвоздь втянулся в доску. Ну, Ринхорт! Убить бы этого железного шутника!

'И зачем ему приспичило сушить этот дурацкий плащ? Как будто без него не высохнет! — проворчал я про себя, заперев дверь и принимаясь за прерванную трапезу. — Все-таки он — беспечный сумасшедший! Тут за нами с одной стороны жрецы гонятся, с другой — королевская армия придет нас убивать, а ему чистенький плащ понадобился!'

В глазах сыто поплыло, а в желудке возникла немыслимая тяжесть, придавившая тело к топчану так, что и пошевелиться казалось невозможным. Кажется, я пожадничал, слопав весь окорок. Глаза слипались.

'А ведь трактирщик солгал, Райтэ!' — сонно пошевелился внутренний голос.

Отшвырнув поднос, я заставил себя встать. Шатаясь, изо всех сил удерживая сознание, не давая ему опрокинуться в сон, дополз до окна и, сломав деревянную раму, высунулся. От ночной прохлады стало полегче. Так. Что там надо делать при отравлении? Два пальца в рот? Нехорошо блевать в окно, но мне не до правил приличия. А еще кто-то говорил, что я — коварный злодей…

И воды бы, воды…

Кажется, я все-таки уснул: мне привиделось, что в лунном свете струится через двор бесконечная серебристо-черная лента.