Лувр
Шрифт:
Напротив, для Делакруа цвет – одно из ярчайших выразительных средств. В этом смысле особенно примечателен портрет Фредерика Шопена. Темные тона костюма и красноватый фон подчеркивают бледность и землистые оттенки лица композитора. Так образ Шопена представляется подвижным и изменчивым. Надо сказать, что в этом случае художника не особенно привлекала максимально верная передача внешнего сходства; для него гораздо более важным представлялось отразить напряженную работу мысли, передать творческий поиск и высокий взлет вдохновения.
Ж. О. Д. Энгр. Портрет мадемуазель Ривьер
Правда, в XIX столетии портрет не был ведущим живописным жанром; тематические полотна
Ж. Л. Давид. Клятва Горациев
Выразителем настроений, царивших в обществе в период революции и Первой империи, стал Давид. Его «Клятва Горациев» появилась в одном из салонов предреволюционных лет, и люди оценили полотно как непосредственный отклик на происходящие события. Третьему сословию были близки образы престарелого отца, посылающего сыновей в бой за родину, и самих сыновей, дающих клятву либо вернуться с победой, либо погибнуть. Герои античности стали символами уверенности, стойкости и мужества. В подобном полотне нет места психологизму, который зритель видит в «Автопортрете»; важной художнику представляется идея единства. Поэтому фигуры трех Горациев кажутся одним монолитом, жесты их рук и ног совершенно одинаковы. Таким же героическим пафосом исполнена и фигура отца. Даже позы женщин выражают не отчаяние, а покорность долгу и воле отца. С помощью светотени художник придает изображению людей объем и скульптурность. Давид использует только локальные цвета – красный, белый и голубой, как в национальном триколоре. Полотно кажется страстной речью, произнесенной с трибуны Национального собрания, или патриотической одой.
Ж. Л. Давид. Похищение сабинянок
Когда прошли годы революции, первый революционный художник Франции, Жак Луи Давид, стал первым живописцем императора Наполеона. Такова была естественная логика буржуазной революции, которая формировала судьбы и ее идеологов, и простых участников.
В зале Дарю можно увидеть монументальное полотно «Коронация Жозефины». Его заказал Давиду Наполеон в 1805 году. Теперь художник императора изображает уже не суровые образы революции, а роскошную обстановку двора Наполеона. Переливаются белые шелка женских нарядов, блестят расшитые золотом красные бархатные плащи, завораживающе мерцают драгоценности, колышутся пышные плюмажи – все исполнено великолепия и торжественности. Давид пишет маршалов, представителей духовенства, придворных дам, дипломатов и кавалеров. Все они кажутся застывшими в своих величественных, но в то же время напряженных позах, поскольку следят за малейшими изменениями в настроении императора.
В центре десятиметрового полотна изображен Наполеон, стоящий на возвышении. Он облачен в белые шелковые одеяния, поверх которых накинута рубиново-красная мантия с горностаевым подбоем. Голову венчает золотая корона. Лицо Наполеона спокойно и бледно, ни одна эмоция не накладывает на него отпечаток. Перед тем как заказать картину, Наполеон сказал Давиду: «Не точность черт и пятнышко на носу определяют сходство. Никто не осведомляется, похожи ли портреты великих людей. Достаточно, чтобы их гений в них жил». Император остался очень доволен работой Давида. Он рассматривал «Коронацию Жозефины» более часа в полном молчании, а затем произнес: «Давид, я вас приветствую, это не картина, в нее можно войти!», после чего раздались одобрительные возгласы приближенных Наполеона.
Однако нельзя сказать, что Давид хотел создать лишь хвалебный гимн императору. «Коронация Жозефины» прежде всего картина исторического жанра. Если внимательно изучать полотно, то откроется сложная картина запутанных отношений между людьми и придворных интриг. Возникают вопросы. Например, почему Папа Пий VII показан таким безвольным и почти вялым, если известен его отдельный портрет,
где мы видим человека проницательного, полного чувства собственного достоинства, глаза которого сияют умом. Или почему в улыбке Талейрана сквозит неприкрытый сарказм? Давид и здесь остался верен себе: каждый человек для него был ценен своим характером; он не желал изображать только нарядных кукол. Быть может, мастер и не ставил перед собой конкретной задачи, однако, не желая того, показывал, насколько унизительно для специально вызванного на торжество Пия VII присутствие на коронации; что умный Талейран способен видеть в церемонии не только ее внешний блеск.Рядом с полотнами Давида посетители могут увидеть произведения его ученика – Антуана Гро. После того как произошла реставрация Бурбонов, Давид был вынужден отправиться в изгнание. Мастерскую он оставил Гро, и последний страдал от желания писать так, как учил его Давид, и невозможности осуществить свои замыслы.
А. Гро. Бонапарт посещает зачумленных в Яффе 11 марта 1799. Фрагмент
Одно из впечатляющих полотен Гро – «Бонапарт посещает зачумленных в Яффе 11 марта 1799». Этот эпизод также связан с периодом правления Наполеона. На картине показан момент, когда император, в желании поднять упавший дух армии и приободрить солдат, прикасается рукой к человеку, больному чумой. На первом плане Гро изобразил умерших и тяжелобольных. Все эти люди написаны с удивительной экспрессией, можно даже сказать, что в них есть что-то, напоминающее манеру великого Микеланджело. Они настолько сильны и красивы, что тем сильнее и трагичнее звучит их отчаяние и боль, тем тяжелее их предсмертные мучения. Художник показывает согнутые спины, глаза, налитые кровью, упавшие руки, спутанные волосы. Мастер использует определенную цветовую гамму для усиления экспрессии: он накладывает темпераментные мазки красных, коричневых, зеленых и серо-синих оттенков. Планы также противопоставлены очень резко, чего Давид никогда не делал: первый план затенен, а второй, главный, предстает в ярком свете, где все кажется залитым теплым золотом.
После Гро зритель обычно направляется к полотнам Теодора Жерико, на приемах творчества которого в равной степени учились и реалисты, и романтики XIX столетия. Мировой известностью пользуется шедевр Жерико «Плот “Медузы”». Его сюжет реален. Эта трагедия потрясла Францию. 2 июля 1816 года фрегат «Медуза» потерпел крушение. Удалось спастись 149 пассажирам, которые находились на плоту в открытом океане в течение одиннадцати дней. Из них к двенадцатому дню выжило всего пятнадцать несчастных, которые тоже почти умирали, обезумев от голода и страданий.
Т. Жерико. Плот «Медузы»
Художник решил показать тот момент, когда потерпевшие кораблекрушение заметили наконец парус на горизонте и их безграничное отчаяние уступает место надежде. Эта тема пробуждающейся надежды раскрыта с такой невероятной силой, какой не достигал, пожалуй, ни один художник в мире. На первом плане композиции размещена исполненная скорби фигура отца, который кажется застывшим изваянием над телом умершего сына. Этот человек настолько захвачен горем, что больше не способен реагировать на то, что его окружает.
Центром картины является фигура негра, взобравшегося на бочку. Он с трудом балансирует на своем зыбком постаменте. Его поддерживают товарищи по несчастью, они изо всех сил тянутся к нему руками, как будто хотят отдать ему остатки собственных сил. В отличие от остальных негр изображен не изможденным; его спина и руки полны силы. Темный силуэт этого человека четко выделяется на фоне рассветного, желтовато-розового неба. Картина звучит как гимн человеку, способному вознестись над стихией, человеку, который преодолел невероятное испытание. Видно, как начинают успокаиваться темные, сине-зеленые морские волны, как в глубине рассеивается мрак и уходят темные зловещие тучи.
В то же время мастер хочет показать, что его героям удалось победить гораздо большее, чем просто стихию. Они, попавшие в невероятно трудные условия, преодолели отчаяние, победили неверие и отчуждение, то есть все, что могло погубить их всех до единого. Эти люди не утратили своего человеческого облика, и это очень характерно для всего творчества Жерико, который всегда верил в нравственную силу человека. Художник, как и великие мастера Возрождения, хотел показать красивого во всех отношениях человека; такой человек был для него мерилом всего, альфой и омегой.