Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

— Трагик, а ты сейчас будто мокрый кур.

— Плавал. Пребывал в твоей стихии. Она пока тёплая.

— Ты же не умеешь плавать! — удивился Пантюхов. — А впрочем, зачем тебе уметь-то? И где же ты сподобился вымокнуть?

— Ближе к реке. В бассейне под Тритоном. Взяли с Головачёвым банку шпрот, вилки и бутыль "Флагмана". Шпроты и бутыль на мраморном бордюре. Мы — к ним из воды. Чокались с Тритоном. Будто в Сандунах. Будто с корифеями.

— Головачёв здесь.

— Где?

— Вон там! Только что спал. Голову надменно вскинув. Профиль, любимый народом, устремив к нервюрам сводов.

— Мало ли где он спал, — сказал Сутырин. —

Делов-то! А сейчас он под Тритоном угощает золотых рыбок.

— Негодяй! А прикидывался спящим! — воскликнул Пантюхов. — Пошли. Набирай шпрот и бутыли! И пошли!

— Трагику негоже носить поклажу, — печально произнес Сутырин. — Это удел комиков.

— Ладно! Ладно! — заспешил Пантюхов. — А ты, Караваев, не пиши ей больше сонетов. Не тревожь мой стыдливый уд! Это я в продолжение разговора с Натальей Борисовной о замках и башнях. Кстати, Натали, если без нас будут раздавать Аленькие цветки, получи и наши.

— Вот шалопаи! — рассмеялась Свиридова.

— Все гастроли так колобродили? — спросил Ковригин.

— В дни спектаклей, а их по два в день, были как примерные школьники. Очкарики. Но вот чёс закончился, и удачно, расслабились…

— Понятно, — сказал Ковригин на всякий случай, о чём говорить со Свиридовой далее, он не знал, да и следовало сейчас же перейти в желаемое место Рыцарского зала, откуда на него то и дело искательно взглядывали.

— Расскажи, Сашенька, — вишнёвые глаза Натали стали влекущими глазами женщины, умилённой встречей с давним другом, обожаемым некогда, но и виноватым перед нею (впрочем, вину эту она готова была теперь же ему простить), — расскажи, как ты жил без меня…

"Вот тебе раз! — удивился Ковригин. — А вдруг на неё снизошло некое искреннее чувство? Или хотя бы желание? Не хватало ещё…"

— Интересно жил, — сказал Ковригин. — И так, и эдак. Но интересно…

— А по мне не скучал? Небось и не вспоминал обо мне?

— Отчего же не вспоминал? — обрадовался Ковригин. — Совсем недавно вспоминал, с племянницей твоей именно о тебе вёл беседу…

— С какой такой племянницей? — озаботилась Свиридова.

— Фамилию не знаю, а звалась она Ириной. Или Ирэной. Дизайнерша вроде бы…

Свиридовой будто бы было предложено упражнение с иксами и игреками из задачника для шестого класса, напряжение мыслей исказило её ухоженный лоб, но тут Свиридовой полегчало.

— Ирка, что ли? — воскликнула она. — Если она мне и племянница, то на каком-нибудь барбарисовом киселе! Она и на тебя успела выйти! Вот наглая девка!

— Обещает всех порвать, — сказал Ковригин.

— И порвёт всех! У неё пятки уже подбиты подковами и в душе — когти! — заявила Натали. — Хотя всех порвать ей не удастся. Сейчас таких, умеющих порвать, много. Новая порода. И рвут. Вот и в синежтурском театре подобные им подросли. Я почувствовала. Так что, не обольщайся.

— Всяческих уроков жизни я получил достаточно, — сказал Ковригин.

— Мы с тобой, Сашенька, были иными… Карьерные подлости казались нам отвратительными. Наши помыслы были чистыми и возвышенными… Какие сонеты ты мне… То есть извини… И прости, что я невнимательно прочитала тогда твою пьесу. Может, это главная ошибка моей жизни. И её уже не исправишь…

Рука Свиридовой опустилась на голову Ковригина, и он удивился тому, что не стряхнул её руку ("не стряхнул" — явилось именно такое словечко Ковригину), не выразил ни малейшего неприятия нежности женщины, напротив, он будто бы сам ощутил нежность к бывшей своей Прекрасной

даме, и ощутил жалость и к ней, и к себе. Натали, Наташка из Щепки, смотрела на него влюблёнными влажными глазами и, похоже, ждала от Ковригина возражений своим словам: "И её уже не исправишь…". Ну ладно, и исправлять, скажем, что-либо необязательно, а стоит вступить в Новую реку, такую же полнострастную, но разумно-несуетную, как и та, что шествовала к морям и океанам южнее Журинского дворца? Это было бы безрассудством, подумал Ковригин, но сколько раз он поддавался в жизни безрассудствам, о каких позже уговаривал себя не жалеть…

— Я всё же встаю перед вами на колени! И перед вами, великая Наталья Борисовна! И перед вами, мой благодетель Александр Андреевич!

Вставшая, вернее, опустившаяся или даже рухнувшая на колени перед Свиридовой и Ковригиным была дебютантка Древеснова.

Свиридова вынуждена была убрать руку с бестолковой головушки Ковригина, она чуть ли не отдёрнула её в растерянности, будто их с кавалером застали в мгновения амурных возбуждений. Безрассудство же, почти одолевшее Ковригина, сейчас же испустило дух. "Хоть на что-то оказалась полезной эта Древеснова!" — подумал Ковригин.

— Отчего вы называете меня благодетелем, милая девушка? — великодушным барином поинтересовался Ковригин.

— Ну как же, Александр Андреевич! — воодушевилась Древеснова. — Вы — моя фортуна! Ведь это вы сделали ставку именно на меня. И в спектакль меня ввели при вашем содействии. Это знают все.

— Вы находитесь в заблуждении, — покачал головой Ковригин.

— Все только говорят об этом, — стояла на своём Древеснова.

— Значит, и все находятся в заблуждении, — сказал Ковригин. — Я не в состоянии устраивать чьи-либо судьбы.

— А ты, Сашенька, всё такой же шустрый! — попыталась улыбнуться Свиридова. Но улыбка её вышла кривовато-хмурой. Подлёт Древесновой явно вызвал у неё досаду. — Да, Сашенька, ты всего-то несколько дней в Синежтуре, а успел наделать делов. А вы, барышня, всё же напрасно изволили опускаться передо мной на колени. Или вы забыли о нашем разговоре в машине? Перед вашим благодетелем хоть часы проводите на коленях, тем более они у вас крепкие, а передо мной не надо.

Древеснова чуть ли не подскочила, чуть ли не взлетела к высотам Рыцарского зала.

— Наталья Борисовна, извините! Я не хотела обеспокоить вас или вызвать ваше раздражение. Я искренне… Я простая… Вы для меня — на Юпитере… И вы, Александр Андреевич, для меня… Я даже не знаю… Как вы догадались, как вы смогли угадать меня… Теперь, конечно, болтают Бог весть что, но я не такая… Я вам обязана чисто воздушно… Но мне нужно высказать вам…

Ковригин был намерен поинтересоваться, любит ли Древеснова играть в шахматы и какие предпочитает болота, но вблизи их со Свиридовой расположения возник известный театролюб Борис Провыч Попихин, изящно помахивавший популярной в комедиантских кругах шляпой со страусиным пером.

— Замечательные дамы! — заявил он. — По крайней необходимости вынужден на пару минут забрать из вашего невода Ковригина Александра Андреевича с обещанием его немедленно вам вернуть.

— Ну, спасибо, Боря, — шепнул Ковригин, — что ты меня от них отлепил…

Отошли к стражнику в сверкающих доспехах с алебардой в металлической лапе. Пусты были доспехи, или в них был упакован служивый человек, из-за задраенного забрала, понять не удалось. Во всяком случае ни вздохов, ни покашливаний Ковригин не услышал.

Поделиться с друзьями: