Лягушки

— Спасибо, спасибо, Цибульский, — сказал Ковригин, — душу согрели, вот только жена моя… невеста пока что… детей иметь не собирается… К тому же я добровольно прошёл стериализацию…

— Я не Цибульский! — будто бы перепугался регистратор. — Я — Цибуля-Бульский. Я вам паспорт покажу. Цибульский — мой дядя. И он не в Москве. Он в Синежтуре. И он не такой олух, каким является.

— А как же мы будем без свидетелей? Без подруги невесты? Без друга жениха? — сомнения снова вернулись к Хмелёвой.

— И без Мендельсона? — не смог удержаться Ковригин.

— Ну, без Мендельсона-то можно, — успокоила его Хмелёва.

— То есть вы всё же намерены перенести бракосочетание? — спросил регистратор.

— Ни за что! — воскликнула Хмелёва.

— Ни за что у вас не получится, — покачал головой регистратор. — Получиться у вас может лишь за что. Деньги у вас есть?

— Разве мы похожи на людей, — с гонором варшавянина поинтересовался Ковригин, — у которых нет денег?

Регистратор оглядел Ковригина и Хмелёву со вниманием, и Ковригин понял, что именно на таких людей они с невестой и похожи.

Тут бы ему вывернуть карманы, обнаружить пустоту в них и продлить на испытательный срок в сорок пять дней неописуемое блаженство предбрачного состояния, но Хмелёва опередила его:

— Сашенька, разве ты не взял из дома деньги?

Это было унизительно, это был дурной тон, но Ковригину пришлось запускать пальцы в верхний карман замшевой куртки и предъявлять регистратору, а главное — соблазнённой им женщине — пачку денег, свидетельство его финансовой самодостаточности.

— У нас и дома есть, — успокоила регистратора Цибулю-Бульского Хмелёва.

— Замечательно! — регистратор одобрил пожелавших брачевания с утра, возможно, натощак. — Раз такое дело, можете заказывать и в долг, например, в свидетели хоть бы и бомжей, специально выписанных из Барабинских степей с таёжными дворнягами при бельмах на глазах. Из Большого — арфу любую, можно и не одну, а восемь штук — для Меньдельсона-то-Бартольди. Марш из его из "Сна в летнюю ночь" — пошлый, но для кризиса хорош, в меру дешёвый…

— Нас кризис не пугает, — важно начал Ковригин, но сейчас же придушил в себе бахвала. Шею тому свернул.

Про яхту не дал соврать. И про народную команду "Спартак", чьи фанаты увлеклись на трибунах баннерной публицистикой.

— Можно, конечно, Туркана подогнать из Стамбула, — озаботился регистратор, — но его придётся ждать до восьми вечера.

— Туркан — пошлый и кривоногий, — скривила губы Хмелёва.

— Тогда можно Бедросыча. Этот и подешевле, и менее привередлив.

— Нет, — твёрдо сказала Хмелёва. — В минуты сочетания наших судеб ни в каких шутах-развлекателях и в эпиталамщиках под фанеру нет необходимости. Они будут лишними. Мы сейчас же пройдём на второй этаж. Мы и так навредили графику свадебных празднеств, где-то уже и пироги стынут, а мы — помеха ходу чьих-то семейных счастий…

— Быстрее разведутся и только благодарить нас будут, — словно бы для самого себя произнес Цибуля-Бульский, но тут же спохватился: — То есть я не это хотел сказать. Мои слова и нравственно несостоятельны. И противоречат скрижалям на Синайской горе. А вы правы. И потому — совет вам и любовь. И до свиданья.

— Спасибо, — сказал Ковригин. — До свиданья.

Слова "до свиданья" прозвучали лишними. На Втором, Праздничном этаже регистратор Цибуля-Бульский исхитрился оказаться проворнее наших молодожёнов. Кого-то, похоже, просветил на ходу, и всё пошло быстро. Да и с приплясами.

— Тебе не кажется, — в трёхсекундной паузе сумела вышептать Хмелёва Ковригину, — что мы должны отблагодарить Цибульского?

Ответить Ковригин сумел лишь через полчаса, стряхивая с ковбойки брызги шампанского (терпеть этот напиток не мог).

— Не кажется, — скучно произнёс Ковригин, он был уже произведён в мужья, но не уловил перемен к лучшему.

— Он так мил, так старается, — Хмелёва будто бы обиделась за мальчонку-угодника.

— Возможно, он влюбился в тебя, — сказал Ковригин. — Если тебе хочется, возьми и отблагодари его…

— Фу ты! — надулась Хмелёва. — Всё такой же грубиян и ревнивец!

— Семейные сцены и создают соответствие новым гражданским состояниям ячеек общества, — с удовольствием и с дикцией Фамусова выговорил Ковригин. — Но только этот Цибуля-Бульский здесь совершенно ни при чём…

— То есть? — удивилась Хмелёва.

— А то и есть, — сказал Ковригин. — У меня по поводу нынешних усердий ЗАГСа есть свои соображения и догадки.

Тут же Ковригин и вздохнул. Лучше б его соображения и догадки вышли ошибочными!

— Ты хочешь сказать, — и рот молодой жены Ковригина смог бы заглотить сейчас плод цитруса, — что ты позвонил вчера своему влиятельному приятелю?

— Да, позвонил, — соврал Ковригин и сам себя устыдился. — Позвонил. Ты уже спала. Но он не столько влиятельный, сколько пробивной и наглый. И врун. Однако он мне обязан… Впрочем, всё это не важно…

— Не важно! — согласилась молодая жена, оставшаяся в бумагах Хмелёвой Еленой Михайловной, а где-то на афишных тумбах в Среднем Синежтуре и дочерью сандомирского воеводы Мариной Мнишек. — Какой ты у меня молодец! А меня запугали днями ожиданий. Но ты молодец!

— При чём здесь молодец! — сердито сказал Ковригин. — Были бы деньги…

Похвалы Хмелёвой и собственное вранье стали ему противны. А уж слова о деньгах, вылетевшие из него, вышли и вовсе неказисто-бестактными, в них будто бы был подброшен намёк: мол, не пора ли приезжей даме вспомнить об обещанных средствах ("Сколько потребуется…"), словно он уже потратился на услуги своего пробивного и наглого приятеля, хотя никакого пробивного и наглого приятеля у него не было и тратиться на затеи нежной девушки из Синежтура он теперь не намеревался. Но догадки по поводу "пробивного и наглого" вспомогателя в нём укреплялись.

— Извини, Лена, — сказал Ковригин. — Про деньги ляпнул по дурости. Ты о них от меня ничего не слышала, и от тебя о них никогда ничего не услышу.

— Но… — начала Хмелёва.

— Всё. Тема закрыта. Приказ главы семьи — закон для подчинённых.

— Подчиняться, — печально сказала Хмелёва, — я не умею. И управлять мною никто не научился.

— Я уж точно не буду учиться тобою управлять, — сказал Ковригин. — Но мои слова о деньгах забудь.

А выходило так, что он увязал в них, и досок или нарубленных жердей для устройства настила обнаружить поблизости не мог.