Любавины
Шрифт:
– Выпьем тут с дружками.
Ефим понял, что замышляет Макар какое-то темное дело. То ли драку или чего похуже.
Проводил Макара, собрался – и ходом к отцу.
С порога спросил:
– Где ребята?
– Не знаю. А што?
– Приходил сейчас Макар ко мне, попросил сала. А у самого карманы оттопырены, – по-видимому, бутылки с самогоном. Не затеяли они чего?
Емельян Спиридоныч, набрякая темной кровью, спросил:
– Егорка был с ним?
– Был. Только тот не заходил, а на улице дожидался. Но пошли вместе.
Емельян Спиридоныч
– Ах, подлецы! Сукины дети!… Ведь они сватать Маньку пошли! Ну-ка… где мои сапоги?! – наливаясь гневом, заорал он. Сам увидел их у порога. С трудом натаскивая прямо на голую ногу, тихо и страшно гудел: – Головы пооткручиваю паразитам… Месиво пойду сделаю!
– Чью Маньку-то?
– Попову.
Ефим даже ахнул: голь перекатная!
– Макар, што ли?
– Егорка… Гад сумеречный! Пошли.
Сергей Федорыч быстро захмелел. Обхватил маленькую косматую головенку тихо, с тоской запел:
Эх ты, воля, моя воля!…Оборвал песню. Из-под пальцев на стол быстро-быстро закапали слезы.
– Старуха моя… Степанидушка… Не дожила ты до этого дня. А хотела она…
Егор стиснул зубы и пошевелился, чтобы унять дрожь.
– Тять, зачем ты об этом? Не надо, – попросила Марья.
Макар сохранял деловое настроение.
– Так что, Федорыч?… Отдаешь за нас Марью?
Сергей Федорыч помолчал и вдруг громко сказал:
– Нехорошие вы люди, Макар! И Егор… тоже ж – Любавин. Корни-то одни. Не хотел бы я с вами родниться, но… пускай. Видно, чему быть, того не миновать.
Макар слегка опешил от такого ответа. Завозился на месте, Егор хмуро и трезво смотрел на пьяненького Сергея Федорыча. А тот помолчал и опять повторил упрямо:
– Плохие вы люди, Егор. Потемые.
– Тятя!… – встряла было Марья.
– Ты молчи! – приказал отец. – Ты ничего еще не понимаешь…
Ефим осторожно подкрался к маленькому, низкому окну. Заглянул с краешка.
– Здесь. За столом сидят.
Слабенькая, легкая дверь с треском расхлобыстнулась от пинка… Как чудище, страшное и невозможное, вырос Емельян Спиридоныч в тесной избушке. Как гром с ясного неба грянул.
– Марш отсюда!
Первым опомнился Макар. Встал. Не знал, что делать: вылетать сразу или немного поартачиться?
Егор сделался белым, сидел, стиснув в руке граненый стакан с самогоном. Не шевелился.
– Я кому сказал! – рявкнул Емельян Спиридоныч.
В тишине, мучительной и напряженной, тоненько звякнул лопнувший стакан в руке Егора.
Макар двинулся к выходу.
Егор сунул окровавленную руку в карман… Тоже поднялся.
Медленно одевались. Слышно было, как со стола мягко и дробно каплет разлитый самогон.
Сергей Федорыч забыл закрыть рот – смотрел на Любавиных.
Последним на улицу вышел Емельян Спиридоныч. Догнал в ограде Егора, коротким сильным ударом в голову сшиб его с ног. Тот вскочил было сгоряча, но Емельян Спиридоныч еще раз достал его. Егор упал навзничь.
Отец прыгнул на него, начал топтать ногами.Оба молчали. Ефим кинулся сзади к отцу, поймал за руки, оттаскивая.
– Убьешь ведь. Убьешь, што ты делаешь? – дышал он в затылок отцу.
Тот легко отбросил его, рванулся опять к Егору. Егор хотел встать, скользил на кровяном снегу, не мог подняться. Емельян Спиридоныч опять кинулся на него, но в это мгновение страшная, резкая боль в голове заслонила от него свет, – никто не заметил, когда Макар выдернул из плетня кол и тенью скользнул к отцу… Емельяна Спиридоныча шатнуло, он пошел было задом на посадку, но устоял, закрутил очугуневшей головой, заревел, как недорезанный бык, и двинулся на сыновей.
– Поднимайся, Егор, скорей! – сдавленным голосом торопил Макар, заслоняя его от отца.
Емельян Спиридоныч шел напролом, ничего не желая видеть – никакой опасности. Колышек тихо прошумел… Хрястнул, сломившись. Емельяна Спиридоныча опять качнуло…
Егор поднялся, побежал к плетню, Макар – за ним, думая, что он убегает совсем. Егор ухватился за кол, легко, как спичку, сломил его.
– Не бежи, Макар!
Макар вернулся. Только вывернул себе другой кол – побольше.
Ефим тоже не дремал: ему подвернулось под руку коромысло… Он переломил его, сунул половинку отцу.
Дышали тяжело, с хрипом. Удары звучали мягко и глухо. Молодые действовали дружно, напористо; под их натиском Емельян Спиридоныч с Ефимом отступали все дальше в глубь ограды.
Макар вьюном крутился меж кольев, часто доставал своим то отца, то брата Ефима.
Егору попадало чаще, но зато его удары были крепче; он все подбирался к отцу… И один раз, изловчившись, угодил ему в лоб. Емельян Спиридоныч глубоко вздохнул, выронил кол и, зажав лицо руками, пошел прочь. Макар последним ударом сзади свалил его с ног. Кинулся к Ефиму… Тот отпрыгнул в сторону и, бестолково размахивая половинкой коромысла, заорал:
– Караул!
Из сеней выскочил Сергей Федорыч. Грянул ружейный выстрел.
– Разойди-ись! Постреляю всех! – завизжал он, клацая затвором берданки.
– Егор… уходим, – Макар побежал из ограды. Егор, прихрамывая, – за ним.
За воротами Макар развернулся и запустил свой кол в Сергея Федорыча.
– Постреляешь у меня!… Хрен моржовый! Дай-ка твой – я им разок по окнам заеду. Все равно теперь родней не быть.
В этот момент гулко треснул и широко в ночь раскатился еще один выстрел берданки; где-то вверху просвистело.
– Пошли, ну их…
– А куда? – Макар высморкался сукровицей в рваный подол рубахи.
– К дяде Игнату пока… А там поглядим.
– Зайдем тогда коней прихватим? Неизвестно, сколько придется бегать. Егор согласился.
– Не торопись только. Плохо мне.
– 12 -
У Игната шел пир горой. Дым, гвалт, обрывки песен, крученый мат… Где-то в углу, невидимая, из последних сил, отчаянно хлопая мехами, взвизгивала гармонь.