Любавины
Шрифт:
Марья стояла у сосны ни живая ни мертвая – ждала. Слышала возню и страшных два – тупых, тяжких – удара тела о землю. Подошел Егор. Дышал тяжело.
Марья инстинктивно оградила рукой голову.
– Егор, я невинная… Егор, – заговорила торопливо, – он сказал, что тебе плохо…
– Было или нет? – странно спокойно спросил Егор.
– Да нет, нет… Нет, Егор, – Марья заплакала, стала вытирать рукавами глаза. Кофта, разодранная спереди, распахнулась (до этого она придерживала ее рукой). Матово забелели полные молодые груди.
Егора охватил приступ
– Уходи… Скорей! Уйди от греха!
Марья торопливо пошла к избушке.
Егор вскочил, догнал ее, схватил сзади за косу.
– А зачем вышла? Сука… – едва сдерживаясь, чтоб не ударить по голове, толканул в плечо.
Марья упала.
– Зачем вышла?!
– Да обманул он… Сказал, что плохо тебе…
– Чего мне плохо?! Чего плохо?!
– Не знаю, – Марья опять заплакала. – Не было ничего, Егор. Невинная я…
– Уйди. Иди куда-нибудь!… Скорей!
Марья поднялась и, придерживая кофту, пошла к избушке.
А Егор широко зашагал в лес. По дороге. Ни о чем не думал. Немного тошнило.
Долго шел так, совсем трезвый.
Впереди послышался конский топот пары лошадей. А через некоторое время – стало видно – смутно замаячили два всадника. Егор сошел с дороги, остановился.
Ехали Макар с Васей, Макар – впереди. Негромко пел:
Бывали дни веселые, Гулял я, молодец. Не знал тоски-кручинушки…Егор окликнул его. Макар придержал коня.
– Эт ты, Егор? Ты што?
Егор подошел к нему.
– Ехай, я рядом пойду.
Двинулись неторопким шагом.
– За Игната я расквитался, – сказал Макар. – Я их теперь уничтожать буду всех подряд.
– Я дружка твоего… тоже уничтожил, – негромко, без всякого выражения сказал Егор.
– Какого дружка? Кирьку?
– Кирьку.
– Как?… Не понимаю…
– Убил.
Макар натянул поводья.
– За што?
Сзади наехал Вася, Егор не сказал при нем.
– Трогай. Сейчас расскажу.
До самой поляны молчали.
Еще издали слышно было, как гудит и содрогается избушка.
– Гуляют наши! – с восхищением сказал Вася. – Умеют, гады!
Расседлали коней.
Вася потер ладони, тоненько засмеялся и вприпрыжку побежал в избушку – наверстывать упущенное.
Егор повел брата в лес. Остановились над Закревским. Макар зажег спичку, склонился к мертвому лицу. Долго смотрел, пока не погасла спичка. Потом поднялся и сказал печально:
– Отпрыгался… Кирилл Закревский. Жалко все-таки.
Егор закурил, отошел в сторонку.
Макар подошел к нему.
– За што ты его?
Егор кашлянул, как будто в горло попала табачинка… Ответил не сразу, неохотно:
– С Манькой поймал…
Макар взялся за голову и наигранно, больше дурачась, но все-таки изумленно воскликнул:
– Мамочка родимая!… Вот змей, а! Прямо на свадьбе?… Так успел или нет?
Манька-то что говорит?– Говорит – нет, – Егор сплюнул.
– А иде она?
– Там, – Егор кивнул на избушку.
– Ну… живая хоть?
– Живая. Не знаю, што с ней делать.
– Та-ак, – протянул Макар. Присел под сосну, поцокал языком. – Надо подумать… Убил ты его, конечно, правильно. Я бы сам его когда-нибудь кончил. Боюсь только, как бы эти шакалы не устроили нам с тобой… Видал кто-нибудь, как ты его?
– Ну кто… Марья видела.
– Вызови ее.
– Пошла она!…
– Тогда я сам… Подожди здесь.
Макар ушел в избушку и долго не выходил. Егор успел еще один раз покурить.
Вернулся Макар повеселевшим.
– Никто не знает. Марье сказал, чтоб молчала. На ней лица нету. На, выпей, чтобы полегчало малость, – сунул Егору крынку с самогоном. Сам он уже успел хватить – чувствовалось, – этого ухажера мы сейчас в реку спустим.
Взнуздали первых попавшихся лошадей. Долго устраивали Закревского на спину серому мерину. Мерин храпел, поднимался на дыбы, волочил повиснувшего на узде Егора – не хотел принимать покойника. Макар таскался следом за ним с Закревским в руках, матерился – не очень приятно было нянчить холодеющее тело.
Наконец Егор зацепил повод за лесинку. Макар вскинул Закревского на спину дрожавшего мерина, вскочил сам. Поехали.
Раскачали Закревского и кинули с высокого берега в Баклань.
– Прощай, Киря. Там тебе лучше будет, – сказал Макар, дождавшись, когда внизу громко всплеснула вода.
Утром рано Макар поднял своих людей.
Было тепло, сыро… По тайге низко стелился туман. Верхушки сосен весело загорались под лучами солнца.
Седлали коней, забегали в избушку опохмеляться. Кто-то хватился Закревского.
– Уехал вперед, – сказал Макар.
Он зашел тоже в избушку, дернул целый ковш самогона, простился с Егором (на Марью только мельком глянул) и выбежал. Повел банду в тайгу.
Остались Егор, Марья и Михеюшка.
Михеюшка изрядно хватил вчера… Пристроился в уголке на старом тряпье и крепко спал.
Марья лежала на нарах вниз лицом. Непонятно было, спит она или нет.
Егор сидел посреди разгромленной избушки на чурбаке. Перед ним стоял логун с остатками самогона. Он пил.
– 25 -
Начало лета. Непостижимая, тихая красота… Деревня стоит вся в зеленых звонах. Сладкий дурман молодой полыни кружит голову.
Под утро, в красную рань, кажется, что с неба на землю каплет чистая кровь зари. И вспыхивает в травах цветами. И тишина… Такая, что с ума сойти можно.
Каждую ночь почти Кузьма приходил к Платонычу на могилу и подолгу сидел. Думал. Хотел понять, что такое смерть. Но понять этого не мог. Нельзя разрыть землю, разбудить дядю Васю. Он не спит. Его нет. Начиналась бесплодная, отчаянная работа мысли. Как же так? Есть небо, звезды, есть где-то Марья, есть депо, товарищи – далеко только. А дяди Васи нету. Совсем. Нигде. Это непонятно…