Люби ее или потеряй ее

— Буэна Онда. — невольно произнес Доминик. Может быть, он просто хотел быть первым. — Идеально, Рози.

Они не прерывали зрительный контакт, пока Бетани не заговорила.

— Мне это тоже нравится. Это звучит успокаивающе. Приветственно. Как семейный дом по соседству, с изюминкой. — Она покрутила пальцем в воздухе, закрыла глаза и глубоко вдохнула через нос. — Я представляю себе большую букву "О" на навесе…

Не сводя глаз с блондинки, Уэс откашлялся в свой бокал.

— Звучит так, как будто ты думаешь о совершенно другом виде большого О.

Бетани что-то проворковала мужчине слева от нее.

— О-о-о, бедняжка. Нужны инструкции о том, как его доставить?

— Черт возьми, я знаю.

Они улыбнулись друг другу сквозь стиснутые зубы, и каждый старался не рассмеяться.

Все, кроме Стивена, который, казалось, потерял всякий интерес к своей пицце.

— Однажды я проснулся, и все заговорили о моих сестрах как о сексуальных объектах.

— Фу, Стивен, — пожаловалась Джорджи со своего места на коленях Трэвиса. — Отвратительно.

— О, это отвратительно только тогда, когда я указываю на это?

Искренний смех Трэвиса эхом отразился от стен. — Давай, детка, — сказал он, вставая и прижимая свою невесту к груди. — Давай избавим твоего бедного брата от страданий.

— Спасибо. — Стивен наклонился вперед, потянувшись за другим куском пиццы.

— Да. — Трэвис направился к двери. — Давай пойдем домой и переоденемся в пижамы. — Он подмигнул группе. — И сразу же избавимся от них.

Стивен уронил ломтик, как будто он горел.

— Ладно. Я достиг своего предела. — Бригадир встал и отряхнул джинсы, повернувшись к хихикающей Рози. — Я рад за тебя, Рози. Ты приносишь в этот город что-то действительно особенное. — Он наклонился и пожал Доминику руку. — Ты быстро становишься моим любимчиком, Дом, поскольку ты единственный оставшийся мужчина, который не спит ни с одной из моих сестер

— Эй, — воскликнула Бетани, ее спина резко выпрямилась. — Я не буду спать с Уэсом.

— Дай этому время, — пробормотал Стивен, направляясь к двери.

А потом их стало четверо.

Уэс выглядел как свинья в дерьме.

— Подвезти тебя, — он сделал паузу, чтобы пригубить свой напиток, — домой, Бетани?

С криком, застрявшим в ее горле — в основном — Бетани встала и вышла. Уэс последовал за ней мгновение спустя. Рози и Доминик повернулись друг к другу и расхохотались. Он поймал Рози, когда она завалилась набок, ее голова упала ему на грудь, музыкальный звук ее веселья согрел каждый уголок его внутренностей. Он ничего не мог с собой поделать, когда смех застрял у него в горле. Не смог удержаться от того, чтобы одним отчаянным движением притянуть ее к себе на колени и зарыться лицом в ее шею.

— Я горжусь тобой, Рози.

Он глубоко вдохнул ее и выдохнул, доверившись подсказкам своего нутра. Они были единым целым. У них была общая жизнь. Они либо двигались вперед в правильном направлении, либо снова сбивались с курса. Доминик не думал, что сможет пережить потерю ее во второй раз.

— Я чертовски горд. Я верю в тебя. — Он сглотнул. — Я также эгоистичен, когда дело касается моей жены, и мне не нравится идея, что все остальные забирают у меня частичку тебя.

Рози подняла голову, между ее бровями пролегла морщинка.

— Что ты имеешь в виду, каждый забирает часть меня?

— Я имею в виду…

Доминик говорил так, как будто он бежал, его внимание было сосредоточено на разных местах вокруг пустого ресторана. Черт, возможно, терапия не была такой уж глупой идеей, потому что, когда он обычно отказывался делиться своими чувствами, сейчас они без усилий вырвались на поверхность. Очевидно, его напряженная верхняя губа начала расслабляться.

— Все эти люди вокруг тебя. Просят о чем-то. Напрягают тебя. Даже то хорошее, что они получают — то, что ты хочешь им дать, например, комфорт и счастье? Они уже давно принадлежат только мне. Я жаден до тебя. И я знаю, милая девочка, я знаю, что это должно измениться, чтобы ты могла осуществить свою мечту и быть счастливой. Я хочу этого. Я чертовски сильно хочу, чтобы твоя мечта сбылась. Но это значит позволить тебе летать без меня. Я боюсь этого.

Его жена взяла его лицо в ладони, ее дыхание вырывалось короткими вздохами. — Доминик…

— Боюсь, что ты найдешь счастье в чем-то, что не имеет ко мне никакого отношения. — В отличие от дома, который я купил для нас. — Это делает меня ублюдком, и я не знаю, как это изменить.

Она остановила поток его слов своим ртом, оставаясь там до тех пор, пока подъем и опускание его груди не стали не такими сильными, затем отодвинулась на дюйм. Заглядывая ему в глаза.

— Есть части меня, которыми я никогда не поделюсь ни с кем другим в этом мире. Ни единой живой души. Только ты. И это никогда, никогда не изменится, — сказала она.

Она повернулась у него на коленях, оседлав его, покрывая нежными поцелуями его губы, щеки, губя его. Заводя его снова и снова.

— Никто никогда не увидит, как я плачу или чувствую себя самой слабой в этих четырех стенах. Это то, что я всегда буду беречь для тебя, потому что ты единственный, кто может сделать меня сильнее. Никто никогда не заведет меня и не выведет из себя одновременно или не заставит чувствовать себя защищенной. Или живой. Ты единственный, кто когда-либо это сделает.

Каждое слово, слетевшее с ее губ, зашивало зияющую рану внутри него, завязывало узлы, следило за тем, чтобы она была надежно закрыта. Может быть, его жена была не единственной, кто жаждал слов. И, Господи, он не плакал с тех пор, как был ребенком, но сейчас он был подозрительно близок к этому. Пришлось запрокинуть голову и смотреть в потолок, чтобы подозрительная влага из его глаз не сбежала.

— Доминик, ты правда думаешь, что я когда-нибудь смогу полюбить кого-нибудь так, как я люблю тебя?

Это повернуло его голову и глаза вперед, привело орган в его груди в неистовство. Правильно ли он ее расслышал? — Ты снова любишь меня?

Рози издала тихий звук, на ее лице была смесь сожаления и любви.

— Мне жаль, что я это сказала. Может быть, в то время я была достаточно зла, чтобы убедить себя, что говорю серьезно. Но, Доминик, я не смогла бы перестать любить тебя, даже если бы мне вырезали сердце из груди.

Хрипло выдохнув ее имя, он рванулся вперед и захватил ее рот в грубом поцелуе. О, Господи Иисусе. Его сердце билось так сильно, что могло вызвать землетрясение. Рози любила его. Его жена любила его, и ничто другое на этой гребаной земле не имело значения, кроме как поблагодарить ее за это. Если бы он оторвался от ее рта, он был почти уверен, что из него посыпались бы стихи, а он никогда в жизни не написал ни одного чертова стихотворения, поэтому вместо этого он раздвинул ее губы своими, облизывая ее рот и перехватывая ее безудержный стон.