Любимая учительница

Стерлись все границы, исчезли все запреты.

И, конечно, находящиеся рядом в нужный момент виновники этого кошмарного, поработившего меня выброса естественных натуральных наркотиков организма, воспользовались моим состоянием на полную.

Я медленно топала к остановке, щурясь сквозь очки на холодное осеннее солнце, отрезая силой себя от воспоминаний, крутящихся в голове.

Домой, добраться домой. А потом уж…

Тут в сумке тренькнул телефон.

Я достала, глянула на список входящих. Три звонка от Вики. Еще в самом начале, как раз, когда я сексом со своими студентами занималась прямо на голой осенней земле.

И все. И молчание.

То есть, она поняла, что я исчезла из клуба, и даже не сильно этим озаботилась. Отлично просто. Не зря я не люблю ходить в клубы с кем попало.

Хотя и сама хороша. А вдруг, с ней что-то случилось? А я за этот вечер и ночь ее не вспомнила ни разу!

Но, с другой стороны, в отличие от меня, она знала, куда шла. И знала, что это за формат вечеринок. И не предупредила меня. Хотя о таких вещах положено информировать. Я вот вообще не была готова. И не пошла бы никогда. Оказывается, я еще очень легко отделалась. Это мне парни уже ночью объяснили, когда мы пиццу ели, сидя в кровати, после очердного, блин, заезда. Или забега?

Наверно, первое, учитывая, как на мне ездили. И как я…

Так! Не вспоминать! Домой!

Тут меня осенило включить геолокацию.

И вызвать приложение такси. Оказывается, я в Выхино.

Вообще отлично, что тут скажешь? И вот какой дурак, спрашивается, повезет меня утром в субботу до Алтуфьево?

Но запрос показал, что дураки есть, и один даже уже едет мне на помощь и обещает быть в течение пяти минут!

Слава новым технологиям!

Главное, чтоб водила от поездки не отказался, испугавшись моего внешнего вида.

И чтоб, пока я жду, не проснулись мои наездники и не поймали лошадку обратно в стойло.

Потому что, как в глаза им теперь смотреть, непонятно.

И как работать — тоже.

Только увольняться. И все.

Такси порадовало чистым салоном и вменяемым водителем.

Кроме "здрасте", он ничего не сказал, и слава Богу.

Я посмотрела, сколько по времени должна занять поездка, и выдохнула. Скоро буду дома. Скоро.

Я вытянула, насколько это позволяло заднее сиденье, ноги, и закрыла глаза, стараясь отрешиться от навязчивых мыслей. И воспоминаний. Не терзать себя. Не мучить. Еще с детдома я поняла одно непреложное правило: случившегося не изменить. Нечего терзаться. Надо делать выводы и искать варианты решения ситуации.

Но я настолько устала и вымоталась, что не собиралась делать это прямо сейчас. Поэтому просто закрыла глаза и задремала.

— Ты когда-нибудь делала это в лифте?

Голос Давида походил на рычание, низкий, глубокий. Довольный зверь, утоливший первый голод, но предвкушающий самое вкусное впереди.

Он сразу, как вытащил из машины, посадил меня себе на пояс, заставил обвить ногами талию и в таком виде и внес в лифт.

Я держалась за широченные плечи, которые даже толком обхватить не могла, и терлась о его мощную волосатую грудь, как кошка, выпрашивающая ласку.

И, так же, как кошка, бесстыдно оттопыривала зад, подставляясь под ласковые поглаживания Глеба, мягко покусывающего мое плечо сзади.

— Думаю, что нет, правда, Татьян Викторовна?

Ох, какой у него голос, у этого змея-искусителя! Шепот, завораживающий, хрипом на ушко заставляющий дрожать и выгибаться еще сильнее, закусывая губу, чтоб не начать ко всему прочему еще и постанывать пошло и бесстыдно.

— В другой раз, я думаю, — Давид одной рукой мягко подбросил меня на талии, так, что я, взвизгнув, уцепилась сильнее, в попытке удержаться, шумно втянул дрогнувшими ноздрями запах волос. Я, как завороженная, уставилась в его черные-пречерные, страшные глаза, и, не удержавшись, провела пальчиками по щеке, исколовшись о вечернюю щетину.

— Бляяяя… — выдохнул он, поймав мои пальцы и куснув их мимолетно, но чувствительно, — будешь так себя вести, то и не в другой раз. А в этот.

— Придется лифт заклинивать, — хрипло рассмеялся Глеб, а пальцы его наглые залезли под остатки белого платья, прямо туда, где раньше были трусики, павшие в неравной битве совсем недавно. Я вздрогнула всем телом, ерзнула еще на Давиде, непроизвольно пытаясь избегнуть такого наглого проникновения, потому что сразу отдалось жжением. Сладким, сладким жжением… И, вместо этого, еще сильнее насадилась на жесткие пальцы, уже вовсю хозяйничавшие во мне.

И застонала наконец-то, не в силах сдерживаться.

— Кончай, давай до хаты доедем, — взревнул Давид, не отрывая дикого разбойного взгляда от моих закатившихся в наслаждении глаз, — неудобно тут!

Глеб резко выдернул из меня пальцы, так, что я опять застонала, в этот раз от огорчения, облизнул подушечки:

— Сладкая, бля… — и мазнул ими меня по губам.

— Сука ты, Шатер! — зарычал Давид и впился в мой рот зверски, слизывая с губ смазку и сопя, как медведь.

— Приехали! — Глеб торопливо выскочил на площадку, открыл дверь и прошел в квартиру.

Давид, так и не оторвавшись от покусывания моих губ, занес меня следом и сразу же потащил в спальню.

Я была настолько взвинчена, настолько не в себе, что даже не обратила внимание на то, что все еще оставалась в сапогах.

Да мне никто и секунды не дал на размышление!

Пока Давид, стягивающий футболку и отбрасывающий ее куда-то в сторону прихожей, пожирал меня бешеным плотоядным взглядом, Глеб, у которого были спортивные шатны на резинке, которые достаточно было только приспустить, просто оттеснил его в сторону и, хрипнув невозможно повелительно:

— Я сначала! — навалился на меня своим немаленьким телом.

Сразу заслоняя собою весь мир, все пространство вокруг, огораживая меня своими руками, губами, бешено пробующими каждый сантиметр уже горевшей от возбуждения кожи, жесткими пальцами, дорывающими остатки белого платья, оставляющими меня совершенно голой, беззащитной перед захватчиками, глазами, серыми, острыми, как стрелы, с черными дулами зрачков, убивающих наповал, насмерть, окончательно, бесповоротно.

Я не поняла, в какой момент он оказался во мне, просто внезапно стало еще жарче, острее. Неожиданная боль от проникновения переплавилась в жестко-мучительное удовольствие, накатывающее волнами после каждого грубого подчиняющего толчка. Я запрокинула руки назад, пытаясь ухватиться за простынь, за спинку кровати, и неожиданно находя не опору, а повод для окончательного прыжка в бездну.

Потому что Давид оказался совсем близко, совсем рядом, поймал мои бестолково хватающие воздух пальцы и положил их на свой огромный, горячий член. И сжал, аккуратно водя вверх и вниз.

Ему не нужны были мои усилия, он все делал сам. Только пальчики мои наглаживал и стонал сквозь зубы, ругался по-своему, гортанно и грубовато, и я, не понимая его слов, только заводилась еще больше. От ощущения горячего члена в ладони и не менее горячих пальцев, руководящих моими движениями, от бешеного черного взгляда, то на моих губах, то на моей руке, совершающей поступательные движения, жадных острых глаз Глеба, не отрывающихся от моего лица, от его жесткого тела на мне, от его грубых мощных толчков внутри.