Любимая

— Лучше теперь совсем не ложиться, — ответила Маша, поглядев на висящие напротив нас часы.

— А ты не можешь остаться дома по такому случаю?

— Знаешь, я бы осталась, но есть пара-тройка неотложных дел, — зевнула она. — Придет одна клиентка с Рублевки, и надо утвердить материалы под новую модель.

— Попала ты в колесо, как собака в присказке — пищи, но беги…

— Это точно, — согласилась Маша. — А у тебя не так?

— Не-а, — загадочно улыбнулась я. — Стою на распутье — между колесами. Решаю, какое выбрать.

— А может, вообще не выбирать? — спросила Маша. — Не женское ведь это дело. Выйти замуж и предоставить мужикам заморачивать голову проблемами.

— От колеса не уйдешь, — сказала я не без сожаления. — Семейная жизнь и дети — как раз то самое колесо, из которого труднее всего выбраться. Даже слова «выбор» и «выбираться» имеют один корень, смотри–ка, впервые обращаю внимание на это.

— Вот и я думаю, — согласилась Маша, — романов–то множество, а на привязь как–то не тянет. Может, мы рождены, чтобы быть гетерами?

— Главное в этом деле — научиться различать понятия «гетера» и «блядь».

— Никакого тут нет различия, Сонька. Просто одно слово похабное, а другое вроде как поэтично звучит…

— Врешь, Машка! — убежденно сказала я. — Ты так и не поняла главного отличия: блядей жизнь загибает раком, и они годятся только в подстилки. Гетера же порхает от цветка к цветку и собирает нектар. Она любит жизнь, а жизнь любит ее. Просто надо признать, что седьмая заповедь устарела и не имеет над нами власти. Тогда все получится легко и не в напряг.

— Это что ли заповедь о прелюбодеянии?

— Ну да.

— Ха, — оскалилась Маша, — можно подумать, твоя работа была сродни порханию бабочки, от цветка к цветку, — повторила она мои слова. — Если ты скажешь, что проституция была тебе всегда в радость, я подумаю, что знала раньше какого–то другого человека.

— Если раньше я и делала много вещей против своей воли, — задумалась я вслух, — то это не значит, что мои слова не верны. Просто со временем я понимала все больше о том, как изменять обстоятельства в свою пользу. Для этого, кстати, и училась, да и продолжаю учиться.

— Ты хочешь сказать, что так и будешь гетерой, и не планируешь других вещей, как говорила мне?

— Нет, Машенька, — улыбнулась я. — Даже бабочка думает об осени и откладывает личинки, или что там у них… Все должно идти более-менее по плану, чтобы холода не оказались смертельными.

— Оставь, наконец, эти зоологические метафоры, — сказала Маша. — Что конкретно ты собираешься делать?

— Об этом вряд ли стоит говорить сейчас, — я зевнула в свою очередь. — Вначале изучу ситуацию в Москве, рыночные тенденции, цены. Тогда и продолжим наш разговор.

И остаток этого года я посвятила чтению газет и деловых журналов, возобновляла общение со старыми знакомыми, которые еще не поменяли свои телефонные номера. Больше всех моим возвращением был обрадован Борис Аркадьевич, но оказалось, что еще пара-тройка бывших счастливчиков из секретного списка тоже с немалым удовольствием распознала в трубке мой голос. Со всеми этими людьми я не возобновила постельных отношений — ведь поступить так означало войти повторно в одну реку, а это мне всегда казалось неправильным. Для того, чтобы быть полностью свободной и раскрепощенной в связях, я обзавелась российской сим-картой к своему мобильнику и купила компьютер одной из последних конфигураций, поскольку без этого, казалось мне, я не смогу дальше развиваться.

Новая машина с мощным процессором заняла в моей комнате почетное место рядом с книжными рядами, и рабочее кресло перед компьютером сразу же стало самым уютным и желанным для меня на целом свете.

Брюху я позвонила, чтобы поздравить его, перед самым Новым годом: он тяжело дышал в трубку, сказал, что у него обострилась в холодном климате хроническая астма, и я пожелала ему скорейшего выздоровления. И заодно похвасталась, что купила по газетному объявлению водительские права на имя Анны Лисовской. Как будто я была ему нужна в качестве шофера! Мне просто хотелось дождаться от него похвалы, а он рассчитывал на мою привязанность и сочувствие… Спустя несколько недель я поняла, что в тот момент похоронила свои близкие отношения с этим человеком. Он, больной и одинокий в чужом городе, ждал, что я брошу все и примчусь к нему, если не с первым рейсом, то сразу после праздника. Гордость не позволила ему просить об этом прямо, а мне как раз в это время было не до него — в Москву вернулся из очередной командировки Тимур Ахарцахов.

Именно на потомка ассирийцев я рассчитывала в своих дальнейших планах больше всего — никто из моих российских знакомых не мог сравниться с Тимуром в масштабах влияния. Я волновалась, как перед выпускным балом, да что там! — свой выпускной вечер я помнила только по дурацкому оркестру и заблеванной лесополосе, где мои одноклассники резвились, как стадо бизонов, щеголяя, кто кого перепьет. Так что волнение перед балом для меня было только фигурой речи, а вот увидеть Ахарцахова после двухлетней разлуки и произвести на него впечатление казалось действительно важным.

Нет нужды говорить, что свиданию предшествовала парикмахерская, где из моих отросших волос соорудили пепельное каре. После этого я не меньше часа потратила на макияж и надела лучшие вещи от кутюр, а сверху — норковую шубку — подарок Брюха — из венского магазина мехов на Бурггассе.

Тимур подъехал, чтобы забрать меня, на «геландевагене», выглядел он почти не изменившимся, только волос на голове у него теперь почти не осталось, и взамен он отрастил небольшую клиновидную бородку. Вместо того чтобы долго и упоительно разговаривать на высокие темы и строить планы, как мне бы хотелось, он отвез меня на какую–то по виду нежилую квартиру и торопливо овладел мною на смятой постели, не самой свежей на вид. А ведь до этого я больше года не изменяла Брюху… Не то, чтобы теперь у меня появились какие–то новые принципы, но просто я не испытывала нужды в дополнительном сексе, и мне нравилось знать, что я веду себя как рациональная женщина, а не самка, поступки которой вдохновляются гениталиями. Но все эти рассуждения смелись, как карточный домик, под напором Ахарцахова — никогда я не могла сказать ему «нет», и, видимо, не научилась. Даром, что почитала себя умудренной жизнью гетерой и профессиональным менеджером. Тимур по-прежнему видел во мне лишь стриптизерку, покорную его желаниям.

— Чувствуешь, как изголодался я без тебя, — сказал он, прикуривая сигарету после непродолжительного секса.

— Да уж, — ответила я. — Впору расплакаться при мысли о том, как ты был мне верен все это время.

— Полагаю, не менее верен, чем ты, — ухмыльнулся Тимур.

— Мы что, никуда сегодня не пойдем? — спросила я.

— Если ты голодная, можем заказать сюда пиццу, — сказал он. — А выдвигаться и целый вечер сидеть на стуле сегодня у меня нет желания. Как–нибудь в другой раз.

— Разленился ты здесь без меня, — сказала я, испытывая легкую обиду. — Наверное, и в теннис больше не играл, как я уехала.

— Какое там! — он выдохнул кольцо дыма в потолок. — Теперь наверху в моде уже дзюдо и прочая восточная ерунда.

— Чиновники решают вопросы на татами? — усмехнулась я. Наверное, впервые тогда я вспомнила, что в России уже другой президент, и, наверное, правила игры тоже несколько поменялись.

— Хрен с ними, — поморщился Тимур. — У меня изжога начинается, как вспоминаю этих тварей загребущих. Надо бы в ванную сходить, да полотенца в машине забыл, как тебя увидел. — Он протянул руку к телефону. — Серго, принеси пакет, я его на заднем сидении оставил. Ага, малиновый такой.