Любимчик богов

– Неси-ка обед селезень наш ненасытный, да смотри, чтобы всё было свежим. Если что не понравится, отдам тебя вон ему.
– Гордей кивнул на Горыню, который в этот момент как раз закончил перезаряжать барабан, и бросил задумчивый взгляд в сторону труженика стакана и поварёшки.

От этого взгляда мужчина чуть побледнел, и что-то неразборчиво икнув унёсся на кухню.

Сам Горыня съел жареной рыбы, потом, после щей, отдал должное рубленному в соусе мясу, и шлифанув всё стаканом морса, довольно отвалился от стола.

А полицейский чин только наращивал скорость, и после судачков, бульона, и тушёного в масле перепела, принялся за сочный ломоть мяса, запивая все это лёгким тавридским вином, и делая перерывы на пирожки.

Но как ни странно, к возвращению Никандра, старший взыскающий разбойного приказа уже сидел вполне насытившийся и благостно ковырял зубочисткой в ровных, словно вчера от стоматолога зубах.

– Ну?
– Бросил он не обернувшись, услышав тихие шаги Никандра.

– Есть дым, - Никандр кивнул.
– Машину видно обложили мешками с песком, тако что едва слышно, но земля гудит. И дорожка набитая от задних ворот к лесу. Там видно живут или что прячут...

– Людей поднял?

– Да, вашбродь.
– Горыня посмотрел на Никандра и изумился тому, как не соответствует общий облик простоватого мужичка и жёсткий сконцентрированный взгляд опытного волкодава.

– Тянуть не будем.
– Гордей улыбнулся, и посмотрев с ленинским прищуром на Горыню, кивнул.
– Поехали.

В этот раз ехали долго. Почти через весь город, туда, где уже заканчивались дома и начинались промышленные постройки.

Сама дорога сузилась до проезда между заборами, и четверо возков неспешно катила по утоптанной до каменного состояния земле. Наконец приехали, и люди быстро высыпав из возков, подошли к широким воротам, а часть споро унеслась вдоль забора.

Никандр подошедший первым неожиданно сильно стукнул в створки так, что доски загудели от удара.

– Именем государя, открывай! Разбойный приказ!

Он прислушался к тишине за воротами и кивнул молодому мужчине в длинном плаще с капюшоном, который слез с своего места последним. Мужчина откинул капюшон, поправил длинные волосы и размяв пальцы, вдруг сделал движение будто толкал что-то от себя. Ворота прогнулись, словно в них уткнулся огромный зверь, но не поддались и с хрустом выпрямились обратно.

– Надо же, рунная защита!
– Тихо проговорил ведун, и сдёрнув с шеи чётки, намотал их на правую руку, отошёл суть назад, и снова шагнул вперёд, толкая от себя невидимую волну.

На этот раз ворота не выдержали, и с хрустом распахнулись, разбрасывая вокруг оторванные куски досок.

Люди словно по команде рванули вперёд, и Горыня успев подумать, что не хватает чего-нибудь вроде 'Всем стоять, работает ФСБ!' кинулся следом.

Где-то впереди вдруг зачастили револьверные выстрелы, бухнуло ружьё, и резко прибавивший в скорости Горыня первым влетел в длинный сарай, в котором остро пахло дёгтем, дымом, и ещё чем-то знакомым со сладковато-приторным ароматом.

Дёрнувшись на одних рефлексах в сторону, он ушёл от пули, и перекатившись выстрелил на звук. Дальше всё утонуло в мелькании вспышек, и грохоте выстрелов, когда Горыня содрогнулся от хлёсткого удара в грудь. Оставаясь в сознании каким-то чудом, он стоял и смотрел на находившегося в паре метров грузного мужчину с большим животом, одетого в дорогой голландский сюртук, и щегольские туфли на высоком каблуке, с кривой усмешкой поднимающего оружие прямо в лицо Горыне.

Тот вхолостую щёлкнул сначала одним револьвером, потом другим, и выронив бесполезное оружие, уже уходя в сторону, метнул с правой руки один из своих кинжалов. Пуля ударила ему в руку как раз в момент броска, и острое стальное жало которое должно было приколоть лоб толстяка словно игла бабочку, воткнулось тому в плечо. Но этого Горыня уже не увидел, потеряв сознание от боли.

5

Основным критерием жизненного успеха является способность оставаться в живых.

Князь Медведев просматривал документы по задержанию банды фальшивомонетчиков когда в кабинет вошёл Никифор, опиравшийся на свой древообразный посох.

– Как он?
– Князь поднял взгляд на ведуна.

– Рану в ноге, убрал, плечо тоже подлатал, а вот с пулей в грудь, занятная история вышла.
– Ведун вздохнул, полез в карман и вытащил небольшой медальон похожий на монету с выбитым на лицевой стороне кречетом.
– Вот что его спасло. Оберег старый, почти разряженный, но на одну пулю его хватило.
– Ведун положил на стол медальон и сплющенную револьверную пулю в медной оболочке.

– А оберег-то...
– Удивлённо протянул князь рассматривая медальон в сильную лупу. Никак князя Стародубского герб?

– Думаю, что сынок это его.
– Никифор кивнул.
– Любава-то прижила дитё ещё двадцать лёт тому как, да никогда не сказывала чей он. А через пару лет после родов, от огневицы померла. На дальнем хуторе тогда жила, и ни травница наша Варвара, ни я не успели. Сгорела за один день, словно свечка. А мальца выходили и взяли сначала в семью тётки его, Аглаи, а потом, как видно стало, что совсем дурачком растёт, выжили к Тасье, что ему тоже сродственница, а тако жил в избе, что после старого мельника осталась, да Любаве перешла, а потом и Горыне.

– Григорий Николаевич... я даже не берусь предсказать, что он сделает.
– Медведев покачал головой.
– Может доказательств потребовать. Он же после раны уже всё. Деток не сможет иметь.

– Доказательств?
– Никифор расхохотался гулким раскатистым смехом похожим на уханье филина.
– Да на кой ляд Горыне сдался этот старый стручок? Воин он из первейших, высок, строен... Знаешь сколько он виры за банду получил? Вместе с деньгами за упыря, почти триста пятьдесят гривен.

– Да сейчас за боярина Шубина и его подельников получит не меньше полусотни. Он же и пострелял там в заводе почти всех. Сам подстреленный уже, приколол боярина к стене, кинжалом. Да так, что тот и провисел, пока не отцепили. До рукояти в боярина клинок вошёл, а в стену на пол-ладони.

– Вот - вот.
– Никифор улыбнулся и ладонью огладил длинную седую бороду.
– А титул ему и так случится. Пусть этот старый окаянник сам доказывает Горыне, что тот его сын.

– А сам-то что думаешь?
– Медведев пристально посмотрел в глаза ведуна.

– А то и думаю, что как глянет Григорий на Горыню, так и всё решится. Горыня-то один в один с князем в лицо. Только моложе да глаже. Любава-то первой красавицей на селе была, и видать сыну её с той благодати перепало. А не признает, так и нет в том никакой печали.
– Ведун усмехнулся.
– Такой молодец и нам самим надобен будет. Вот отпишет Гордей в Москву, да орден какой - никакой пришлют молодцу. И будет у тебя в сотне дворянин Гордей Сосновский. Никому не должен, никому не кум не сват... Человек он такой, что не выдаст, да за спины прятаться не будет. Это я тебе точно говорю. Такого молодца хоть завтра в Особую Сотню Государя нашего.

– Переманят его...
– князь вздохнул.
– Новоградские или Московские...

– А и переманят, так не за мышкин чих. Будет тебе и с этого прибыток. Или деньгами или землёй, или ещё чем отдарятся. Но я тебе вот что скажу. Ты не держи его. Сразу все расклады расскажи, да объясни. Это сейчас он молод, богат, да свободен. А станет князем Стародубским, так сразу почует каково оно, быть всем головою. Пусть сам решает, что ему надобно.

Князь Стародубский, тёмник и старший советник канцелярии Военного приказа, дома старался одеваться как можно более просто и удобно. Серые штаны тонкого сукна, синий сюртук, рубаха из тончайшего шёлка, и мягкие сапожки, делали его похожим на помещика средней руки, если бы не массивный платиновый перстень, с сапфиром и вырезанным на камне соколом - знаком военачальника десяти тысяч воинов - тьмы, или как сейчас стали писать в государевых документах - дивизии.