Любимец Гитлера. Русская кампания глазами генерала СС
Шрифт:
Я как мог собрал своих валлонцев, менее дисциплинированных, чем их прусские товарищи, и продолжавших чудачить на свободе.
Произошло какое-то шевеление. Ко мне подошел один генерал армейского корпуса. Я был взлохмачен, растрепан, покрыт ошметками слипшейся грязи. Я встал по стойке смирно.
– Идемте, – сказал он мне. – Три раза звонили от фюрера. Он ждет вас. Вот уже два дня как вас повсюду ищут.
Он увел меня. При первых лучах солнца появился самолет. Он приземлился на своих лыжах. Мои товарищи втолкнули меня в кабину таким, каким был, обутым в толстые валяные сапоги и в овечьем тулупе.
У
Маленький самолет, посланный из степи, пролетал теперь над тылом фронта. Нескончаемые ленты отступающих частей вырисовывались на белизне деревенского пейзажа. Вереницы грузовиков, роты солдат, маленьких, как мухи, шли в этом потоке. Деревни кишели войсками. Природа была восхитительной, сверкающей бесконечным снегом, отмеченная рыжими букетами садов, желтыми соломенными крышами хат, длинными изгородями из почерневшего дерева, круглыми колодцами и большими мельницами на холмах, вращавшими крылья в синем серебристом небе.
В Умани я пересел на специальный самолет фюрера в сопровождении генерала из дивизии Либа и генерала СС Гилле, славного вождя «Викинга».
Трехмоторный с полчаса летел над степью, затем поднялся очень высоко и полностью вошел в облака.
Украина растворилась под машиной. Все. Никогда больше не увижу я ни белую и желтую степь, ни длинные деревни, зарывшиеся в зимний снег, где летом поют комары, ни выкрашенные известью хаты с зелеными и коричневыми ставнями, украшенными голубками, ни пышные закаты с петушиными гребешками, ни высоких девушек с пухлыми щечками, ни азиатские реки среди миллионов желтых подсолнухов…
Мы пролетели среди опаловой ваты неба над болотами бассейна Припяти. Небо понемногу прояснялось. Через просветы в облаках нам иногда открывались сосновые леса, тополиные посадки, какие-то деревни с красными крышами. Там была Европа.
Наконец, мы увидели голубые озера, расцвеченные островками, белевшими как водные луны. Мы были вблизи Литвы над главным штабом Гитлера.
Сначала я подождал у Гиммлера.
В автомашине, на которой за мной приехали на аэродром, я чувствовал, как сотни вшей разъедали мне кожу. Моя военная униформа была отвратительной. Можно было догадаться, что в Генеральном штабе, скромном, но где люди были одеты во все свежее, нам, диким фронтовикам, надо было сконцентрироваться. Поэтому я вошел в ванную и с час плескался там, как кусок старого жесткого мяса.
Гиммлер подарил мне замечательную зеленую рубашку. Это позволило мне не подбирать старую, брошенную в угол ванной, набитую славными вшами Украины, внезапно ошеломленными от такой впечатляющей атмосферы! В окружении рейхсфюрера СС мы довольно долго говорили и о них.
Унтер-офицер поправил ворот моей гимнастерки, оторванный во время одной рукопашной схватки. Я оставил на себе свою полевую униформу, которую выскребли, вычистили и выгладили, влез в свои огромные валенки и вечером сел рядом с Гиммлером в большую зеленую машину, которую он вел лично и в которой он привез меня за сорок километров от своего расположения к командному пункту фюрера.
Главный штаб фюрера, оборудованный на востоке Восточной Пруссии, был в начале 1944 года удивительным.
Мы прибыли туда в полночь. Под соснами фары освещали сотни и сотни работающих людей. Они строили фантастические бетонные укрытия. Фюрер жил в скромном деревянном домике. Мы вошли в квадратный вестибюль. Справа был гардероб. Слева, в глубине, широкая дверь отделяла нас от кабинета Гитлера. Мы подождали некоторое
время. Гиммлер время от времени радостно говорил французские слова, которые знал.Дверные створки открылись. Я не успел ничего увидеть, ни о чем подумать: Гитлер подошел ко мне, взял мою правую руку в свои и с чувством пожал ее. Вспышки магнезии освещали комнату. Киноаппараты также фиксировали встречу. Я видел только глаза Гитлера, исключительно живые и добрые: я чувствовал только эти руки, сжимавшие мои, я слышал только его голос, немного хрипловатый, приветствовавший меня, повторяя дорогие слова.
Мы сели в деревянные кресла напротив массивного камина. Я с изумлением смотрел на фюрера. Его зрачки еще сохраняли свой странный блеск, откровенный и гипнотизировавший. Но заботы четырех лет войны придали человеку впечатляющую величественность. Волосы поседели. Спина, бесконечно склоняющаяся над изучением карт и несущая на себе груз всего мира, ссутулилась. Довоенный фюрер исчез – страстный фюрер, шатен, с прямой, как альпийская ель, спиной.
Он держал в руке роговые очки. Все в его облике выражало собранность, озабоченность. Но энергия оставалась бодрой, живой как огонь. Он говорил о воле к победе через все испытания; он попросил рассказать деталь за деталью все этапы нашей трагедии.
Он углублялся в размышления, минут пять не говорил ни слова. Только легко двигались челюсти, как будто он размалывал в тишине какое-то препятствие. Никто не говорил. Затем фюрер вышел из медитации и возобновил расспросы.
Он подвел нас к карте фронта, чтобы знать с полной ясностью одиссею под Черкассами. Он попросил повторить все движения окруженных войск день за днем, следя по карте. Огромная комната была наполнена только этим голосом, спокойно расспрашивавшим, и нашими голосами, отвечавшими с плохо сдерживаемым волнением.
Каждая деталь в этом учебном классе говорила о простоте и ясности жизни: длинные столы светлой породы дерева, голые, как в монастыре, стены, лампы с металлическими абажурами, выкрашенные зеленым, которые хромированные провода спускали до самых карт. Фюрер работал ночи напролет в абсолютной концентрации. Он до утра вышагивал в этом бараке, размышлял, готовил свои приказы. С ним рядом жили только огонь в широком камине, вдохновленном германской историей, и большой рыжий пес, лежавший у стола.
Благородное животное молча сопровождало взглядом передвижения своего хозяина, который медленно ходил, сутулый, седой, давая вызреть за ночь своим размышлениям и мечтам…
Гитлер вручил мне ленту Риттеркройц. Я сражался как настоящий солдат. Гитлер признавал это. Я был горд.
Но то, что воодушевляло меня в ту волнующую ночь, так это авторитет, завоеванный моими солдатами в глазах Гитлера. Он сказал мне, что все мои офицеры повышены в звании и что он наградил сто пятьдесят моих товарищей Железными крестами.
Мы отправились на антибольшевистский фронт, чтобы имя нашей Родины, поверженное в мае 1940 года, вновь засияло, поднятое с триумфом, славой и честью. Будучи солдатами Европы, мы хотели, чтобы в Европе, что строилась так болезненно, наша старая страна заняла бы подобающее ее прошлому место. Мы были людьми державы Карла Великого, герцогов Бургундии и Карла V. Через двадцать веков чудного сияния эта страна не могла кануть в посредственность и забытье! Мы бросились навстречу страданиям, чтобы из нашей жертвы снова возродилось величие и право на жизнь!