Любимец
Шрифт:
— Нельзя, — сказал Сийнико. — Мы рекламируем наших любимцев как морозоустойчивых.
— Они не морозоустойчивы. Они страдают.
— Я удивлен, — сказал Сийнико. — Я обязательно все это проверю.
Он ничего не сделал, и малыши продолжали болеть и умирать. Правда, Арсения я взял к себе в бокс, который, как и все помещения для спонсоров и лаборатории, отлично отапливался. Я отдал Арсению свое одеяло, а пищу носил ему из столовой. Арсений громко кашлял, у него воспалились жабры, я выпросил у биоинженеров таблетки от кашля и от жара. Через два дня мне пришлось еще более потесниться — тяжело заболела Леонора.
Но Леонора пришла не одна — она принесла простуженную девочку.
Спонсор Сийнико не был жестоким существом, не был садистом. Но порой я видел в нем страшного убийцу. Происходило это от того, что ему было все равно, что случится с человечеством, если это не затрагивало его интересов. Он противился массовым ликвидациям людей, потому что полагал, что спонсорам выгоднее, чтобы люди им облегчали жизнь. Но если бы его кто-то убедил, что спонсорам будет удобнее жить, если завтра люди умрут, я убежден, что он первым бы начал травить нас газом или закидывать бомбами. То, что он выделял меня из числа людей, ни о чем не говорило. Я отдавал себе отчет в том, что со мной он расстанется так же спокойно, как с разбитой лампочкой. Но пока сотрудничество с людьми ему было выгоднее их смерти.
Особенно очевидным это стало, когда в начале мая к нам в питомник вдруг опустилось несколько вертолетов, на которых прилетели незнакомые мне высокопоставленные спонсоры. Среди них были носители оранжевых кругов Управления экологической защиты, синих гребней Охраны порядка, красных кругов Ведомства пропаганды.
Я был в библиотеке за кабинетом Сийнико и хотел было уйти, но опоздал — спонсоры один за другим входили в кабинет. Кресел для всех не было, так что двое, Сийнико и большой чин из Охраны порядка, сели, остальные стояли. Впрочем, спонсоры не любят сидеть, им удобнее стоять. Идею кресла они позаимствовали у людей, и Сийнико говорил мне, что до сих пор среди консервативных спонсоров к креслам существует стойкое отвращение, как к предмету моральной деградации.
Чудовища были видны мне сквозь щель в неплотно прикрытой двери. Я затаился. Я был уверен, что подведу своего покровителя, если выйду из библиотеки и пройду через кабинет.
Спонсоры были убеждены, что их никто не подслушивает, потому говорили громко, не стесняясь в выражениях, я же слышал и понимал все до последнего слова.
— Мы все очень заняты, — сказал Сийнико. — И не любим терять времени даром. Я начинаю сразу с информации, которую получил от Высшего совета.
— Правильно, — откликнулся спонсор с красным кругом Ведомства пропаганды. — Переходите к делу.
— На Высшем совете обсуждался вопрос о нехватке продовольствия и иных продуктов, которые производят люди.
— Не в первый раз, — отметил другой спонсор.
— Но на этот раз решено принять меры. В соответствии с проектом двенадцать. Вы помните его?
Два согласных мычания — потом голос:
— Я не в курсе дела.
— Напоминаю: в прошлом году обсуждался и был отклонен проект, который объясняет деградацию экономики и падение производства тем, что работники-люди все более наглеют и все большую часть продуктов оставляют себе. Это позволяет им благоденствовать и плодиться, тогда как мы, спонсоры, оказываемся в невыгодном положении, так как космические поставки затруднены, а контроль Федерации ожесточился. Проект двенадцать предусматривал ликвидировать
половину населения Земли.— Зачем? — послышался удивленный голос спонсора из Управления экологической защиты.
— Идея проекта заключается в том, чтобы вдвое уменьшить число едоков-людей и таким образом освободить массу продуктов для потребления нами.
— Чепуха! — зарычал невидимый мне голос. — Что они, не понимают, что каждый едок является и производителем?
— Не считайте Высший совет глупее, чем он есть на самом деле, — мягко возразил Сийнико. — Там отлично это понимают. Но и понимают, что в существовании людей заинтересована лишь часть спонсоров — те, кто наладил с ними деловые и личные связи. Вот именно это и кажется руководителям совета очень опасным. Они опасаются размывания нашей идеологии.
— Это плохо, — сказал спонсор из Ведомства пропаганды. — Значит, с продовольствием и товарами станет намного хуже.
— Намного, — согласился Сийнико.
— Однако наши дорогие консерваторы сделают еще один шаг к идеалу, к образцовой планете с одним образцовым городом для инспекций и комиссий. Мы же лишимся всего.
— К сожалению, эта точка зрения взяла верх, — сказал Сийнико. — И боюсь, что отменить ее не удастся.
— Что же делать?
— Ликвидация половины населения Земли — задача нелегкая. Даже самые решительные в совете понимают это. Раньше августа эта операция не будет предпринята. Значит, у каждого из нас есть время подготовиться, предупредить нужных людей, спрятать то, что можно спрятать…
— А списки на ликвидацию, конкретные списки — где, сколько, каким образом?..
— Их будут составлять по департаментам.
— Самоубийцы, — сказал пропагандист.
— Надо срочно писать в Галактический центр, — сказал кто-то.
— Я не рискну этого сделать, — сказал Сийнико. — Кое-кто здесь только и ждет, что я ошибусь. А голова у меня одна.
Они еще долго обсуждали, что им делать, и разошлись поздно вечером. Я слушал и все более ужасался. Ни один из этих спонсоров не сказал, что ему жалко людей. Ну хоть немного жаль. Им жалко своих благ и своих доходов.
Я был так взволнован и удручен, что совершил роковую ошибку.
Когда спонсоры улетели на своих вертолетах, я вышел из библиотеки и подождал возвращения Сийнико в кабинете. Тот удивился, увидев меня.
— Ты зачем пришел? — спросил он.
— Неужели вам не жалко людей, которых вы убьете? — спросил я, отходя к двери.
— Каких людей? — удивился спонсор.
— Которые погибнут по проекту двенадцать.
— Откуда ты знаешь?
— Я был в библиотеке!
— Ты понял?
Спонсор неподвижно навис надо мной.
— Ты знаешь наш язык?
— Немного, — сказал я. Чувство близкой опасности заставило меня съежиться. — Совсем немного.
Я произносил эти слова так, будто слабое знание языка меня спасет.
— Тебя учили?
— Я жил в семье и слушал.
— Ты слушал? И все?
— Я смотрел телевизор.
— А дома знали, что ты понимаешь наш язык?
— Вряд ли. Вы, спонсоры, думаете, что мы слишком тупые, чтобы выучить ваш язык.
— Это исключено! — воскликнул спонсор. — Этого еще не было.
— Наверное, я не один такой. Есть же любимцы и поумнее меня.
Спонсор уселся в свое кресло, он смотрел как-то мимо меня, в угол комнаты, словно побаивался меня.
— Опасность, исходящая от тебя, — сказал он наконец, — представляется мне большей, чем твоя ценность как свидетеля.
— Вы обещали Маркизе! — напомнил я. У меня все внутри дрожало.
— Я?
— Вы дали слово!
— Я его дал, я и возьму обратно.
— Вы изумительно говорите по-русски, — сказал я спонсору.