Любимые не умирают

— А если вы женитесь, или Елена Ивановна меня не захочет, как тогда быть? — насторожилась баба.

— Первое исключено! Мать всегда ориентируется на меня. И если я не даю отбой домработнице, она этого на себя никогда не возьмет. Пока вы устраиваете нас обоих. Дальше будет видно,— встал из-за стола и, пройдя в зал, включил телевизор. Катя взялась гладить белье, думала о Димке, родителях, Акимыче.

...Лесник, об этом баба знала, долго отлеживался в зимовье после Васьки и деревенских мужиков. Он был весь в синяках, все внутри болело, ноги и те сдали, отказывались держать человека, постоянно болела голова. Катька сколько могла ухаживала за дедом, лечила, кормила, помогала встать на ноги. И когда Акимыч окреп, сам отпустил бабу, сказав, что он ей уже не нужен и сам обойдется без нее.

— Спасибо тебе, дедуля! — обняла Катька Акимыча на прощанье. Тот, придержав ее, сказал глухо:

— Смотри ж, Катюха! Держись подальше от хмеля! Он, худче Кольки враг твой. Беги от соблазнов и наливающих. Не потеряй голову. А если когда-то вздумаешь навестить, с великой душой встрену! — проводил до деревенской дороги и долго смотрел ей вслед. А через месяц услышала от деревенских, что взял он в зимовье женщину из деревенских, с детьми. У той мужик спился и помер в дурдоме, одолели человека глюки. Он и в деревне семью мучил, кидался с топором на детей, принимая их за бесов. Жена терпела, покуда не саданул топором по ноге младшему сыну, а когда тот упал, бросился отец душить сына. Едва отняли мальца соседи. Потому, когда хоронили, никто не оплакивал мужика. Жена честно выдержала год траура, а потом дала согласие Акимычу. Тот давно приметил терпеливую, трудолюбивую бабу, какая никогда никого не злословила, молча несла свой крест, растила детей и похоронила мужа, не сказав вслед ему ни одного плохого слова.

От своих деревенских услышала Катя, что теперь Акимыча не узнать, будто на двадцать лет помолодел человек, выпрямился, укоротил бороду, в деревню приезжает улыбчивый, в белой рубахе. Вот только одно плохо, насовсем отказался лесник лечить деревенский люд, всем отказал навсегда и закрыл на крепкие запоры двери своей избы и само сердце.

Катька, тяжело вздыхая, разглаживает рубашку Александра Степановича:

— Когда-то Димка будет носить вот такой же размер, в настоящие мужики вырастет малыш. Кем же он будет? Тоже уйдет из деревни в город? А может, станет свинарем, как дед с бабкой? Те уже не мыслят себя без фермы. Вся жизнь в сплошном свинстве. Предложи им другую работу, они с тоски засохнут. Им запаха говна не будет хватать, визга и этой адской нагрузки, работы без выходных и праздников. За все годы они ни разу не были в отпуске. Ведь вот тоже — чужим не хотели доверять. Все сами! А сколько той жизни? Когда-то она подойдет к своей черте. Придут на ферму другие, чужие люди и станут работать вместо моих стариков. Жизнь не остановится. Кто вспомнит, кто были эти Федотовы? А может, вот так живут, чтоб отвлечься и не видеть вокруг себя человечье свинство? Ведь даже в деревне у них, особо в последнее время, друзей не стало. Только внуки, мои племянники, как птенцы в гнезде, копошатся под сердцем. Но и они, возмужав, разлетятся. Как переживут эту разлуку мои старики, стерпят ли пустоту и одиночество? — складывает рубашку Катя.

Вот уже все белье переглажено. Внушительная стопка получилась. Теперь разложить все по местам и можно прилечь отдохнуть,— думает баба.

— Катя! У вас еще много дел? — слышит баба совсем рядом.

— На сегодня все! Хочу отдохнуть.

— А у меня предложение!

— Какое? — сжалась от страха.

— Пойдем на балкон дышать свежим воздухом!

— Александр Степанович! Я лишь на пять минут дверь балкона открыла, чтобы зал проветрить, а мне все заново убирать пришлось, пылюки ворох налетело. Да разве в городе есть свежий воздух? Вот то ли дело в деревне! Ни тебе машин, ни автобусов! Самое страшное — стадо коров пройдет. А вечерами девки поют на лавках...

— А зачем на лавках? Иль дома места нет?

— В избе так не страдается!

— Чего? — не понял человек.

— Ну, душе так не поется. А наруже соловьи подпевают, звезды подмаргивают как ребята, луна и та хохочет над припевками и частушками. Бывало, вечером соберемся, а расходимся лишь под утро.

— Сами? Иль с ребятами?

— Одни девки с гармонистом Яшкой. Он, когда трезвый, всегда приходит подыграть нам. Но нахальный змей. Играет на гармошке, а сам цап за задницу ту, что рядом. Будто случайно прихватил. Сколько оплеух получал, а ничего не проучило. Такой козел и остался. Но девки за ним гурьбой бегут. Что делать? Нынче Яшка на всю деревню единственный жених. Девки за него плачут, дерутся. А привези в город, облезлая сучка его не обоссыт. Тут таких Яшек подолом черпать можно, да желающих нет.

— Скоро и обо мне вот так скажут! — рассмеялся Александр Степанович.

— Ну, уж прямо и придумали! Вы же серьезный человек. А Яшка — петух! Он в мужики и козе не годится. Лысину тазиком не прикрыть, морда корявая, сам, что из пенька топором вырублен. Захочет пятку почесать, даже сгибаться не надо, руки длинные, что у обезьяны. Если ночью на погосте появится, пьяные черти протрезвеют от страха. Он даже частушки только матерные поет. А вы совсем культурный, даже галстук носите и чистите зубы,— покраснела баба из-за собственной наблюдательности, а человек хохотал над услышанным до колик в животе.

Катя весь месяц старательно убирала в квартире и постепенно привыкла к хозяевам. А в конце месяца попросила отпустить ее на один день в деревню, чтобы навестить сына и родителей. Александр Степанович достал деньги:

— Вот это вам, Катя, за работу!

— Как много! Мне только на дорогу надо.

— Купите своим что нужно. Послезавтра мы ждем. Честно говоря, мы очень привыкли, и вас будет не хватать. Хотя работали без выходных и могли бы отдыхать неделю. Но для нас это слишком долго. Мы будем ждать пораньше.

— Хорошо, я постараюсь вернуться побыстрее,— пообещала баба и вечером уехала к своим.

— Где ж тебя так долго носило? Запропастилась совсем. Мы уж и не знали где искать тебя?

Катька достала из сумки гостинцы, обновки, взяла на руки Димку. Тот заметно подрос, прижался к матери, сидел на коленях, блаженствуя, уплетал за обе щеки городской пряник, слушал, о чем говорят взрослые. Ему было хорошо.

— Колька три раза приезжал. Все о тебе спрашивал. Увидеть хочет. Говорил, что соскучился по обоим. Димку пытался к себе забрать. А я не дала. Погнала в шею. Сказала, что дитя не кукла! То на годы забывает о вас, то вдруг, как приспичило. Короче, я ему не поверила. Он спрашивал, где тебя сыскать? Ну, что могла ему ответить. От тебя пришла записка, будто все в порядке, а где ты, что с тобой, ни слова. Сколько пережили, уже молчу! Кажется, вечность прошла пока ты объявилась,— заметила Катя густую седину в волосах, горькие, частые морщины на лице матери. Она суетилась вокруг дочери, и та почувствовала, как здесь по ней скучали.

— А Кольке зачем я понадобилась?

— Говорил про тоску.

— Ну, пусть не брешет. В это никогда не поверю. Опять что-то в задницу клюнуло! Не иначе! Чего про меня базарить, если другую бабу завел и расписался с ней!

— А мне доложился будто развелся. Не выдержала она сравненья с тобой. Облил бабу грязью с головы до ног. Уж она и грязнуля, и лентяйка. Короче, ни к чему не приспособленная. Целыми днями только красится, курит и носится по подругам. Короче, не жена, не хозяйка. Да еще ворох подруг каждый день в квартире крутится. Все такие же, как она. Вот так и не выдержал. Посидел голодным и необстиранным, в грязи и в пылюке все время. Высказал ей свое, она его послала, дескать, не надо путать жену с домработницей. Колька конечно не стерпел. Напился и вернулся на рогах, устроил скандал и выпер бабу из дома под задницу. Теперь один живет.

— Ну, а Евдокия Петровна куда делась?

— Сказал, что она в деревне живет и в город возвращаться не хочет.

— Надоел ей Колька, не хочет заботиться о нем. Он долго один не будет. Опять какую-нибудь бабу притащит. Петровне всех не передышать. Вот и отдыхает от него на даче,— предположила Катька.

— Мне кажется, там что-то посерьезнее. Найти новую для него не трудно. Он кобель. А раз тебя с Димкой вернуть вздумал, тут что-то неспроста. Ведь даже про твое здоровье не спросил. Видать, где-то припекло,— усмехалась Ольга Никитична и предложила дочке:

— Ты не кидайся ему на шею. Сначала узнай, зачем вы с Димкой ему нужны стали?

— Да я вообще не вернусь к нему! — пообещала Катька, рассказала матери, где она живет, работает, что уже совсем скоро сможет снова вернуться на комбинат.

Катя увидела, что мать с интересом слушает ее, о Василии не рыдает. Рассказала, что старший его сын собирается насовсем остаться в деревне и после службы в армии вернется на свинарник, будет помогать Силантию.

— Мам, ты не очень полагайся на него! Пока кроме деревни нигде не был. А вырвется, иначе решит,— услышала телефонный звонок баба и удивилась: