Любимый человек

— Как же мне плохо без тебя, — Лена вздыхает. Ее грудь тяжело поднимается. — Как же мне плохо, Дима, — повторяет Лена. — Представляешь, когда ты ушел, я же сначала подумала, что ты больше никогда не вернешься? Так глупо. Я забыла про детей… Я обо всем забыла.

Закрыв глаза, я обнимаю ее за бедра.

— Ну как я мог не вернуться?

Лена проводит пальцами по моим волосам, зарывается в них, тянет.

— Я не знаю, — шепчет она, и даже так слышна боль в ее голосе.

Я поднимаю на нее глаза и перехватываю за руку, льну к ней лицом. Лена моргает, чтобы прогнать навернувшиеся слезы.

— Лен, что бы ты не решила, мы с этим справимся.

— Ты не должен об этом думать, — возражает Лена. — Тем более сейчас.

— Я лучше знаю, о чем я должен думать.

— Надо сказать Машке про деда.

Лена возвращает меня к мыслям об отце.

Я делаю судорожный вздох и предлагаю:

— Давай я сам?

— Хорошо.

24. Лена

— Елена, скажите, а вы раньше не работали на телевидении? — интересуется Мария Швец — продюсер одного из кабельных каналов.

Мы выходим из моего кабинета.

— Нет, — улыбаюсь я, — что вы!

— А хотите попробовать?

— Простите?

Я удивленно моргаю, решив, что ослышалась.

— Мы собираемся снимать новую программу для женской аудитории. Нужен ведущий — женщина обаятельная, элегантная, с хорошей дикцией, которая умеет расположить к себе собеседника.

Предложении Марии застает меня врасплох.

— Боюсь, что я вам не подойду. Я же никогда не работала в кадре.

— Опыт — дело наживное. Но у вас отличные данные — это я вам, как профессионал говорю. Вы раньше кем работали, если не секрет? — интересуется Мария.

— Когда-то была преподавателем в провинциальном вузе.

— Вот оно что… Рыбак — рыбака. Я ведь тоже когда-то в педагогическом училась, по первому диплому — логопед, — сообщает женщина. — Знаете, сейчас не нужно давать ответ. Съемки начнутся в январе, так что времени, чтобы принять решение, у вас будет достаточно. Я вам позвоню, хорошо?

— Я даже не знаю.

— Ну хотя бы подумайте об этом, — Мария похлопывает меня по плечу.

— Хорошо, подумаю, — говорю, лишь бы побыстрее отделаться от нее.

Мы с Марией прощаемся, а потом я выцепляю в коридоре своего шефа.

— Егор Петрович, я вам на почту буклеты для Ольхона отправила. Вы выбрали? Мне печатать нужно, — наезжаю на него.

— Нет, не смотрел. Когда? — он чешет затылок.

— Вы как обычно, — я закатываю глаза. — Будь я вашим начальником, уволила бы давно.

— Даже не сомневаюсь. За то я вас и ценю, — напоминает Петрович о моей важной миссии.

— Если есть минутка, можем посмотреть на моем компьютере? — предлагаю ему. Егор Петрович морщится, поглядывая на дверь своего кабинета, явно собираясь улизнуть. — Я сделаю вам кофе.

— Годится, — кивает мой начальник.

Мы идем ко мне, я усаживаю босса в свое кресло и открываю папку с файлами, а сама ухожу готовить для него допинг.

— Съемки в ток-шоу у вас в следующую среду, — сообщаю ему, когда возвращаюсь. — В директе опять аншлаг, я сгруппировала вопросы по темам для ближайшего эфира, скину вам позже. Звонил ваш редактор — что-то срочное, — замечаю я, поставив перед Петровичем чашку. — Вы выбрали? — нетерпеливо смотрю на него.

— Мне все нравится, — пялясь в экран, мужчина щелкает мышкой, перескакивая с одного буклета на другой.

— Егор Петрович, не филонить. Я сделала несколько вариантов… — я запинаюсь, почувствовав себя нехорошо.

Голова начинает кружиться, в ушах звенит, и меня ведет в сторону.

Заметив неладное, Егор Петрович вскакивает и, приобняв меня, усаживает в кресло за мгновение до того, как у меня темнеет в глазах.

— Леночка, ну как вы?! — встревоженно произносит мужчина. — Вот, воды выпейте, — подносит к моим губам стакан с водой.

Я судорожно вздыхаю и соображаю, что все-таки потеряла сознание.

— Спасибо, — ослабшей рукой беру стакан. — Сейчас пройдет.

Егор Петрович подходит к окну и открывает его настежь, пока я пью воду мелкими глотками.

— Ну как вы?

Я проглатываю воду.

— Никак, — смотрю в одну точку перед собой, чувствуя слабую тошноту и восстанавливая дыхание.

Точно так же случалось, когда я была беременна Машкой и сыновьями — токсикоз донимал меня весь первый триместр. Но меня не это беспокоит.

Сегодня ребенок впервые дал знать о том, что он есть. Я прислушиваюсь к своим ощущениям. Знаю, этого не может быть, но я будто бы даже чувствую шевеление.

От этого мне становится еще хуже.

— Я могу вам помочь? — осторожно спрашивает Егор Петрович спустя пару минут.

— Точно нет. Это слишком личное.

— Слишком личное — это как раз моя работа, — напоминает он.

— Ну вы же меня знаете?

— Вовсе нет.

— Да уж. Оказывается, я тоже… И чем дальше, тем меньше мне этого хочется, — отстраненно говорю я.

Обморок совершенно выбил меня из колеи.

— Как часто нам приходится в себе что-то отвергать. Мысли, чувства, внешний вид, поступки… А что, если попробовать изменить к этому свое отношение?

— Легко сказать.

— Лена, вы же вышли из науки, любите все структурировать — алгоритмы, приемы, есть вполне рабочие техники…

— Боюсь, мне поздно пить "Боржоми", — усмехаюсь я, перебивая его. — Все слишком сложно.

— Даже на самый сложный вопрос может быть два ответа. Попробуйте сформулировать свою проблему.

— Знать бы, какую именно, — я нервно ерзаю на стуле. Мысли разбегаются, но через мгновение фокусируются на одном. Дима. — Ну допустим, — я пожимаю плечами.

Кивнув, Петрович вытаскивает из подставки для канцелярии две ручки — синюю и красную.

— Синий — да. Красный — нет, — он снимает с ручек колпачки и демонстрирует их, раскрыв ладони.

— Что-то это мне напоминает. Здесь должны лежать таблетки, — нервно хихикаю я.

Егор Петрович заводит руки за спину, после чего протягивает кулаки.

— Выбирайте, — просит он.

Преисполненная пессимизма, я указываю на левый кулак.

Мужчина раскрывает ладонь, и я с досадой выдыхаю: