Любимый (м)учитель

Ненависть Волкова к Соболевой брала своё начало ещё на её первом курсе. Он плохо запоминал имена и фамилии студенток, они часто крутились рядом, и что-то подсказывало, только из-за пресловутого “запретный плод сладок”, “студентка и преподаватель”, “разница в возрасте”, “влюбиться во властного героя” и тд. и тп.

Но вот Веронику Соболеву запомнил навсегда… занятная там вышла история.

Назначил он, значит, группе рефераты делать. Ничего особенного, стандартная задача, все равны. Ну чу-уть больше объём, чем обычно, но у “звезды” оказались другие планы… У “звезды” выступление на каком-то конкурсе и угроза неуда, за непринесённый в срок реферат, ей не понравилась. А пересдачу Егор Иванович назначать отказался из принципа.

И пошла “звезда” в деканат, где её все знали как родную уже к началу второго семестра, и попросила о поблажке. И нет, это не необычно, но вот никак не любил таких “звёзд” Егор Иванович. И кому угодно они могли лить в уши про свои танцевальные успехи… только не ему.

И вот теперь опять эта Соболева на его пути, только он не собирался ей потокать. Тогда по неопытности пошёл на поводу у деканата, но больше такого не повторится, и как только “звезда” до третьего курса не отчисленная дожила, непонятно.

— Ну что, ябеда? — прошептал он, прижав руки Соболевой к стене в пустой аудитории.

От такого тесного контакта бедолажка “звезда” вся затряслась.

И поделом, Егор Иванович знал, что она его боится. Что дёргается, бледнеет и краснеет всякий раз при встрече.

— Думаешь, что я теперь у тебя в капкане? — он улыбнулся и Вероника опустила взгляд.

— О чём вы?..

— Я, думаешь, не понимаю, что такой ябеде как ты, эта информация будет очень полезна? — его голос пробирал Веронику до самых косточек. Ледяной и язвительный.

Для бедняжки Соболевой сейчас крошился на кусочки мир и она мечтала спрятаться и никогда больше не высовывать свой нос из норы, только волк-Егор Иванович, всё-равно найдёт этого испуганного зверька… Найдет и отомстит, за лень, за удручающее равнодушие к учёбе, за жалобу ту, за всякий раз, когда к нему подходили и просили за “звезду” и упрекали его маячащим на горизонте отчислением. За все поблажки, которые давали таким как она “бюджетницам” с шилом в заднице, которые идут напролом и крутятся у всех на виду, танцуют-поют-поднимают целину в стройотрядах, ну всё делают, только не получают образование.

И почему-то именно на Соболевой у Егора триггер. Она — лицо всех этих лентяев. Их предводитель. Ему казалось, что избавившись от неё — он повергнет зло. Ну, слова, конечно, громкие, но вот в этот самый момент, чувства были такими.

А прижатая к стене Соболева наполнялась злостью и силой.

— Я не ябеда! И до того, кого вы там трахаете на столе — мне нет никакого дела! Иванова, кажется, уже совершеннолетняя, чтобы ноги перед вами раздвигать!

И это… была самая гневная, самая ядовитая, самая яркая речь Вероники Соболевой. Её самый звёздный час. Такой эйфории как в эту секунду она не испытывала ни-ког-да, а поводы, между прочим, были.

И нет, Егор Иванович не перестал быть её Фебом де Шатопером, он не превратился во врага, но сердце Вероники стало биться больнее, она стала любить мучительно, на зло. Светлое чувство стало яростным и страстным, как закипающая в её венах кровь.

Вероника Соболева будто открыла глаза и увидела Егора Ивановича совсем другим. Из принца, саркастичного героя, несущего свет и знания, он превратился в того самого “властного героя”, “разница в возрасте”, “от ненависти до любви”.

И от осознания, что он её ненавидит, прочитанного во взгляде волшебных зелёных глаз (болотные они на самом деле, но сердцу не прикажешь, пусть будут волшебно-зелёными), Вероника будто ещё сильнее его полюбила. Ещё утром она была ванильно-мечтательно влюблена, а теперь… заболела. Ей и страшно было от того, как бьётся сердце и перехватывает дыхание, и плохо было от этих чувств, и ничего поделать она с собой не могла. Хотелось, чтобы однажды эти волшебные глаза (обычные они, господи, Вероника!) посмотрели с любовью и тогде этот взгляд стал бы старой забытой шуткой. Общей шуткой. Их шуткой.

Только вот теперь ни за что она сама к нему не подойдёт.

Помимо сердца у Вероники есть гордость…

Примечание:

*Чем меньше женщину мы любим,

Тем легче нравимся мы ей

И тем ее вернее губим

Средь обольстительных сетей.

 "Евгений Онегин" — А.С.Пушкин

=…но отчего ж, мой шевалье, такая слабость духа…*

Роня сидела в столовой и тёрла красные глаза, над чашкой чая. День казался тяжёлым, вымученным. Заранее проигранным. И скоро закончится пара, и скоро придут подруги, спросят, что же произошло. Напротив стояла ещё одна чашка с чаем, из неё пила пухлая буфетчица, она же Роню угостила вредным “завтраком студента” и она же сказала, что плакать из-за мужиков — “наша женская доля”.

Вот ведь… Роня к этому была не готова.

С тех пор, как Веронике исполнилось четырнадцать — её все любили. Мальчишки уважали за занятия танцами и за то, что не “давала” никому. Девчонки считали “экспертом красоты” и любили за то, что не уводила их парней. Роня рано начала краситься из-за выступлений на конкурсах и старшей сестры, разбиралась во всяких штуках, вроде умывалок, масок и сывороток. К восемнадцати, уже могла выходить "в свет" без косметики вообще, потому что достигла наивысшего пилотажа в уходе за собой и о своём теле знала всё.

Волосы — ещё одна гордость. Рыжие, густые, не крашенные. Они всегда были в идеальном состоянии и тот самый первый мальчик который Роню поцеловал, говорил, что они как у Русалочки. Тот самый мальчик был Рониным кавалером до выпускного, потом они попрощались и стали “бывшими”. До того самого мальчик не добрался, потому что отношения были высокими, а он был из религиозной семьи.

Эти двое ходили гулять в парк и возвращались до темна, а ещё иногда целовались, но не пошло. Не так, как Егор Иванович целовал Иванову в лекционной.