Любимый (м)учитель

Она встала на кровать и зачем-то приложила руку к стене.

Там?

Наверное…

Был тут?

Кто же знает…

Она сорвалась с места и стала обшаривать одеяло, простыню. Хоть какие-то следы Егора Ивановича, кроме фантомных ощущений от его прикосновений. У Вероники ответов не было, но ощущения и предчувствие же считается?

Ну коне-ечно, Вероника! Считается-считается! Ищи следы… поможет!

Она перерыла всё что могла и добралась-таки до балкона.

Её — нежилой. Его — почти благоустроенный.

Вероника стала открывать дверь, когда начали топить и в комнате поднялась жуткая жара, до этого они с братьями решили, что ничего хорошего не выйдет из столь тесного знакомства с соседями и отложили вариант открытия балкона до времён, когда на перегородку появятся деньги.

Роня осмотрелась. Казалось, она вообще тут впервые, почему-то решила для себя, что это — не её территория и всё. Ни шагу за пределы комнаты — только открыть на проветривание или настежь дверь — не больше.

Раздался цокот и лохматая неблагородная морда Николая появилась из двери соседней квартиры.

— Здрасьте, — кивнула Роня.

Николай ограничился ответным кивком, а потом подошёл ближе и поставил лапы на перегородку.

Роня протянула руку и осторожно коснулась одной лапоньки. Николай это понял, как приглашение и решил, что тут уместно рукопожатие.

— Какой вы умница, — шепнула Роня, вставая на колени, чтобы оказаться на одном уровне с лицом Николая, а у этого пса совершенно точно была не морда.

— Как ваши дела? — спросила она, а Николай ткнулся носом в её щёку.

— Николай… Николя! Можно я буду звать вас Николя? — Николай снова ткнулся носом в щёку Рони, а потом взял и всей своей тушей перепрыгнул через бортик.

Хозяйка квартиры ему тут же стала неинтересна и он уверенно зашагал прямо в комнату.

— Стойте! Николя, вас же непременно хватятся! — воскликнула Роня, но Императору это было по-барабану, он спокойно и невозмутимо шёл по делам. Обнюхал всё, поискал на кухне миски для еды, но увы, в этом дворце собак не кормили по-человечески, всё не как у людей, ей богу!

Тяжко вздохнув Император Российский завалился на бок, и подложив лапоньки под голову, уснул прямо посреди кухни на пушистом коврике.

— Какой вы бесцеремонный, — улыбнулась Роня, при этом на душе было неспокойно.

Он потеряет свою собаку… И будет переживать.

Вероника пошла в комнату и быстро написала на стикере:

Ваша собака у меня! Спит на коврике, на кухне!

Вероника

А потом без лишних раздумий вышла на балкон и перелезла через перегородку.

Войти в комнату было не страшно. Страшно было не удовлетворить своё любопытство и остаться в неведении. Ей было ужасно интересно как он живёт.

На балкон выходило две двери. Одна из гостиной, вторая из спальни. Дальняя дверь в гостиную оказалась закрыта, а вот ближайшая, в спальню — открыта, оттуда пришёл Император Николай, чтобы захватить Ронину квартиру.

Вспомнилось что-то про Польшу…

Но Польша осталась во “вчера”, а между “вчера” и “сейчас” прошла целая таинственная ночь, после которой Роня проснулась такой спокойной и почти здоровой.

На самом деле Влад нашёл у сестры температуру, но сейчас она будто и прошла. По крайней мере, держалась на том уровне что позволяет беспрепятственно скакать по балконам в октябре-месяце.

Вероника приблизилась и сделала уверенный шаг за порог. Тёмная комната, мягкая, деревянная. На стене дерево, на полу дерево. Стол старинный, обшарпанный. Рядом с ним древнее кресло, широкое. Даже жуткий торшер имелся, и книжные полки… другой мир.

— Мастер, — шепнула Роня, вспоминая “Мастера и Маргариту”. Так она представляла себе подвал в Арбатском переулке.

И почему до этого казалось, что Егор Иванович живёт в современных светлых апартаментах, как герой мелодрамы? Даже зная, что квартиры их должны быть примерно похожи, виделось Роне, что у него тут чуть ли не плазмы из потолка и окна панорамные с видом на Нью-Йорк… И пусть за окном вполне себе Россия, но дерево в новостройке?

Торшер?

Письменный стол? Не компьютерный даже…

Куча странных вещичек, не сувениров. Вазочка крохотная для цветов, ландышей бы туда. И плед вязаный на кресле. И при полном ощущении, что этой обстановке миллион лет… запах новой штукатурки и краски.

Если бы Роня прошла вглубь квартиры, она бы непременно увидела, что это единственная обжитая комната. Гостиная и кухня представляли совершенно другую картину: серые, чистые, абсолютно девственные стены и минимум мебели. Егору это нравилось… Егор не хотел делать ремонт где-то ещё.

Он тоже представлял себе, что входя в комнату попадает в подвальчик в Арбатском переулке.

Егор спал тут же, на кровати придвинутой к стене у которой и она сама спала. Спал свесив руку, спал на животе и его красивое лицо казалось милым, а поза беззащитной. С него свалилось одеяло и Вероника его поправила. А потом решила оставить стикер на видном месте, на столе, да там и осталась.

История

Значилось на тетрадке. Самой обычной в сорок восемь листиков.

Для таких, как Соболева

Было написано ниже, размашисто и нервно. Для неё. История для неё, для таких как она. И сверху тонкое колечко из ярко-рыжих волос. Сердце забилось чаще, даже как-то больновато стало. И удушливо. Разом вернулась температура.

Прикоснуться к тетрадке Роня не решилась, отступила на пару шагов, спиной вперёд, и тут же оказалась прижата к горячей после сна груди, обхвачена горячими руками, обожжена горячим дыханием.

— Я не читала. Я стикер принесла, — выдохнула она, но её никто не ругал.

Её просто держали очень крепко, и хоть страшно было до жути, не наслаждаться моментом было просто невозможно. Она в руках, которые узнает из тысячи, они держат — даже если для того, чтобы придушить. И пока Егор Иванович молчит ей не будет повода сбегать. Вмиг стало казаться, что её температура, всё же выше, и он не то это почувствовал, не то поддался желанию странному и мимолётному, но обнял Роню крепче. Даже прижался подбородком к её макушке.